«Закрывай эту страницу и иди мириться с истинным. Ты сам во всем виноват, тупица! Не забудь попросить прощения!»

Шон непроизвольно улыбнулся. Вон как просто можно решать проблемы! Он оторвал взгляд от мобильника. На улице совсем стемнело, пока он блуждал по пляжу, рассматривал их с Кимом фотки и общался с «ФИ». Их дом оказался в трехстах метрах. Видимо, он сделал крюк и в какой-то момент, сам того не замечая, повернул назад. Он видел, что в окнах темно. Ким либо спит, либо в подвале, либо уехал. Мысли об этом заставили Шона ускорить шаг, и уже через минуту он уже мчался к своему дому, сжимая одной рукой телефон, другой — туфли. И надеялся, что Ким не сбежал.

Он вошел в дом — везде тихо. Шон заглянул во все комнаты, сердце начало сбиваться с ритма. Неужели Кима нет? Он спустился в подвал.

Ким сидел в тренажерном зале и ковырялся в электронной панели беговой дорожки, которая показывала какую-то чушь. Рядом с ним мирно похрапывал Тефтель, который в кои-то веки изменил себе и улегся на пол, как и положено собаке, а не на кровать или диван. Ким молча поднял взгляд.

— Она разве была сломана? — спросил Шон, придав голосу спокойствия.

— Я виноват. Прости меня, пожалуйста, — вместо ответа сказал Ким.

— Не думаю, что мы станем приглашать его на Рождество, — покачал головой Шон, имея в виду Ваню. Он сдержанно улыбнулся и присел рядом с Кимом на корточки. — Я обижен. Но, если ты пообещаешь, что больше не поступишь так, то мы вполне сможем жить дальше и забыть об этом.

— Пообещаю, как ты даешь обещания? — с сомнением спросил тот, выгнув бровь.

— Поганец, — рыкнул Шон, накрыв губы Кима своими и вовлекая его в поцелуй. Тефтель только повернулся на другой бок, наверняка своим собачьим мозгом в который раз отмечая, какие у него бестолковые люди.

========== 26. День великих потрясений ==========

========== Двадцать шестая глава ==========

========== День великих потрясений ==========

Шон, как и всегда по утрам, плескался в бассейне перед работой. Он любил воду и, выбирая коттедж для них с Кимом, даже не рассматривал варианты без бассейна. Ким часто плавал вместе с ним, но последнее время быстро утомлялся, поэтому уже вылез и пошлепал в дом, чтобы приготовить кофе. Шон нырнул и улегся на дно, мысленно отсчитывая, сколько продержится без воздуха. Он тренировался с самого детства, и легкие привыкли к подобного вида процедурам. В нормальном состоянии он протягивал четыре с половиной или пять минут.

Ким химичил на кухне, рядом вился Тефтель, выпрашивая очередную порцию колбасы или сыра. Живот болел всю ночь, и теперь Ким чувствовал себя вымотанным. Он ждал, когда Шон уйдет на работу, чтобы завалиться еще поспать, обняв пса. Пузо стесняло Кима. Почти любое движение откликалось болью и неудобством. Постоянно хотелось трахаться, а этот тазик мешался и раскачивался от сильных толчков. Просто мрак!

Когда он вытаскивал кружку Шона из кофемашины, то ему на палец попала огненная капля — Ким дернул рукой и до крови разодрал кожу на кисти о маленький краник. Раньше подобную рану он бы заклеил клейкой лентой или просто поплевал на нее, но сейчас было отчего-то очень больно. Порванная кожа пульсировала, и Ким закусил губу, стараясь не взбеситься из-за этого дерьма.

Это все беременность. Она делала его чувствительным, плаксивым, обидчивым. Иногда Ким говорил и делал то, что не стал бы, не будь пуза. Потом он ругал себя, но скоро забывал и снова творил всякую хуйню.

На улице разнесся громкий противный писк. Ким сцепил зубы и несколько раз глубоко вдохнул через нос, стараясь не сорваться. Это была сигнализация машины их долбанутого соседа — Пита Куклона. И она звенела каждое утро в одно и то же время по пять-семь минут без остановки. Все просили Куклона разобраться с неполадкой, говорили, что у некоторых она будит детей, другим мешает спать после ночных смен, да и вообще — сам звук омерзительный и разрывал пространство всего квартала. Ким дважды посылал поговорить с чертовым соседом Шона. Но Куклону все было нипочем. Он разъезжал на навороченной тюнингованной тачке с хамелеоновым окрасом, мотор у которой рычал громче, чем любой сердитый альфа, и наплевательски относился к тому, что живет в социуме и мешает шумом всем в округе. Ким тоже ругался с ним несколько раз, но выслушивал только насмешки по поводу своего пола, положения, ориентации и умственной отсталости Шона. Разбить мерзавцу рожу Ким не мог просто физически, поэтому ждал, когда родит, и тогда уж припомнит каждое утро, которое испортила эта мерзкая сигнализация.

