Заказываю еще водки и снова захожу на «Фейсбук». Один из знакомых Келвина, некий Винстон Баррел, пригласил меня в друзья. Причем меня даже не знает! Естественно, я добавляю его – и тут же получаю приглашение на комедийное шоу, как и еще 845 других его «друзей». Прекрасно. Когда я столкну тело Эми в бездонный бассейн и обставлю все как несчастный случай – ах, сладкие мечты! – меня никто и не заподозрит, потому что я буду нормальным. Я буду как все. В наши дни, если у человека нет хотя бы 4355 друзей на «Фейсбуке», его считают злобным психопатом – будто социально активные граждане не способны на убийство. Мне нужны друзья: когда Эми неожиданно исчезнет, они будут делать большие глаза и в один голос твердить, что такой симпатичный, общительный парень, как Джо, руку ни на кого поднять не способен. Нельзя быть букой и одиночкой. Именно такими обычно изображают убийц в новостных программах, и всем плевать, сколько жен на самом деле погибло от рук добродушных мужей-весельчаков. Массовое сознание! Америка!

Еще раз просматриваю список друзей из Лос-Анджелеса. Они, как дети, живут надеждой. Люблю их за это. И ненавижу. И еще завидую: они не тратили юность на старые книги, не гнили в подвале, не тряслись в подземке, не дышали выхлопами. Люди едут в Эл-Эй за счастьем и успехом, не стесняются дерзких желаний и верят в силу общения, потому что «все решают связи».

Честно говоря, мне даже нравится на «Фейсбуке». Выкуси, Эми! Прости, Бек… Там ощущаешь себя центром собственной вселенной. К тому же люди забавные, вроде кошек, – за ними прикольно наблюдать. Они тратят свои дни рождения в Интернете, отвечая на дежурные поздравления, потому что если б не «Фейсбук», про них вообще никто не вспомнил бы.

Лайкаю «Форсаж», чтобы не казаться занудой, и пишу Эми: «Милая сучка, “Фейсбук” спасает людей от одиночества. Будь проклята. С любовью, Джо».

Пилот сообщает, что мы начинаем посадку. Я подаюсь вперед и гляжу на Лос-Анджелес сквозь крошечный иллюминатор. Город похож на паутину и, как заросли в трусах у Эми, расползается во все стороны. Улыбаюсь. Эми думает, что она «вне системы», но у нее в чемодане редкие книги, которые незаметно не сбудешь, и мечты, которые не воплотишь без общения в Интернете. Я найду ее. Хочется разбить стекло и приземлиться с парашютом прямиком во Франклин-Виллидж, где засела эта сучка. Нельзя: тогда она меня увидит, а это все равно что перед выстрелом во время охоты сказать дичи: «Эй, псст, я здесь».

В аэропорту Лос-Анджелеса играет дурацкая песенка «Tom Tom Club» о девице, которая воображает, как пустилась бы во все тяжкие, выйдя из тюрьмы. Меня чуть не сбивает с ног размалеванная студентка с огромным чемоданом. Все толкаются и лезут напролом. Туристы с безумными глазами стадом несутся к багажной ленте, где был замечен Шон Пенн. В Нью-Йорке такая давка бывает только в метро и на распродажах; в Лос-Анджелесе люди дерутся за возможность коснуться звезды – старого похотливого алкоголика.

Проверяю почту – уже два сообщения.

Одно от Харви: «Ого у тебя идеальная кредитная история. Обычно сюда приезжают голодранцы».

Черт! Видимо, это мой крест – общаться с людьми, пренебрегающими правилами пунктуации.

Другое от Келвина: «В зале есть блю-рей можешь притащить с собой пару фильмов».

Как они тут работают? Вот у меня в магазине, например, во время смены запрещено отвлекаться.

Ловлю машину, водитель забивает в навигатор адрес «Голливудских лужаек». Интересно, Эми тоже ехала на такси? Или на автобусе? И еще интересно, когда же я наконец прекращу постоянно о ней думать. Хочется секса. Выезжаем на бульвар Ла Сьенега, и от гламурного блеска начинает резать глаза. По улицам как ни в чем не бывало посреди бела дня разгуливают девицы в откровенных вечерних нарядах и болтаются карикатурные бездомные, как из комедии «Без гроша в Беверли-Хиллз». Когда сворачиваем на Франклин-авеню, сердце заходится – Эми, Эми, Эми. Дрожащими руками открываю дверь, делаю шаг из машины и… тут же вляпываюсь в свежее собачье дерьмо.

