У отдела милиции собралось с полсотни чего-то ожидающих и тихо переговаривающихся горожан. Суточный наряд выглядел уставшим.

— У этих людей пропали дети, — объяснил дежурный. — И люди все прибывают, кажется, исчезновение детей продолжается. Мы не успеваем записывать показания, хотя приобщили к этому делу уже всех, кто успел подойти.

Несмотря на ранний, хотя и никому не известный час, половина кабинетов была открыта — в отдел постепенно стекались его сотрудники. Часть их расположилась в актовом зале.

— Во всем городе нет электричества, не работает транспорт и… часы, — словно сам удивляясь тому, что говорит, объяснял заместитель начальника по оперативной работе майор Стасов. — Очевидно, это связано с каким-то природным катаклизмом. Мы пока и сами плохо владеем обстановкой, поскольку нет никакой связи с другими городами, так же, как и внутри нашего города.

«Нет, — думал Егоров, — сейчас не время лезть со своими объяснениями по поводу пистолета. У отдела и без того хлопот невпроворот, обстановка в городе чрезвычайная. К тому же меня скорее всего отстранят от дел, как минимум, на период расследования. А сейчас каждый человек будет на счету, придется работать и тем, кто после наряда, и отпускникам…».

— В качестве связного транспорта можно использовать лошадей конного взвода, — предложил молодой участковый лейтенант Елин.

— Нельзя их использовать, — тут же угрюмо отозвался командир того самого взвода, о котором шла речь. — Всех лошадей этой ночью угнали.

— Вы что, конюшню на ночь не закрываете, или у вас замки взломали? — придирчиво полюбопытствовал Елин.

— Закрываем, — еще больше нахмурился взводный. — И замки у нас на месте. Но лошадей нет.

— Странно, — изумился участковый.

— А что сегодня не странно? — уже раздраженно огрызнулся взводный.

«Да, — продолжал размышлять Егоров, — стоит подождать, пусть обстановка утрясется, прояснится хоть немного. В конце концов напишу я рапорт сейчас или спустя несколько часов — в такой ситуации существенного значения не имеет».

— Интересно, железнодорожный транспорт тоже стоит? — спросил кто-то из собравшихся из глубины зала.

— Еще не знаю. Сейчас начальник будет проводить оперативку, может, у него больше сведений.

— Откуда? — вмешался Егоров. — Давайте лучше я схожу на вокзал и все выясню.

— Ладно, — согласился Стасов. Я доложу, что послал тебя по делу.

Находиться в отделе и видеть, что даже там никто ничего толком не знает, Артему было тягостно. К тому же, чтобы на время отвлечься от мыслей об утерянном оружии, надо было куда-то идти, что-нибудь делать.

В дежурной части сидел человек, показавшийся Егорову знакомым. Опер задержался и вошел в дежурку.

— Да у него давно крыша поехала, — рассказывал дежурному человек, показавшийся знакомым. — Он все какими-то потусторонними силами увлекался, а сегодня совсем с ума сошел — вот как топором рубанул.

Артем подошел ближе, и даже ему, многое повидавшему оперативнику, стало не по себе: в голове человека была прорублена страшная дыра, сквозь которую виднелся явно поврежденный мозг. Егоров изумленно посмотрел на дежурного. Тот сделал недоуменное лицо и пожал плечами.

— С твоего участка, — сказал он, протягивая бумажку с адресом. — У меня все заняты. Возьми кого-нибудь из подошедших.

— Сам! — махнул рукой Егоров. — Тем более что я иду на вокзал. Как раз по пути.

Артем снова шел по пустынным захламленным улицам, над которыми тревожно нависало багряное небо. Путь его лежал через городской рынок. Там с унылыми лицами уже стояли редкие торговцы, у которых никто ничего не покупал и которые ничего никому не предлагали, словно им было все равно, будут у них брать товар или нет. Вид ярких фруктов и ягод не вызывал у Егорова никаких эмоций, хотя он сегодня еще не ел. Продукты казались настолько несъедобными, будто были сделаны из воска или папье-маше. В одеревенелых лицах продавцов, в странной остекленелости их глаз было что-то неестественное и пугающее. У одного из прилавков на земле валялись довольно крупные денежные купюры. Их никто не поднимал.

