- Конечно, - охотно согласился Арсе.

- За это и выпить не грех. - Коньков налил всем в рюмки водки.

- Можно, такое дело, выпить. - Арсе бережно приподнял рюмку и, кривясь, медленно цедил водку.

Коньков помолчал для приличия, ожидая, пока Арсе закусывал свиным салом, потом спросил:

- А что за трубку положил он в юрту?

- Вот его трубка. - Арсе вынул из кармана дюралевую трубку, из которой торчал остаток истлевшего фитиля. - Там нашел, где юрта Гээнта стояла.

Коньков взял трубку, стал разглядывать ее и вдруг вспомнил: это был тот самый обрезок, которым он расшвыривал пепел на месте сгоревшей юрты. Запоздалая досада на свою оплошность вызвала в душе его горькое сожаление - он только головой покачал.

- Как же я не обратил на нее внимания? Эх, лопух я, лопух! - выругал он себя вслух.

- А при чем тут трубка? - спросила Елена. - Какая связь этой железки с пожаром?

- Типичный самопал. - Коньков передал ей трубку. - Поджигают фитиль, заталкивают его в трубку, а на конце насаживают или коробку спичек, или бутылку с бензином. Пока фитиль тлеет в трубке, поджигатель успевает далеко уйти... Это вроде примитивного бикфордова шнура... Н-да. Откуда взял он эту трубку? - спросил Коньков скорее себя, а не Арсе.

- Я знай! - отозвался Арсе.

- Ну, ну!

- Его отрезал свое весло. Там валяется, на складе. Алюминиевый весло. Я, такое дело, спрятал.

Коньков опять головой покачал.

- Арсе, тебе надо в следователи идти.

- А почему нет? - засмеялся тот.

- Одну минутку. - Коньков встал из-за стола и прошел в соседнюю комнату к телефону. Притворив дверь, он набрал номер дежурного по милиции и спросил: - Капитан Ребров? Послушай, Володь! Завтра утром вызови ко мне в кабинет Боборыкина. Тепленьким доставь его. Да! Пораньше, к девяти часам.

20

На другой день Боборыкин встретил Конькова в дежурном помещении и сердито спросил:

- С какой целью вы меня вызвали?

- Сейчас поясню. Пройдемте со мной, - приглашал его Коньков, пропуская впереди себя.

В своем кабинете он вынул из кармана закопченную алюминиевую трубку и положил на стол перед Боборыкиным:

- Узнаете?

- Что это? - спросил в свою очередь Боборыкин.

- Обрезок от вашего весла. Вспомните!

- Допустим... Ну и что?

- Он оказался на месте сгоревшей юрты Гээнты. Как он там оказался?

- Понятия не имею. - Боборыкин даже отвернулся и сделал обиженное лицо.

- Я вам напомню. Вы его зарядили фитилем, подожгли и положили в юрту спящего Гээнты.

Лицо Боборыкина покрылось пятнами, но он все еще пытался изобразить обиду и растерянно улыбался.

- Как бы я смог сделать это?.. Если во время пожара я был на запани.

- На лошади, например. От ОРСа до вашего склада по тайге не более двенадцати километров. Пока тлел фитиль, вы ехали галопом.

- Что вы на меня валите напраслину? Интересно, кто бы это дал мне лошадь? - Боборыкин побледнел, и на лбу его появилась испарина.

- Конюх ОРСа, по записке завхоза. Вот она. - Коньков вынул записку и показал ее из своих рук.

Боборыкин глядел на нее затравленно и молчал.

- Она? - насмешливо спросил Коньков.

- Не знаю, - выдавил из себя Боборыкин и отвернулся.

- Запираться дальше бессмысленно, Боборыкин. Лошадь, на которой вы ездили, видели удэгейцы. Они могут ее опознать. Построят всех лошадей ОРСа и спросят: которая? А весло, то самое, от которого вы отрезали эту трубку, хранится в надежном месте. Так что баста.

Коньков встал.

- Что вы от меня хотите? - со злобой спросил Боборыкин, вставая.

- Подумайте, все взвесьте и признайтесь... Мне ли, прокурору - не имеет значения. Это облегчит вашу участь. А пока я вас провожу в дежурку.

Оставив Боборыкина под надзором дежурного, Коньков вернулся в кабинет и позвонил Савельеву.

- Владимир Федорыч, здравствуйте! Коньков.

- Слышу, - помедлив, ответил Савельев. - В чем дело?

- Появились серьезные улики в виновности Боборыкина. Необходимо задержать его. Прошу вашей санкции.

