У мамы были какие-то родственники в Ярославле, Иванове и Москве. Она переписывалась и обменивалась открытками с ними, но я никогда их не видел и не знал.

– Маму есть, кому похоронить? – вновь поинтересовался майор.

Пожимаю плечами, и до меня доходит подоплека вопроса. Поднимаю взгляд на замполита. «А я?» – вопросительно гляжу на него.

– Я говорил с врачами. Тебе нельзя прерывать лечение и покидать госпиталь, – сообщает и смотрит исподлобья на меня. – Я тебе сочувствую, но не забывай – ты офицер и находишься в воинской части. Мне хочется тебе помочь. Мы можем дать телеграммы в твой город военному комиссару и в ближайшую воинскую часть, чтобы они приняли участие в организации похорон матери раненого офицера. У вас есть в городе воинские части? – спрашивает с сочувствием в голосе.

Отрицательно мотаю головой и, проглотив комок в горле глухо сообщаю:

– Сам поеду.

– Понимаю тебя, но пойми и ты – это будет считаться самовольной отлучкой с соответствующими последствиями, но даже не это главное. Ты можешь навредить своему здоровью, только пошел на поправку, а тут дальняя поездка. А если чего случится? У тебя же еще швы не сняты после последней операции! Так? – показывает знание моего состояния здоровья.

– Мне все равно! Я должен попрощаться с мамой! – упрямо возражаю и поднимаюсь, опираясь на костыли. – Разрешите идти?

Выйдя из кабинета политработника, направился к начальнику своего хирургического отделения. Там повторился почти такой же разговор, только с упором на неблагоприятные последствия для результатов лечения. Георгий Николаевич пытался отговорить меня от необдуманного поступка и предупреждал, что их работа может пойти насмарку.

Вернулся в палату. Молча передал сверток с заказанными медикаментами и сел на кровать, опустив голову. «Что же мне делать?» – задумался. Форму из кладовки, скорее всего не выдадут. Деньги при себе есть, но мало, так как основная сумма тоже хранится в чемодане. Мама работала на заводе много лет и знаю, что в таких случаях профсоюзный или заводской комитеты организуют похороны их работника. Выделяют транспорт, людей, закупают венки, роют могилу и с честью провожают усопшего в последний путь. Но я все равно должен присутствовать! Это же единственный мой родной человек.

Неожиданно чувствую, как рядом на мою кровать кто-то присел. Терехов!

– Чего решил? – спросил с сочувствием в голосе. – Прими наши соболезнования. Нам уже сообщили, – ответил на мой невысказанный вопрос.

– Надо ехать, но не знаю, во что одеться, – хриплю и оглядываю свою больничную пижаму.

– Держись, – тронул меня за плечо. – Я сейчас вернусь, – поднялся и вышел из палаты.

С надеждой смотрю ему вслед на закрывшуюся дверь. Обвожу взглядом соседей по палате и натыкаюсь на сочувственные взгляды.

– Андрюха! За деньги не переживай! Дам сколько есть, – заверил Михаил. – Я тебя …, мы все тебя понимаем. Не дай бог, чтобы у меня подобное случилось! – запнувшись, признался, посмотрев на танкиста.

– Андрей! Я могу достать спортивный костюм и кроссовки с курткой…, …ну и деньгами помочь конечно, если понадобится, – подал голос Егор.

– Спасибо ребята, – глотаю очередной комок в горле и опускаю голову.

Я искренне тронут сочувствием и желанием помочь соседей по палате, но главное – зачем ушел Терехов и с чем вернется?

Минут через сорок появился Виктор Алексеевич и кивнул мне с невозмутимым лицом:

– Иди в процедурную. Там тебя осмотрит твой врач, и сделают перевязку, потом получай свои вещи и готовься к выезду. Сколько до твоего города надо ехать на автомобиле?

Подскакиваю в удивлении, забыв о больной ноге и шиплю от боли.

– Около одной тысячи километров, а что? – морщась, нащупываю костыли глядя на волшебника.

Тот кивнул и пояснил:

– Через пару часов тебя с медбратом будет ждать машина. Поедете на ней, а теперь поспеши….

Некоторое время не могу прийти в себя от сообщения, а потом кидаюсь к двери кивая на ходу:

– Спасибо, Виктор Алексеевич!

