— И подсиди кого-нибудь, чтобы, когда я смогу работать, мне местечко освободилось, — Шон отпил пару глотков холодного латте и откинулся на спинку большого и совершенно неудобного плетеного кресла.
Парковая мебель, как и еда, оставляла желать лучшего, но нужно было порой выходить на свежий воздух, а не закапываться вечно в книгах, как червь. Учеба отлично отвлекала от неприятных и навязчивых мыслей, которые давно стали спутниками Шона. Он бросил бороться с ними, признав себя проигравшим.
— Ты можешь поработать внештатником поначалу, — предложил Мел. — Шон, ты в порядке? — он заметил задумчивый и потухший взгляд друга, без труда уловив его настроение и решая, стоит ли начать шутить, или это время для более серьезного разговора.
— Да. Я опять завис?
С ним такое теперь случалось часто. Всякий раз, когда появлялись воспоминания о Киме, Шон охотно нырял в них, погружаясь все глубже, тщательно перебирая и впитывая остатки эмоций и чувств. И крайне редко ему хотелось возвращаться в реальность, где Ронвуда рядом больше не было.
— Нет, но я заметил, что ты готовишься к этому, — усмехнулся Мел. — Я вот думаю, эта хренотень с тобой теперь навсегда?
— Но ведь лучше, чем истерики и вспышки агрессии, — Шон выгнул бровь, напоминая Мелу, что с ним творилось первые полгода после их расставания с Кимом.
Как и говорил доктор Джорди, они были самыми тяжелыми и мучительными. Каждый день Шон порывался наплевать на запреты, поехать к Киму, что-то там ему сказать. Сейчас Шон даже не помнил, что именно, наверняка, очередную глупость, наобещать воздушных замков, заранее зная — впустую, слова его не имели веса. Он проигнорировал руководство дурацкой брошюры, которая требовала избавиться от вещей, напоминавших о Ронвуде. Такую ошибку он уже совершил однажды и больше не собирался удалять их редкие совместные фотки и относить на помойку вещи, которые имели стойкую ассоциацию с Кимом. Ночами Шона мучили кошмары и мигрень, он просыпался, но не понимал, что сон закончился, мог метаться по комнате и едва ли не выть от боли и тоски. Сколько он поглядывал на лезвие бритвы, позволяя развиться сладкой, но ядовитой мысли: «проще навсегда прекратить страдания, чем терпеть их и дальше, зная — так будет всю жизнь».
— И даже лучше, чем затяжная депрессия, — охотно подтвердил Мел.
— Она же потом прошла, — пожал плечами Шон, слегка морщась.
Когда процесс DTF закончился, одной из строгих рекомендаций было полное отсутствие контактов с бывшим истинным. К тому моменту к Шону уже пришло некое смирение и принятие ситуации. Но совершенно потерялось ощущение времени и всякий интерес к жизни. Мел говорил, Шон напоминал зомби, который двигается, ест, ходит на занятия, спит, но при этом никому не признается, что давным давно подох. И Шон так себя и чувствовал — хитрым мертвецом, который делает вид, что живой и все еще что-то чувствует. На самом деле, внутри Шона была черная и болезненная пустота, и даже ухватиться оказалось не за что, он летел в пропасть, которая появилась в душе, и чувство падения не покидало его ни на секунду. Зато вместе с ним было явственное желание разбиться уже наконец в лепешку.
— Спасибо Трею, хотя я его и недолюбливаю, ему удалось тебя растолкать.
— Ты недолюбливаешь всех, с кем я сплю больше трех раз, — хмыкнул Шон, припоминая своего омегу.
Трей — милый и добрый парень, был достаточно молчаливым и сдержанным, чтобы не надоесть слишком быстро. Он появился в самое время, чтобы перетянуть на себя внимание Шона — в его гон, и больше уже не отставал. Неделю спустя он вел себя так, будто они с Шоном десять лет женаты — самовольно перебрался в его квартиру, стал там убираться и хозяйничать на кухне, занимался стиркой. Первое время Шон был как в тумане и не до конца осознавал, что уже пару недель живет с омегой, а потом это вошло в привычку, рутина и бытовуха стали постепенно вытягивать Шона из скорлупы. Если присмотреться получше к Трею, можно было понять — он полная противоположность Кима: светленький, небольшого росточка, без чувства юмора, но зато уравновешенный и рассудительный. Шон не любил его, как и никого другого, кроме своего бывшего истинного.
