Медленно поднявшись с пола, Драко, пошатываясь, подошел к стене и со всей силы ударил её, разбивая костяшки в кровь. Затем ещё и ещё. Руки горели огнем, но Малфой не обращал на это внимания: мадам Помфри вылечит в любом случае (после стало известно, что он сломал себе два пальца на правой руке и заработал трещину на левой). Ему вспомнилось, как Нарцисса тихим шёпотом в пустом саду рассказывала ему о проклятии. Ее голос дрожал, по щекам текли слёзы, руки тряслись, а в глазах была пустота.
— Драко, милый, — шептала она тогда, стараясь держать себя в руках. — Прости меня, прости, что не сказала тебе… Это я виновата в её смерти.
— Что ты такое говоришь, мам? — не особо вникая в смысл её слов, сломленный горем, спросил Малфой.
Нарцисса судорожно выдохнула, стараясь взять себя в руки. Яростно сцепив пальцы, она набрала полную грудь воздуха и резко выдохнула:
— Ты проклят, Драко. Практически с рождения. Прости, милый, прости, что не сказала.
Не в силах поверить в услышанное, юноша взял руки матери в свои и легонько сжал их, ободряя:
— Расскажи мне, мама.
Нарцисса, еле справляясь с изменившим ей голосом, невнятно начала:
— Спустя пару месяцев после того, как ты родился, Драко, твой отец… — Нарцисса всхлипнула, заходясь в беззвучных рыданиях. Малфой никогда не видел мать такой. Ее следующие слова ошеломили мальчика. — Я не знаю, я не знаю, почему до сих пор жива…
— Мама, по порядку. Что мой отец? Что он сделал?!
— Он провинился перед Тёмным Лордом… И…
— В наказание он проклял меня, — не по-детски спокойно заключил одиннадцатилетний Малфой.
Нарцисса кивнула, еле сдерживая рвущийся из души крик отчаяния.
— Что это? — холодно спросил мальчик, отводя руки от лица матери, за которыми она попыталась спрятаться. — В чем суть проклятья?
Миссис Малфой подняла к нему полные боли глаза и с трудом проговорила, периодически прерываясь на всхлипы:
— Он сказал, что тебя… тебя нельзя любить. Любой, кто полюбит тебя, умрет. Рано или поздно, но умрет… Драко, я не знаю, почему я ещё жива… Заклятье не обойти. Ты сможешь спасти человека, полюбившего тебя тем, что полностью откажешься от него, бросишь, уйдешь навсегда… Твоя жизнь сломана, милый… Ты можешь любить, но тебе никогда не быть любимым… Мы сначала не поверили, но в этот же день умерла бабушка… Она души в тебе не чаяла. Прости, милый, прости…
Драко молча слушал, не желая прерывать мать, наконец, вышедшую на откровение. Теперь его мучил лишь один вопрос:
— Кристин умерла из-за меня?
Глаза женщины в ужасе расширились, она зажала себе рот рукой, будучи не в силах обрушить на одиннадцатилетнего мальчика такую ношу:
— Она… Она болела, Драко. Неизлечимо.
Однако маленькому мальчику хватило проницательности понять, что мать лжёт ему, и на самом деле он — причина смерти лучшей и единственной подруги.
Драко трясло. Он уперся лбом в ледяную стену, желая хоть чуточку снять напряжение, однако это ничуть не помогло расслабиться. Перед глазами мелькали детские воспоминания о том, как они с Кристин играли. После её смерти мальчику пришлось закрыться от внешнего мира. Он ещё не мог оттолкнуть от себя родителей, чтобы спасти, но не позволил себе завести друзей. Крэбб и Гойл — простые шестёрки, которые не испытывали к Малфою никаких тёплых чувств, впрочем, как и он к ним. Лишь на третьем курсе ему удалось оттолкнуть мать (не без помощи отца), когда ей вдруг стало плохо. Симптомы были те же, что и у Кристин перед смертью, как и у Гермионы сейчас. Он знал, что у него в запасе ещё есть несколько часов, чтобы спасти девушку, и он собирался воспользоваться этой возможностью. Однако ему придется отказаться от той, кого он так сильно любит. Он выбрал её ещё и потому, что знал — ей проклятие не грозит. Ну как, КАК эта чёртова Грейнджер могла полюбить его?! Даже отец не смог полюбить своего сына за семнадцать лет, а эта девушка…
С одной стороны Драко был искренне рад, что никогда его отцу не было плохо, никогда его друзья, разумеется не знающие о проклятии, не были подвержены его воздействию, но… с другой стороны он понимал, что на самом деле он никому из них не нужен по-настоящему…
Мерлин, Грейнджер!!! Он думал, что всё прошло, что в прошлый раз ему удалось отпустить её, избежать опасности, но Грейнджер вспомнила… Она неосознанно вспомнила, не понимая, что происходит. Ее подсознание потянулось к нему, чувствуя что-то тёплое в душе…
Это было в прошлом году: всё начиналось примерно как сейчас. Гермиона вдруг перестала его ненавидеть. Они встречались две недели, после чего, когда Драко почувствовал опасность, оттолкнул от себя девушку и искусственно затер ей память, наложив на воспоминания о нем блок. Он думал, что сработает, поможет. Но Грейнджер преодолела это нехитрое заклинание, влюбившись. КАК ТАК?! Если бы ему запретили любить, жизнь была бы много проще: он бы сдержался, он бы держал ответ перед самим собой, удалялся бы, презирал… Но как он мог ответить за другого человека? Это ужасно — жить в постоянном страхе, что кто-то может полюбить тебя. Именно поэтому Драко прятался за маской надменности, пренебрежения, равнодушия. Он создал себе этот образ эгоистичного надменного мальчишки, которого никто не любил. Он сам закрылся в доспехи ледяного принца.
Из горла Малфоя вырвался сдавленный крик. Он должен отпустить, он должен уйти, обрекая себя на одиночество. Единственный человек, который смог его полюбить за много лет, должен быть им отвергнут, вычеркнут из жизни, брошен, растоптан… Он должен это сделать: он должен спасти Гермиону Грейнджер.
***
— Ты будешь жить, милая, — тихо шепнул Драко, нежно проведя пальцем по бледному лицу девушки. — Ты не вспомнишь ничего из того, что было между нами, ты не увидишь от меня никогда ласкового взгляда, не услышишь доброго слова…
Малфой аккуратно вытер слезу, скатившуюся по щеке Гермионы: она будто слышала его, но не могла пошевелиться, прийти в себя, только её сухие губы прошептали сдавленно:
— Драко…
— Да, девочка моя, это я. Это в последний раз я, Гермиона. Ты будешь ненавидеть меня, но я буду рядом. Прости меня…
Легко коснувшись горячих губ своими, Малфой отошел на шаг и с грустью подумав, что это навсегда, твердо поднял палочку из боярышника:
— Обливиэйт!
