Тогда в Ксооте и появились две фигуры. Одна пониже, а по второй сразу было понятно, что её обладатель, как всегда, страшно недоволен. Угрюмый и мокрый Содос пробирался между тесно поставленных домов, задевая мешком стены, не заботясь о том, что кто-то может проснуться. Иногда Расселу казалось, что Содос делает это не без умысла. Благо домов на пути от городской стены до озера было немного. Одна дверь тихонько приоткрылась, и на пороге показалась сгорбленная бабка. Скрипучий голос разнёсся по озеру:

– Опять ты шумишь, Содос! Боги проклянут тебя за это!

– Здравствуй, Марта, опять ты за своё, – не останавливаясь, откликнулся Содос.

– Запомни, дурень, если ты ещё раз прервёшь мой сон в столь поздний час, я попрошу муженька моей благоверной дочурки выбить из тебя то, что осталось!

– Прошу тебя, Марта. Если добряк Оттеш что-то и сможет выбить, так это ещё одну подушку, которая покажется твоей Лютти недостаточно мягкой. Оставь меня в покое, сварливая дура.

Старая Марта разгневанно закричала:

– Лютти!

– Что ещё, мама? – донеслось из соседнего окна.

– Позови-ка мне Оттеша, дорогая.

– Он спит, мама, и не тебе его будить.

– Но Содос назвал меня сварливой дурой!

– Кто? – переспросила Лютти.

– Содос!

– А что ты ему сказала до того, как он назвал тебя сварливой дурой?

– Он стучал у меня под окнами, а я сказала ему, чтобы он этого не делал, – пожаловалась старуха.

– Содос! – крикнула Лютти.

– Да, Лютти? – откликнулся Содос.

– Ты сварливый дурак, вот ты кто. Тебе ясно, Содос?

– Как нельзя понятно, Лютти!

– Всё, мама? Теперь я могу уже, наконец, поспать, чтобы всякие крикливые кошёлки меня не донимали?

Содос и Рассел расхохотались, а старая Марта хлопнула дверью, да так, что даже в самой дальней лачужке зажёгся свет. Раздались заспанные возгласы и просьбы заткнуться. Вскоре Содос и Рассел протиснулись между последними двумя домами и оказались у верфи, огромного бревенчатого строения, которое, конечно, было не единственным в городе. Но Содос любил именно эту верфь, точнее она раздражала его меньше, чем остальные. У входа их встретил низенький мужичок лет пятидесяти пяти. Его седые, некогда чёрные, волосы под капюшоном, из-под которого торчал длинноватый нос, были забраны в хвост, лицо покрывала такая же седая щетина. В руке был фонарь, достаточно тяжёлый, но из-за красивого железного орнамента в виде вьющегося плюща корабел не расставался с ним. Его любовь ко всяким бесполезным старым побрякушкам казалась Содосу глупой, но он сдерживал своё раздражение, когда Карп, так звали корабела, в очередной раз хвастался ему очередной бессмысленной вещицей. Возможно, Карп был единственным человеком в Ксооте, ради которого Содос придерживал при себе ядовитые шуточки, которые приходили к нему в голову ежечасно.

– Здравствуй, здравствуй, Содос. Опять тебе нужна лодка?

– А зачем я ещё мог прийти? – в очередной раз сдержавшись, сказал Содос. – Каждый месяц я прихожу сюда, уже в течение двух лет, и ты каждый раз спрашиваешь, нужна ли мне лодка.

– Ладно, ладно, я помню. Неужели ты думаешь, что я так стар, чтобы не помнить? – добродушно хохотнул Карп.

– Вот именно. Не так уж ты и стар, но каждый раз ты спрашиваешь, нужна ли мне эта проклятая лодка. – Содос выходил из себя. – Конечно, мне нужна лодка! Не думаешь же ты, что я каждый месяц прихожу послушать про твои безделушки?

– Ах, кстати, об этом. Смотри, что я выудил из озера недавно, – спохватился Карп. – Вот. Кольцо, – с благоговением произнёс корабел. – Красивое, правда? На мои руки, жаль, уже не налезет, но на твои… – Карп взял руку Содоса и положил в неё железное кольцо.

– На кой чёрт мне твоё кольцо, старик? – замявшись, спросил Содос.

– Это подарок. На память от старого друга, – улыбнулся старик. Этому подарку Содос был рад, но он не подал вида и, закатив глаза, хмыкнул, пряча кольцо в карман куртки.

– В любом случае, я пришёл за лодкой.

– Да, да. Лодка. Сейчас, будет тебе лодка.

Корабел на минуту пропал, после чего последовал шумный всплеск, и Карп появился с канатом в руке, по-прежнему сжимая в другой фонарь.

– Ты что ли их из воды вытаскиваешь? Какой смысл? Всё равно потом сбрасывать.

– Если лодку долго не вынимать из воды, днище портится. В старых книгах так пишут.

– Но никто же так не делает, – Содос опять закатил глаза, на этот раз ещё более обречённо. Рассел уже начинал засыпать, прислонившись к стене, когда Содос, наконец, вернулся.

– Ты не спишь ли? А если мешок развяжется, и ксооты удерут? Нам ещё сутки туда и сутки обратно топать по твоей милости?