Так бы и было, если бы не паршивое настроение Кима и не его повышенная раздражительность в связи со скорыми родами. Что-то в голове у Кима звякнуло, где-то оборвалось, и он, грозно зарычав, отправился к входной двери, выудил из стойки для зонтов бейсбольную биту и босиком вышел на улицу. Ненавистное авто стояло у дома напротив. Перебежав дорогу, он приблизился к машине и, размахнувшись, сильным точным ударом в центр лобового стекла разбил его. К писку сирены добавился треск, а затем звон. Тефтель следовал за хозяином и, приняв происходящее за забавную игру, громко лаял и прыгал вокруг.

Ким не успокаивался, он наносил машине равномерные по силе удары, сминая ее корпус, выбив стекла и фары.

— Ты что творишь, ублюдок?! — заорал Куклон.

Он выбежал на парковку из дома, обмотанный полотенцем, с выражением ужаса и растерянности на наглом и надменном лице с выдвинутым вперед подбородком. Ким оглянулся на него и демонстративно ударил еще раз, оставляя внушительную вмятину на водительской двери.

— Я говорил тебе, сука, чтобы ты убрал к хуям эту гребаную сигнализацию! — зарычал Ким. Он окинул Куклона яростным взглядом и поднял верхнюю губу. Левой рукой он крепко сжал биту.

— Да ты мою машину разбил, уебок!

— Как ты меня назвал? — Ким кинулся на него, но не успел, потому что непонятно откуда появившийся Шон бережно, но твердо схватил его за плечо, а пса за ошейник. Их двоих разом удержать на месте было непросто, но Шон тренированный — справился.

— Ким, уймись! Тефтель, фу! Ко мне! — не повышая голоса потребовал он и поморщился, глядя на изуродованное авто Куклона. Машину жалко, она не виновата в ебанутости хозяина.

— Да я на тебя, тупая блядина, в суд подам! — разбрызгивая слюну, заорал Куклон. Тефтель зло рявкал на него, готовый в любой момент вцепиться в глотку.

Но Шон никому не позволял так разговаривать с Кимом и потому, не задумываясь, тут же ударил Куклона кулаком в лицо. Тот упал, из разбитого носа потекла кровь, а Шон навис над ним вместе с огромным разъяренным псом, яростно рыча. По их виду было понятно — лучше всего остаться лежать, если Куклон не хочет, чтобы ему еще что-то сломали или отгрызли.

Из соседних домов выглядывали люди. Они смотрели на МакКензи, как на героев. И каждый мысленно обещал себе проставиться за этот поступок.

— Подай-в суд-хуйло-мой-отец-Ричард-Ронвуд-эта-сигнализация-будет-звенеть-в твоей-заднице-до-конца-жизни! — на одной ноте прорычал Ким, отделяя каждое слово и отмечая его сильным ударом битой по кузову машины.

Куклон больше не заговорил. Он в ужасе переводил взгляд с одного МакКензи на другого, а потом на медведя, которого те выдавали за собаку, и думал, что очень напрасно связался с этими психами.

С того дня на улице воцарилось спокойствие. И Куклон всячески старался не попадаться Шону и тем более Киму на глаза.

****

Ким проснулся в обнимку с Тефтелем. В полусне он ощупал соседнее место и в порыве утреннего раздражения скинул подушку Шона на пол, а потом и одеяло. При этом он не открывал глаз и тихонько рычал. Прислушавшись, он понял: супруг в душе в подвале. Ким с трудом перевернулся на другой бок и, кряхтя, встал с постели. На обычную, казалось бы, манипуляцию ему понадобилось почти три минуты. Недовольство от этого возросло, и он твердо решил поругаться с Шоном, тем более повод готов. С какой стати он ушел мыться в спортивный зал и не воспользовался ванной в их спальне? Пес лениво поднял голову и, решив, что парочка разберется без него, устроился поудобнее на хозяйской кровати, растянувшись по диагонали.