Егоров вышел на окраину, сплошь состоящую из старых деревянных двухэтажек, осмотрелся по сторонам — здесь всегда было много злых бродячих собак, часто норовивших цапнуть за ногу чужака. Но в этот раз опер не увидел ни одной, словно все они передохли, или их разом отправили на живодерню. И это обстоятельство, вопреки всякой логике, нисколько не обрадовало его, скорее даже разочаровало.

В квартире по адресу, написанному дежурным, уже находился врач с двумя санитарами.

— Ничего, ничего, — успокаивал он человека в смирительной рубашке. — Все будет хорошо, все будет прекрасно…

— Пешком? — коротко осведомился Егоров.

— Пешком, но галопом, — сострил доктор.

— А что к нам не зашли?

— Ближний свет, что ли? — заговорил угрюмый санитар. — Решили своими силами.

— Повезло вам, — подытожил опер.

— Будете протоколы писать? — поинтересовался доктор.

— Дураки! Дураки! — вдруг заорал больной, пытаясь высвободиться. — Каяться надо, а не протоколы писать! Не понимаете вы ничего. Убить вас всех мало!

— Тише, тише, — успокаивал врач. — Мы все очень раскаиваемся. Зачем же нас убивать?

— Мы потом запросим у вас нужные справки, — сказал оперативник и вышел на лестничную площадку, поняв, что его помощь медикам уже не нужна.

Решив побеседовать с соседями, он постучал в ближайшую квартиру. Дверь отворила сердитая старушка, посмотрела недовольно.

— Вы сегодня не слышали вот в этой квартире… — начал Егоров.

— Не слышала! Не видела! Не знаю! И знать не хочу! — перебила его старушка и, уже закрывая дверь, злобно добавила: — Сволочи!

— Кто? — спокойно осведомился опер.

— Все! — зло сказала бабушка, приоткрыв дверь и с силой захлопнув ее.

Опер, несколько секунд постояв в раздумье, решил вдруг ни к кому больше не заходить и направился на вокзал, до которого теперь было рукой подать.

Обстановка на вокзале была унылой и гнетущей. Поезда, конечно же, не ходили. В то же время здесь для такого случая было на удивление мало людей, будто многие, уже потеряв интерес к поездам, разошлись по домам. Оставшиеся с безучастным видом сидели в зале ожидания или стояли на перроне. На третьем пути томился застрявший в городе поезд. В окнах его кое-где застыли лица пассажиров. Работники вокзала ничего толком объяснить не могли.

— Прямо светопреставление какое-то, — развел руками дежурный.

Егоров медленно прошел по пустынному залу с чахнущими пальмами в больших цветочниках, расставленных вдоль стен. За стойкой расположенного в углу буфета стояла задумчивая продавщица, у которой сегодня не было покупателей. В конце зала в пустом ряду сидел бородатый седой старик, по виду бомж.

— Что, старик, не ходят поезда? — подсаживаясь к нему, спросил опер.

— А мне все равно. Я никуда не еду, — сознался бомж, сразу распознав в подсевшем работника милиции, которому бесполезно лгать.

— Это другие суетятся, таскаются с чемоданами. А у меня и чемоданов нет, и ехать мне некуда, и время мне знать не обязательно. Часы стоят! Поезд опаздывает! Телефон не работает! Плевать! Особенно теперь.

— Почему же теперь особенно?

— Ты так можешь? — вместо ответа спросил бомж и, вытащив из кармана шило, насквозь проколол им свою ладонь.

— Ну, мы такие фокусы теперь тоже знаем.

— Артем вынул шило из руки бомжа и спокойно проткнул себе ладонь, сначала удивив, а потом рассмешив старика. Бомж как-то глупо и радостно расхохотался.

— Так, значит… — заговорил он, прерываясь и давясь смехом. — Так, значит, всем нам кранты: и бомжам, и ментам, и…

Егоров, не испытывая ни малейшей боли, вытащил шило из ладони и, изо всей силы почти по самую рукоятку всадив его в деревянное сиденье, встал. Бомж нахально удержал его за рукав.

— Смерть уравняет всех! — торжествующе воскликнул он.

Егоров рывком освободил руку и, не оборачиваясь, пошел к выходу. Там он едва не столкнулся с входившей с улицы женщиной и, резко остановившись, застыл на месте — так знакомы были эти обильно намакияженное лицо, крашенные в белый цвет и почти всегда пережженные волосы, еще сохранившая следы былой стройности осанка и вечная манера одеваться броско и одновременно небрежно.