– Куда они удерут? – сонно заворчал Рассел, протирая слипающиеся глаза, но на всякий случай проверил мешки. – Ну-с, что, идём?

– Да, всё готово.

– Проклятая пыль, все глаза чешутся.

– Все? У тебя их много, что ли? Я насчитал всего два, – усмехнулся Содос. Рассел неодобрительно вздохнул и потащил мешки за Содосом, который успел взбодриться, пока возился с лодкой в холодной воде, и теперь даже что-то насвистывал.

– "Ксоот, ксоот, мокрый ксоот,

Раз – в мешок, два в мешок", – напевал Содос.

"Ксоот, ксоот, мокрый ксоот,

Три – в мешок, четыре – …"

– Как-то не складно "четыре – в мешок". Может, "пять – в мешок"?

– А четвёртый у тебя где?

– А мало ли где. Может, нет четвёртого, – пожал плечами Содос.

Они подошли к лодке и сложили мешки под сидения. Рассел достал трубку и потянулся за табаком.

– Ты чего это? – удивился Содос. – Там покуришь.

Рассел задумался. Не хотелось ему Там курить, но всё же он спрятал трубку.

Лодка медленно скользила по густой воде к середине озера. Проваливалась в неё и с трудом выныривала. Иногда на руки гребущим попадала мутная вода. Содоса это раздражало, поэтому он грёб не так уж старательно. Иногда он отпускал вёсла. Наморщив нос и прищурившись, он всматривался в берег, который сразу пропал из виду. Рассел недовольно косился на Содоса, но ничего не говорил. Он так устал, что не хотел начинать новую словесную перепалку. Он знал Содоса и понимал, что разговор точно затянулся бы, а Рассел хотел только одного – тишины, недоступной ему нигде, кроме озера. Вёсла цеплялись за водоросли, и некоторые из них падали в лодку на колени Содосу. Темнота была почти кромешная, но Рассел легко определял, когда очередная водоросль падала на ногу Содосу – тот не стеснялся высказывать своё недовольство. Они гребли уже по привычке, в двадцать четвертый раз не понимая, куда. Они плыли почти два часа, наконец, лодка стукнулась о каменную лестницу. Содос неуверенно крикнул:

– Мы здесь!

Ответа не последовало, только фонарь зажёгся. Какое-то время они молча прождали в лодке, всматриваясь в темноту. Раздался звук шагов, и по каменной лестнице спустились четверо. Один гремел ключами, вид у него был испуганный, по крайней мере, Расселу так показалось, наверное, потому что он и сам был испуган. Остальных не было видно, они шли сзади, а фонарь был только у первого. Может, их было и больше, Рассел не разглядел.

– Сколько? – спросил тот, что гремел ключами.

– Восемь, – громко сказал Содос и добавил про себя: – Как будто ты и сам не знаешь.

Они стали подниматься по крутой спиральной лестнице, скользкой и мокрой. Два раза Содос чуть не сорвался в воду, Рассел, напротив, шёл уверенно и ни разу не поскользнулся. Его как будто не волновала ни лестница, ни вода, ничего, кроме того, о чём он думал. Содос видел это, только не знал о чём. Рассел редко бывал так сосредоточен. Он как будто заснул, оказался в другом месте, и скрупулёзно его изучал, пока ноги несли его, спящего, вверх по ступеням. Рассел шёл перед Содосом, и тот не видел лица своего приятеля, но не удивился бы, если бы Рассел шёл с закрытыми глазами. Но глаза Рассела были открыты. Он думал. Что-то должно было произойти этой ночью, но Рассел не знал, что. Это он и пытался выяснить, складывая в уме всё, что произошло с ними за два прошедших года. Ксооты, какие-то Корни таких размеров, что ему становилось не по себе, когда он вспоминал про них. Всё, что только мог вспомнить, Рассел собирал в уродливую мозаику, которая всякий раз рассыпалась. Сегодня ровно два года с того дня, как они впервые шли по этой лестнице. Два года, двадцать четыре месяца, сто девяносто два новорождённых ксоота. Они собирали только что выпавших ксоотов, другие были непригодны. "Непригодны? Почему другие непригодны?" Мозг Рассела закипал, он никогда об этом не думал. По сто медяков за ксоота. Огромными деньгами не назовёшь, но это больше, чем получают торговцы рыбой за два месяца. В конце концов, Рассел пришёл только к одной мысли, которую не раз повторял ему Содос – "Почему именно мы должны тащиться к этим Корням?" Вдруг поток мыслей Рассела оборвался, они подошли к дверям, которые тихо открылись и впустили их в тёмный коридор. В какой-то момент Содос осознал, что они идут вдвоём. Вдвоём с Расселом. Их сопровождающие, видимо, отстали, а они и не заметили. Теперь и Содосу стало не по себе, обычно их сопровождали до самого конца. Они зашли в помещение, освещаемое настенными лампами. У стен стояли шкафы, небольшие брёвнышки потрескивали в двух каминах, и у каждого стояло по четыре тёмно-красных кресла. В помещении никого не было, только густой дым витал в воздухе. У Рассела заслезились глаза, но вскоре привыкли. Дым был мягкий, чуть ли ни уютный.