Обед целиком состоял из рыбы, множества сортов рыбы, свежей и примечательно хорошей, сопровождаемой рисом и теплым элем в бутылках. Но с тем же успехом это могла быть вареная говядина или хлебный пудинг — Фокс и его компаньоны уделяли еде мало внимания. Как и их шефа, «старых пердунов» охватила волна радости и душевного подъема, но в отличие от шефа они невероятно много шумели и болтали. Во дворце благодаря выучке они помалкивали, но теперь дали себе волю. Такую победу они прекрасно понимали и праздновали ее на свой лад — потоком слов, становившихся все громче и громче по ходу трапезы. Почти всегда говорили они одновременно. Странная неформальная трапеза даже в вещественных аспектах — слуги забирали вещи, чтобы упаковать их, ходили в рабочей одежде, исчезали, оставляя комнату странно пустой, как люди бейлифа.
— Давайте без церемоний, джентльмены, — предложил Фокс, зайдя в столовую.
Они расселись как вздумается: официальные лица сгрудились вокруг Фокса во главе стола, моряки — внизу, Джек и Стивен на дальнем конце. Четверо по сторонам, Фокс во главе, Уэлби, довольно потерянный, внизу. Никаких церемоний: штатские сняли сюртуки, развязали галстуки и расстегнули бриджи. Они открыто обсуждали события последних нескольких дней. Лодер особенно многословно рассуждал о тонкости их кампании, способе, каким проинформировали Хафсу, успехе после нескольких поражений. Разговор стал еще свободней, они принялись соревноваться в остроумии по поводу содомии. По мере того как шум усиливался, и Джек, и Стивен бросали взгляды на Фокса, но тот на своих коллег по обе стороны стола взирал лишь с удивленным снисхождением. Только когда Джонстон воскликнул: «И всех французов заодно опустили», он вмешался:
— Довольно, судья.
Произнес он это таким властным тоном, которого от него раньше не слышали.
Поскольку осмотрительность вылетела в окно, Стивен подумал, что и ему стоит откланяться. Больно слышать, как пренебрегают всеми фундаментальными правилами разведывательной работы, даже здравого смысла, а еще больнее — как разглашают детали этой исключительной операции. В любом случае, он решил должным образом попрощаться с ван Бюренами и со своими китайским друзьями, отплывает корабль в этот день или нет. Нет никакой срочности насчет договора — ситуация уже полностью разрешена. Пока он ждал взрыва смеха, способного прикрыть его отступление, Стивен слушал разговоры чиновников. Их лесть стала столь неприкрытой, что просто удивительно, как Фокс, человек столь несомненных достоинств, может подобное проглотить. Но посланник улыбался, только время от времени мягко качал головой.
Ожидаемый взрыв наступил («когда за супружескую измену в Англии станут совать в мешок с перцем, это приведет к ажиотажному спросу на такой товар, можно сделать состояние, монополизировав рынок»), Стивен кивнул Джеку и выскользнул вон. Он прошел мимо мочившегося на веранде Лодера, отдал алую мантию одному из караульных морских пехотинцев и вышел прочь. «Но я все же рад, очень даже рад, — пробормотал он, что Джек теперь знает, как и кто предал бедных ублюдков». Он быстро миновал стадо буйволов, а потом продолжил: «Какая посредственность на таком уровне — судья, члены законодательного совета. Во Франции такими делами распоряжаются лучше». Но честность заставила его сделать паузу, и он заметил: «А в независимой Ирландии, тем не менее, делами будут распоряжаться еще лучше».
Джек вынужден был остаться.
— Скажите мне, Обри, когда именно сегодня вечером начинается отлив? Я не желаю терять времени с доставкой этого документа. Никакой потери времени или безделья.
Фраза была оскорбительной, ее тон — еще хуже. Ричардсон и Эллиот заметно нервничали. Капитан Обри не славился долготерпением.
Но все же пир наконец-то подошел к концу в сопровождении насмешек над обнищавшими французами.
— Хотя, если подумать, — высказался Крэбб, — раз Дюплесси не придется платить субсидию, то, может, ему хватит денег оплатить дорогу домой.
— Если у вас не нашлось замечания умней, Крэбб, лучше бы держали рот на замке, — отрезал Фокс. — Вернуться домой с позором гораздо хуже, чем голодать здесь.
