– Стоять! – испуганно заорал лейтенант.

– Чингис, к дороге! К дороге гони, там пост! – Варвара вертела головой, взглядом его искала. Данька приподнялся на стременах, разворачивая коня и одновременно пытаясь увеличить расстояние между собой и подползающими с двух сторон пешими; смотрел, как рядового Иконникова топчут в грязь ногами. Высокий парень в джинсовой куртке раз за разом опускал на спину Сереге тусклую тяжелую цепь. Суетливую толкотню, неловкое побоище освещало осеннее солнце; солнце цвета мягкой, густой платины. Тяжелые, узловатые ивы наклонялись к воде. Варвару стащили с лошади. Она рухнула на спину; и Данька сквозь зубы почувствовал ее резкий крик – будто птица пронеслась. Васька отступал, высоко выбрасывая копыта. Данька держался коленями: мой Боливар поднялся на дыбы, развернулся, неведомым способом лейтенант удерживался на его спине и слышал свой дикий, гортанный возглас. Мимо, закатывая голубые белки под надбровья, промчалась Помеха. Зазнобу и текинцев, забросив на шею веревки, тянули к дороге. Варьку тащили в кусты.

Андреич, действительно, выбрался быстро и довольно ловко, поднялся по склону, на ходу выжимая куртку, выглядел при этом слегка надутым.

– Такие знаки внимания мне принимать еще не приходилось, – недовольно заметил он. – По справедливости надо было бы тебя тоже макнуть, но тебе ж еще на боевой пост.

Обогнув Альку, завозился около мотоцикла. Чувствуя себя слегка неловко за происшедшее, она обернулась, чтобы предложить помощь, и увидела маячащую в сумерках голую мужскую задницу: Терешонок, приплясывая на одной ноге, переодевал штаны.

– Он у нас запасливый, – подтвердил Ридли. – Всегда возит с собой сменные портки, майку и еще там, по мелочи.

Потом они с Ридли допили сангрию, помирились с Вадимом и уже вместе сажали окосевшего Ридли в коляску, затем Алька устроилась в седле сзади Андреича, и они покатили по вечерней столице мирного атома – мимо пушистых сосен, садика Андерсена, новенькой церкви иконы Неопалимая Купина, издали напоминающей ракету на старте. На Космонавтов Вадим притормозил – было как раз без пяти десять.

– Ты как, к себе на подвал? Или, может, все-таки махнем с нами? Ну, как знаешь, – уже принимая из ее рук шлем.

В следующий раз Андреич заехал к ней дней через десять, уже без обиняков. В подвал его, так же как и Артура, проводила Анна Степанна, на этот раз ворча, что к Алевтине прям в очередь пацаны прут.

– Ты как в монастырь от нас ушла, – отметил Вадим, ежась под сырыми сводами после жаркого летнего дня. – Виноходова закрывает экспедицию, после этой фейковой церы как-то все наперекосяк пошло. Да и находок кот наплакал, все как обычно в этом районе. Еще недельку покопаемся и домой, – быстрый взгляд в ее сторону.

И никого не было вокруг. Ни души. Васька метался среди черных, и молотил, молотил копытами воздух.

– Бляяди! Стрелять буду! – заорал лейтенант, снова привстал в седле и слетел лошади под копыта. Кнут вился под коленками, напротив маячила кудрявая борода. Данька забыл себя; его бросило вперед, как торпеду. Свалившись на жилистое, мнущееся под рукой тело, он вцепился в волосы и макал жесткую голову в мокрую, слежавшуюся траву.

Развиднелось. Варвара вылезла из кустов и хлестала ему в лицо воду из пакета.

– Не ушиблись? – заботливо спросила она.

– Ты-то как? – пробормотал он.

– Серегу нашего прибили. Насмерть. – резюмировала Варвара. Даньку аж подбросило. – Вон, лежит. – кивнула на берег. Около затухшего костра лежала непонятная куча, стыдливо и наскоро прикрытая попоной. На Варьке одежда висела лохмотьями. – Вас как – не порезали? А вот текинцев увели. Чурки позорные.

– Да не потей ты так, Медведев. Тройку я тебе поставлю. Обещал же… – Даниил Андреевич задумчиво подпирает рукой щеку. – Успокойся, сохраняй достоинство. Ишь, красный весь уже.

