У меня уже была медаль «За отвагу» и насколько знаю, представлен к другой – «За боевые заслуги». Все – за реальные боевые действия и результаты, а не за раны, подхалимство и натруженный язык. «Только что это мне дает?» – теряюсь. Выйду из госпиталя с травмами, не совместимыми с последующей военной службой и вероятной инвалидностью. Куда податься инвалиду, бывшему офицеру, не знающему жизни на гражданке, тем более в нынешнее непонятное время? Случись это еще несколько лет назад, тогда было бы все ясно, понятно и можно планировать дальнейшую жизнь. А сегодня? Все меняется каждый месяц и невозможно предугадать, что Горбачев и его Правительство может придумать на следующей неделе.

Какая эйфория и надежды у народа появились с назначением Михаила Сергеевича Генеральным секретарем. Молодой, открытый, улыбчивый. Без опаски разговаривал с людьми и отвечал на самые неприятные вопросы. Во всяком случае пытался соглашаясь, что надо многое в жизни менять. Прежние кремлевские консервативные старцы всем надоели.

Первые надежды на скорые перемены к лучшему появились с приходом Андропова. Его призывы к укреплению дисциплины, многочисленные отставки высокопоставленных чиновников, зажравшихся барствующих первых секретарей областных и районных комитетов КПСС народ в большинстве своем, воспринял с пониманием.

Также поначалу приняли инициативу Горбачева по усилению борьбы с пьянством и алкоголизмом.

К алкоголю я был равнодушен – нет и ладно. Конечно, в офицерской среде выпивать приходилось, чтобы не выделяться в коллективе, но не злоупотреблял. «Сегодня с нами ты не пьешь, а завтра Родине изменишь!» – шутили сослуживцы и с подозрением относились к абсолютным трезвенникам. Как без алкоголя принимать различные комиссии, проверяющих и сдавать полугодовые проверки?

Затем в командировках и отпусках увидел дикие очереди за алкоголем и драки в них. Однажды в Хабаровске встретил очередь в винный магазин длиной более ста метров. Из продажи пропал сахар, дешевый одеколон и появились спекулянты водкой. Затем стали пропадать сигареты, мыло, стиральный порошок и появились талоны. В гарнизоне в каждой второй квартире стали гнать самогон и сразу возросла роль продуктового офицерского пайка, которого вполне хватало семье на месяц, даже без учета части сахарного песка, пущенного на самогон. В армии (по крайней мере, в нашей части удаленного гарнизона Дальнего Востока) не так критически заметны были все негативные моменты жизни, связанные с дефицитом.

Тогда уже многие задумались, а так ли нужна была эта борьба с пьянством, заставляющая многих унижаться в очередях за ставшими вдруг дефицитными продуктами и товарами и стали с ностальгией вспоминать благословенные брежневские времена. Сам с улыбкой вспоминал, как с сослуживцем, таким же молодым лейтенантом завтракали в офицерской столовой после холостяцкой бурной ночи. Я – стаканом сметаны или кефира и чашкой кофе, а сослуживец – рюмкой коньяка с долькой ананаса или апельсина. Тогда в гарнизоне был большой выбор коньяка, импортных и отечественных вин разных марок, не считая водки и дешевого портвейна.

Потом появились новые термины – социализм с человеческим лицом, перестройка, ускорение, гласность, плюрализм и многое другое, новое и непонятное. Зачитывались «Огоньком» и ранее запрещенными и недоступными произведениями, которые начали появляться в продаже.

Конечно, офицерский корпус удаленных гарнизонов находился в стороне от всех этих новшеств, но в курилках на перекурах или кухнях активно обсуждалось происходящее. В целом в армии ничего не изменилось, поэтому стали возникать идеи перестройки в армии. Многие понимали, что армия требует реформации. Недопустимо, чтобы основной задачей воинской строевой части было поддержание жизнеобеспечения и охраны. Постоянный ремонт, строительство инфраструктуры полка, обслуживание боевой техники, заготовка продуктов и прочее, что не связано с боевой подготовкой занимали все время. Еще с брежневских времен в КДВО⁴² оценка деятельности командиров частей и соединений слагалась из количества построенных новых объектов – хранилищ, казарм, заборов, дорог и поддержание их в рабочем состоянии. Не зря командующий округом генерал армии Третьяк был награжден гражданской золотой звездой Героя Социалистического Труда.