— Его превосходительство прав, — поддакнул Джонстон. — Гораздо хуже.
— Прошу прощения, сэр, — извинился Крэбб, уткнувшись носом в пиво.
Неловкую ситуацию разрядил воистину великолепный десерт из фруктов на трех побитых жестяных подносах, а за ним наконец-то последовали графины — эти указательные столбы на пути к свободе. За короля выпили с определенной долей серьезности, а потом Фокс, взяв перевязанный шелком договор из рук благоговеющего Ахмеда, произнес:
— Я пью за плоды наших совместных усилий. За то, что я подписал от имени его величества
— Ура! Правильно, правильно — заголосила свита. Моряки тоже присоединились (с умеренным рвением).
— За что я пью, — прокричал Лодер, встав и искоса взглянув на Фокса, — за орден Бани. Почётнейший орден Бани.
— Ура, ура! Правильно! Пей до дна! — кричали другие, и пока Фокс, потупив глаза, скромно улыбался, они выпили за пожелание.
Они трижды прокричали троекратное ура. А после еще выпили за титул баронета, должность губернатора и за пятитысячное годовое жалование.
Джек посмотрел на бледного Эллиота, поймал взгляд Ричардсона, встал и сказал:
— Прошу нас простить, ваше сиятельство. Нам необходимо идти и готовиться к отплытию. Мистер Ричардсон сопроводит вас на баркас через сорок пять минут. Мистер Уэлби, новая шлюпка прибудет за вами и вашими людьми через полчаса.
Он взял смущенного Эллиота под руку и вывел его. Находящийся на пристани Сеймур доложил об отплытии большого проа и пары меньших лодок, полных прислуги. Джек оповестил его о предстоящем, посоветовал, чтобы Бонден застелил парусиной подушки кормового сиденья и, перегнув Эллиота через борт, окликнул фрегат.
— Мистер Филдинг, — спросил он, глядя на переполненный шкафут, — все ли слуги миссии на борту?
— Так точно, сэр, и последняя шлюпка с багажом отчалит с минуты на минуту.
— Я рад это слышать. Вышлите новый баркас за морскими пехотинцами, будьте добры. Потом, я надеюсь, мы можем сняться с фертоинга и остаться на одном якоре, помалу подтягиваясь к нему, при такой спокойной воде и легком ветре. Посланник и его люди должны подняться на борт через полчаса. Салют, естественно, и все подобное, как полагается военному кораблю. Прошу, дайте мне знать, когда они отчалят. Я надеюсь отплыть с первым отливом. Полагаюсь на Господа, что доктор не блуждает, разглядывая сороконожек, — добавил он себе под нос, спускаясь вниз.
Обри снял мундир и положил его на койку. Киллик, подсматривая сквозь щель в двери, дружелюбно покивал головой. «Диана» снималась с якоря, и капитан прислушивался к привычной последовательности звуков: щелканью палов якорного шпиля, крикам «Помогай с кабалярингом», «Вытягивай», но разум его блуждал вдали. Большинство его знакомых, пожалуй, даже всех, победа делала благодушными, откровенными, обходительными, щедрыми. Фокс же стал высокомерным и враждебным.
Вдобавок он открыто продемонстрировал скаредность, должно быть, всегда внутренне ему присущую. Проявление скупости никого не удивило — не было и не будет пира ни для юных джентльменов, ни для уоррентов, ни для матросов. Ни выпивки, ни выступления с добрыми новостями и признанием их роли в успешном плавании. По правде говоря, победа не слишком-то красивая. Вряд ли стоит в ее честь звонить в колокола и жечь праздничные костры. Джек сожалел о выпитом эле, а еще больше — о портвейне. Но все же на несколько минут он задремал, и когда явился Рид («Вахта мистера Филдинга, его наилучшие пожелания, и шлюпка отчалила. Он говорит, что ветер и уровень воды — лучше и желать нельзя»), почувствовал себя неожиданно свежим.
— Благодарю, мистер Рид. Буду на палубе минут через десять.
Какое-то время он лежал в состоянии приятной расслабленности, затем поднялся, умылся, поправил шейный платок и пригладил волосы, натянул мундир. Мгновенно появился Киллик, отряхнул его, поправил свернутую косицу, прицепил лучшие эполеты.