– Черт!

Голова гудит от солнца и водки. Водитель смеется.

– Привыкай, здесь любят песиков, чувак.

В реальности «Голливудские лужайки» выглядят как трущобы из фильма «Карате-кид». При входе горит вывеска «ПОМЕСЯЧНАЯ АРЕНДА». Когда я поднимаюсь по лестнице, из-за дверей тесных маленьких квартирок доносится лай. Интересно, может, за одной из них скрывается Эми? Скоро узнаем. В Нью-Йорке эта лживая бродяжка снимала комнату с понедельной оплатой. Надо было сразу заподозрить неладное. Да, когда в штанах эрекция, в голове ветер.

Харви выглядит старше, чем на фотографиях. На его вощеные изогнутые брови смотреть противно. Я не перебиваю, когда он начинает болтать о своих выступлениях, и соглашаюсь с ним выпить. Он радостно сообщает, что моя квартира на первом этаже, рядом с его офисом. Я судорожно перебираю в голове вежливые отмазки на будущее, чтобы избежать его общества.

– Должен предупредить тебя, новобранец, – говорит он, хлопая меня по плечу. – Это не Нью-Йорк. Будешь переходить улицу в неположенном месте – влепят штраф.

– Я слышал, что в Эл-Эй не любят пешеходов, но это же просто смешно.

Харви расплывается в улыбке.

– Вот именно «просто смешно». Я точно так же сказал, когда увидел в первый раз Джо Рогана по телику. Прав я или абсолютно прав?

Разговоры о телевизионных комиках – ниже падать просто некуда, и поддерживать их – все равно что смеяться, когда ребенок ругается матом. Поэтому я меняю тему:

– Судя по вывеске снаружи, жильцы тут надолго не задерживаются?

– Мечты, знаешь, не всем удается воплотить. А что, есть друзья, которые ищут квартиру?

– Ага. – Теперь надо действовать осторожно. Если я скажу, что ищу Эми Адам, то, когда она исчезнет, подозрение падет на меня. – Есть у меня одна знакомая… Только она одна никогда не селится, предпочитает подселяться.

У этой пиявки никогда не было собственной квартиры.

Харви кивает:

– Если бы мне давали по пять баксов за каждую цыпочку, которая согласна спать на раскладушке, лишь бы платить половину… – Он мотает головой. – Я мог бы этими пятерами все стены у себя обклеить. Прав я или абсолютно прав?

Харви знакомит меня с жильцом по имени Дез. Типичный бандюган. Живет, как и я, на первом этаже и выглядит как четкие пацаны из клипов Эминема 2000-х годов. У него есть собака Литтл Ди и важное напутствие для меня.

– Не трахай. Дилайлу. Прилипнет.

– Обещаю.

Это полезное знакомство. Мне пригодится человек, свободно владеющий языком калифорнийских «падонков» образца девяностых и знающий, где достать ксанакс и наркотики.

Харви вытаскивает ключи от моей квартиры и сообщает, что парни тут не слишком тактичные, а Дилайла – милая и дружелюбная девушка (то есть озабоченная и распутная в переводе на человеческий язык).

– Я тут, знаешь, типа ведущего ток-шоу, все приходят и вываливают свои проблемы. Так что не стесняйся, брателло. У нас все по-простому, как в «Гриффинах».

– Обязательно, – вру я.

– Прав я или абсолютно прав?

Сколько можно? Похоже, он сам себе приплачивает, чтобы повторять эту дурацкую фразу не реже двух раз в час.

В моей квартире воняет тухлыми апельсинами и курицей. И все вокруг розовое. Девица, которая жила тут до меня, Брит, – съехала спешно и не по своей воле.

– Родители нагрянули, – поясняет Харви и включает розовую лампу, высвечивая на стене репродукцию Кандинского. – Половину их денег она спустила на то, чтобы сделать себе новый нос, остальное – на то, чтобы набить его кокаином. В конце концов из него хлынула кровь, и она загремела в больницу. – Качает головой и гладит вызывающе розовый диван. – Из этой истории должна получиться отличная шутка. Надо раскрутить… А тебе, брателло, крупно повезло: и диван, и курица, и телик – все в твоем распоряжении. Родители велели выкинуть, но зачем же разбрасываться хорошими вещами…

Один плюс – в «Икею» ехать не придется.