В госпитальных палатах, в которых мне довелось побывать подобные споры о будущем страны и своем не прекращались. Особенно переживали офицеры и прапорщики, которым грозило увольнение по болезни. Многих (и меня в том числе) пугала неопределенность жизни на гражданке. В армии, при всех ее недостатках было привычно и стабильно. «Ты – начальник, я – дурак! Есть, идти копать со своим подразделением отсюда и до обеда! Есть, круглое нести, квадратное катить!»

В октябре неожиданно меня навестили сослуживцы – трое дембелей моего взвода и знакомый лейтенант разведроты. Солдаты решили ехать домой через Ленинград с целью заехать ко мне, а офицер – к своему новому месту службы в Ленинградский военный округ.

От них узнал, что мой полк вывели из Афганистана в первый этап общего вывода войск и в Туркменистане под городком Мары расформировали. До осени происходила передача оружия, боеспособной техники и имущества вновь формируемой воинской части под тем же номером. Офицеров направили в военные округа, откуда они прибыли в ограниченный контингент, а осенью демобилизовали старослужащих.

С удовольствием оглядывал молодые загорелые лица своих бывших подчиненных, сверкающих белоснежными улыбками и наградами на новых «эксперименталках», выданных перед выводом войск всем военнослужащим срочной службы. Я был искренне тронут тем, что меня не забыли сослуживцы с бывшими подчиненными и проявили заботу о раненом.

Лейтенант передал более восьмисот «чеков», собранных офицерами части мне в помощь и подарок от командования полка – японские часы Orient с автоподзаводом и небьющимся стеклом, популярные в офицерской среде. (Теперь у меня стало два Ориента). От имени командования вручил медаль «От благодарного афганского народа» и удостоверение к ней. Такой медалью награждали всех участников боевых действий в Афганистане.

Ребята, с опаской косясь на соседей по палате, передали мои вещи, которые забыли или специально оставили с целью передать потом. Когда меня без сознания вертолетом отправляли в Шинданд взводный «каптерщик» собирая мой чемодан и дипломат, набил формой и прочим имуществом без всяких трофейных и памятных вещиц, способных вызвать подозрение, нездоровый интерес и претензии возможных проверяющих и любопытных.

В переданной сумке находился памятный для меня и, несомненно, дорогой трофейный афганский нож – пешкабз. Кроме него среди памятных подарков был кожаный нагрудный патронташ в виде жилета, покрытый спереди многочисленными кармашками для патронов от плеч до пояса. Привезли и памятную всем нам забавную игрушку, добытую с «зелеными» еще этими солдатами в одном из первых наших рейдов – шар с линзами. Прокручивая оптическое устройство в руках, внутри менялись объемные фотографии Мекки со священным камнем Кааба во время хаджа. Меняясь, картинки создавали иллюзию движения мусульман вокруг святыни.

Дедюлин Вячеслав (бывший гранатометчик АГС по прозвищу Дед), наклонившись ко мне и ухмыляясь, таинственно сообщил шепотом:

– Командир! Если тебе надо чего-нибудь стреляющее или взрывающееся, то можем подогнать. У нас есть….

Оглядываю довольные улыбающиеся молодые лица и понимаю какой бардак творился на границе при выводе.

– Нет, ребята, мне этого не нужно, да и девать некуда, а вам советую избавиться от этого опасного груза. Удивляюсь, как вас пропустили в самолет? – шепчу в ответ.

– А мы в багаже отправили! Его не проверяют! – чуть ли не хором заявили наивные дембеля.

Я покосился на лейтенанта, старательно делающего вид, что ничего не слышит.