Миша ожесточенно соображает над зачетным билетом.

– Хрущев еще… дал колхозникам вольную.

– Ну, можно сказать и так, – Даниил Андреевич рассматривает свои ногти и искренне потешается. – Паспорта он им выдал. Ладно, собирайся, пошли домой. – Ворон интеллигентно зевает в кулак. – Темно уже, еще получишь бутылкой по голове, а мне отвечать.

– Мы с пацанами, правда, думаем еще как минимум до середины июля позависать, по поисковой части. С Галиной Ивановной я договорился, ей с нами даже веселее, да и поможем иногда по хозяйству… поднять-перенести-наколоть. Без мужика в деревне трудно.

– Вы – это кто?

– Я и Генка, Серега будет приезжать окказионально, у него же семья в городе. Ты, если тоска возьмет, давай тоже в гости наведывайся. Ну или как там тебе удобно.

Вадим стоял на гулком люке посреди подвала: стройный, с сильными худыми плечами и высокой талией, на длинных ногах – наколенники мотоциклетной защиты. Копна русых волос над стрижеными висками, мягкий прямой русский нос из тех, что в юности кажутся неопределенными, а позже приобретают почти классические очертания. Как она могла принять его за Даниила Андреевича? Он же совсем другой.

– Ладно, на свет божий ты, видимо, не собираешься, а я сегодня купаться тоже не намерен. Запиши на всякий пожарный трубу мою, прикупил тут по случаю.

Продиктовал номер и вышел, погудев ботинками по цепочке железных крышек.

Дни шли один за другим, Алька втянулась в нехитрый график, и после первых недель полного погружения стала чаще покидать подвал, почти всегда позволяла себе прогулку в середине дня, иногда даже уезжала с Андреичем и Генкой куда-нибудь по окрестностям – к устью реки Систы, где было красивое побережье и чистый сосновый лес, или на Горовалдайское озеро; один раз они завернули оттуда в замечательное, по словам Вадима, место – к заброшенному береговому форту. Ехать туда надо было через поселок Черная Лахта, дальше дорога шла через лес, а посреди него внезапно стоял запретительный знак и над раскисшей грунтовкой висел ржавый шлагбаум, который они объехали по обочине. Минут через десять тряски по лужам и ухабам пейзаж начал меняться, и вскоре вместо темного леса с обилием мусорной черной ольхи перед ними раскинулся участок ветреного побережья, на котором помимо привычных здесь сосен росли высаженные в произвольном порядке березы с сильными тугими стволами, мощные сероватые дубы и веселые ясени. А на самом берегу стояла вышка наблюдательного пункта, дальномерный павильон и, чуть дальше, – комплекс морской батареи с сетью подземных сооружений. Пацаны полезли на НП по ржавым трапам, их смех и невинный матерок доносились из недр полой башенки. Они, наверное, представляли себя офицерами форта: не извольте сверзнуться, господин капитан-лейтенант! – кричал Генка; подтяните жопу, товарищ мичман! – ответствовал ему Вадим. А ей все казалось, что она уже видела этот каменистый берег, деревья и серый бетон оборонительных сооружений, частую, серо-золотистую на мелководье волну, и стремительно проходящее по линии горизонта соединение небольших боевых кораблей.

– Вы же говорите, она у меня и так пустая.

– Ну, это я образно выразился. – смягчается Даниил Андреевич.

– Брат тоже говорит, книжки надо… и спортом заниматься, а не это…

Они бредут по обширной школьной лестнице; гардеробщица внизу нервно бренчит ключами. Школа засыпает; рано. Полвосьмого.

– Не что?

– Девок по углам не жать, – выдает Миша и краснеет.

– Девок? – усмехается Даниил Андреевич.

Миша краснеет еще больше, спотыкается.

– Я считаю, самое время. – серьезно говорит Ворон. Смотрит на Мишу искоса, смеется. Весело ему. – И любить, и думать надо учиться вовремя. Это, может, самое непростое и интересное, что есть в жизни.

Выходят на улицу – в прохладный, мокрый декабрь. Данька сладко потягивает плечи, останавливается и смотрит на красную полоску зимнего неба, которое гаснет на глазах, придавленное густыми облаками, с ночной стороны уже подсвеченными морковным отблеском большого города.