— Почему? К Ронвуду я нормально относился, — все ближе подбирался Мел к опасной теме.
Шон укоризненно посмотрел на него и отпил еще латте, стараясь с его помощью избавиться от появившегося во рту металлического привкуса. Обычно они не говорили о Киме. Шон рассказал другу о желании Ронвуда сменить пол после DTF, и оба понимали, что на этом в истории их истинности будет поставлена большая и жирная точка. Для Кима Шон перестанет существовать и станет лишь жутким призраком прошлого, о котором он никогда не захочет вспоминать. А у самого Шона просто не останется лазейки, ни малейшего шанса, чтобы подступиться к нему.
В интернете Шон отыскал массу информации о смене пола и, в частности, о том, что чаще на такие меры решаются именно гаммы. На подготовку и реабилитацию требовалось около полутора лет, и после, если все проходило успешно и без осложнений, гаммы окончательно перевоплощались в альф или омег, имели право изменить свой статус в документах, удостоверяющих личность. Киму даже менять ничего не пришлось, он и так везде числился альфой, и просто исправил ошибку природы, вот и все. В интервью, те, кто прошел через смену пола, рассказывали, что справляться самим с перепадами и всплесками гормонов почти невозможно, это мучительно и сильно изматывает, лишает их личности и возможности вести нормальную жизнь. Шон не понимал, как раньше ему не приходило все это в голову. Почему он не видел, что Киму просто напросто тяжело физически и морально быть тем, кем он родился? Шон, как последний дегенерат, считал его капризы и отрицания блажью, но, оказывается, все куда серьезнее, чем он по глупости мог предположить.
— Он сейчас уже, наверное, полностью восстановился. И настоящий альфа, — с немалым усилием подавляя в голосе дрожь, проговорил Шон.
Если первые полтора года его мысли были заняты утерянной истинностью, то следующие полтора — тем, что Ким стал альфой, как и хотел и всегда себя ощущал. Осознание этого вызывало целую бурю эмоций, мыслей и предположений. Шон, словно наркоман после реабилитации, хотел проверить себя, узнать, как откликнется его тело и разум, если он вновь увидит Кима. А что будет с самим Ронвудом? Может быть, он просто пройдет мимо и сделает вид, что не узнал бывшего истинного. И, как бы ни хотелось Шону выяснить наверняка, он всеми силами сдерживался, и запрещал себе искать встречи с Кимом и начинать все сначала. Он боялся реакции Кима, хотя и испытывал жгучее желание испытать ее, как чертов мазохист! А одновременно с этим ему не хотелось причинять новые неудобства Ронвуду. Шон считал, что и так доставил их немало.
— Настоящий альфа — это звучит гордо, — хохотнул Мел. — Но вообще, я так понимаю, ты не отказался от идеи его увидеть.
— И не откажусь. Другой вопрос, что искать его не стану, — вздохнул Шон.
Жизнь теперь начала потихоньку выравниваться, возвращались краски, вкусы, запахи. Вот только все это стало каким-то искаженным. Сладкое — кислым, соленое — горьким, а яркое — тусклым и безрадостным. Шон заново научился дышать полной грудью, не боясь каждую секунду уловить аромат бывшего истинного, но подсознательно всегда желал этого.
— Шон, ты не можешь всю жизнь по нему страдать, — не первый уже раз повторил Мел.
— Ты меня недооцениваешь, — Шон невесело улыбнулся, отставив подальше опустевший стаканчик.
— А вот нужно было не проебывать деньги на ветер, а ходить на курс DTF!
— Нет. Я не жалею, что передумал, — качнул головой Шон. И правда: ни разу за три года он не подумал, что нужно было все-таки избавиться от их истинности. Ему казалось, решение он принял еще тогда, дома у Ронвудов, а то, что после с ним случилось — глупая блажь, из-за которой все полетело в тартарары. Сейчас он не чувствовал себя таким уж обиженным и преданным из-за нижней позиции, к которой силой принудил Ким. Но, видимо, ему нужно было стать старше, чтобы осознать это и принять. Он мог спокойно говорить об этом и вспоминать без дрожи и отвращения. Теперь, когда никому это уже было не нужно.