«Какими возможностями обладает подполковник Терехов, если так, мимоходом способен решить, казалось бы, неразрешимые проблемы?» – мысленно удивляюсь.

В процедурной, недовольный врач осмотрел все мои незажившие раны. Я его понимал. Юрий Михайлович, несмотря на молодость, являлся хорошим профессионалом. Никогда не видел его улыбающимся и тем более смеющимся. Слишком ответственно он относился к своему делу. Я бы тоже был недоволен, если к моим рекомендациям или результатам труда относились легкомысленно или игнорировали. Вероятно, смерть близкого родственника не являлась для него уважительной причиной, и он бы ни за что меня не отпустил, если бы не приказ вышестоящего начальства.

«С кем говорил Виктор Алексеевич?» – опять удивляюсь.

Мне сменили повязки и проинструктировали, как вести себя в случае проблем с ранами в поездке. «Будто сам не понимаю, что ногу следует беречь, тяжести не поднимать, меньше двигаться и прочее…», – мысленно возмущаюсь, но терпеливо молчу, так как нее хочу расстраивать всех этих людей.

Возвратился в палату со всем своим имуществом и завис над открытым чемоданом. По требованию кадровиков перед отправкой в Афганистан мы с собой брали почти весь комплект военной формы, включая сапоги. А сапоги у меня по-армейски стильные индивидуального пошива, как в Роте Почетного караула с гладкими и твердыми голенищами. Зачем они мне теперь? Что мне надеть на похороны? В офицерской форме на костылях…?

Мои сомнения разрешил все тот же Терехов:

– На похоронах ты должен быть в военной форме со всеми наградами, чтобы окружающие видели, что мать родила и воспитала достойного сына! Давай примеряй, а мы оценим.

– Капитанскую звездочку надо прикрепить, – намечаю, глядя на свои старые погоны старшего лейтенанта. – Может обойтись наградными колодками? Все-таки это повседневная форма! – в сомнении поворачиваюсь к заинтересованным соседям.

О присвоении капитанского звания по сроку мне объявили еще прошлым летом. Моя должность в Афганистане – начальник разведки батальона соответствовала капитанскому званию. После визита сослуживцев мне вручили орден «Красная звезда» с медалями «За боевые заслуги» и юбилейную «70 лет Вооруженных Сил СССР». С имеющимися – «От благодарного афганского народа» и «За отвагу» набирался достойный «иконостас».

– Ничего. Никто в нюансы вникать не будет, а достойно выглядеть на людях, как боевой офицер ты должен. Давай спарывай колодки со старыми погонами, пришивай новые капитанские и крепи награды. Миша помоги ему, – распорядился Виктор Алексеевич. – Не стой! Времени уже почти не осталось – скоро машина уже подойдет. Собирайся. Ехать лучше в спортивном костюме. Форму пусть отгладит сестра-хозяйка и повезешь отдельно. Переоденешься перед мероприятиями и, если придется ходить по учреждениям, – продолжил планировать мои действия опытный офицер.

Я чувствовал туман в голове и мешанину от мыслей, поэтому растерянно отдал инициативу Терехову.

– Мы тут собрали вам кое-что в дорогу и в помощь тебе, – положил на мою тумбочку пакет и сверху положил тонкую пачку купюр.

– Денег не надо, у меня есть! – возразил.

– Не дури. Деньги и продукты всегда пригодятся в дальней дороге. Неизвестно, как у вас там с продуктами, а тебе троих содержать надо и на бензин тратить. К тому же -поминки ведь будешь организовывать? Останутся деньги – хорошо, привезешь назад, – логично пояснил он.

Брюки не застегивались на поясе. За время службы в Афганистане я скинул с привычных шестидесяти семи килограммов веса, килограммов пять-семь из-за жары и постоянных физических нагрузок. Как-то примерил эту форму и ужаснулся. Китель висел, как на вешалке, а брюкам требовался ремень или подтяжки. В госпиталях снова поднабрал вес, даже превысив свою норму и к тому же на животе – наложены плотные повязки.

Терехов и тут решил проблему. Принес свои подтяжки и порекомендовал не застегивать верхние две пуговицы на брюках. (Все равно под кителем не видно!)