- Кажется, я отстранил вас от дела. Так вот... Боборыкиным займется тот, кому следует.

На том конце положили трубку и послышались частые гудки.

- Ах, вот как! - воскликнул Коньков, придавливая рычаг трубкой. - Ну, ладно...

Злой и решительный вошел он в кабинет начальника милиции и спросил от порога:

- Почему прокурор не дает санкцию на арест Боборыкина? Я ему звоню по телефону, а он трубку бросает. Даже разговаривать не хочет. В чем дело?

- Ну, что ты кипятишься, капитан? Садись, и поговорим спокойно, подполковник, грузный, с залысинами, кивнул на стул. - Боборыкин никуда не денется, возьмут его, успокойся. А указание прокурора следует исполнять.

- Я исполняю... задержал Чубатова. Но прокурор необъективен. И я с ним не согласен по ходу дела.

- Если прокурор берет следствие в свои руки, ты обязан отдать.

- Пожалуйста! Бумаги я отдам.

- И продолжаешь вести это самое расследование. Какое ты имеешь право?

- А если я не согласен с выводами прокурора?

- Ты обязан прекратить расследование. Если не согласен, пиши рапорт.

- Я напишу рапорт. Но к рапорту я добавлю кое-что другое. Я подробно изложу, что за порядки сложились у нас по заготовке леса. Что за отчетность! Что за снабжение! И все хотят из воды сухими выйти. На стрелочника свалить! Я попытаюсь разобраться в этом до конца.

Подполковник Колесов с долгим укором смотрел усталыми, отечными глазами на Конькова, выражение лица его было печальным и скучным, ему жаль было, что взрослый и вполне разумный человек порет горячку и не хочет считаться с элементарными правилами.

- Прокурор требует отстранить вас от дела, - произнес он наконец. - Я надеюсь на ваше благоразумие.

- Я буду проводить расследование, - сказал упрямо Коньков.

- В таком случае вы будете наказаны.

- Благодарю за предупреждение. - Коньков учтиво склонил голову и пошел к двери.

Подполковник встал и сердито сказал:

- Остановитесь, товарищ капитан!

Коньков остановился, развернулся по-военному, щелкнул каблуками.

- Слушаюсь, товарищ подполковник!

Тот подошел к Конькову.

- Леонид Семенович, мы с тобой больше года проработали... Зачем же так открыто рвать? Зачем не уважать старших?

- Я вас уважаю, товарищ подполковник.

- Формально. А по существу не слушаешь. Ну, поверь моему опыту - нельзя лезть на рожон. Прокурор для тебя, для следователя, одно и то же, что ротный командир для отделенного. Хоть субординацию соблюдай.

- Чем же я нарушил субординацию?

- Ну, как же? Прокурор отдал приказ - арестовать подследственного. А ты что сделал? Мало того что целый день проманежил... только вечером взял его. Так еще и с гитарой вел через весь город!

- Мне совестно вести под конвоем невинного человека.

- Суд покажет, виновен он или нет.

- Вот именно. Будем готовиться к суду.

- Что это значит?

- А то, что я вам сказал. Буду жаловаться. Действовать, как сочту нужным.

- Ну что ж, вольному воля. - Подполковник насупился и сухо сказал: Можете считать себя свободным. Я отстраняю вас от расследования. Ступайте.

Коньков вышел из милиции, свернул на тихую пустынную улочку и рассеянно побрел по узенькой бетонной ленточке тротуара. Стоял хороший денек ранней осени - ни жары, ни ветра; сочно зеленела на обочинах трава-мурава, светились чистые голубенькие заборчики из штакетника, палисадники с высоким малинником, яблоки на ветвях и тревожные пятна красной рябины. Но Конькову было невесело от этой благодати.

"Вот и повернулось все на круги своя, - думал он. - Пойду я опять околачивать пороги. Правду искать! Отчего это так получается? Или не везет мне? Или самолюбие заедает и я лезу в самом деле на рожон? Может, прав Савельев? Нарушения есть? Есть. А там пусть суд решает. Чего ж я бью тревогу? Или я вправду обязанности свои перепутал, вместо обвинителя хочу защитником выступать? Ведь будет же на суде и защитник, будет. А как же я? Я ведь знаю, что причины этих нарушений не вскрыты, что виноваты не только заготовители, но и те, которые сами обвиняют, и промолчу? Дак ведь совесть замучает! Кто же я? Страж закона или исполнитель чужой воли? Если закон превыше всего, тогда что за беда, коли перепадет мне по шее. Надо терпеть, Леня..."