Пусть будет, как будет. Три месяца я пыталась вышвырнуть Гарри из головы, но он лез буквально отовсюду — из колонок, из чужих разговоров. Он не уходил из моих мыслей и не желал покидать воспоминаний. Его прикосновения оставляли ожоги не на коже, но на сердце. Я давно не испытывала таких чувств: наверное, со старшей школы, и мне казалось, они остались в прошлом. Но что-то в этом прекрасном и яростном мире, определенно, смеется над нами, стоит нам упомянуть слово «никогда», и раз за разом доказывает, что нет ничего невозможного.

Стоило мне подумать, что Гарри хочет увидеться, как мое сердце сладко замерло, и весь мой рационализм не в состоянии был справиться с этим ожиданием гребаной встречи. Я понимала, что нам с ним просто нужно поговорить: я хотела знать, чего он хочет от меня. Для начала. Всё было бы намного проще, если бы он забыл меня, если бы мы больше никогда не встретились. Лос-Анджелес — это слишком большой город, чтобы пересечься здесь дважды, если не задаться такой целью.

Гарри хотел встретиться.

И это взрывало мне мозг, а еще…

Ещё отдавалось волной обжигающего тепла куда-то в самый низ живота.

— Паула сказала, что ты отвела её на бекстейдж, — Мэри стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди. — Зачем?

Я обхватила чашку кофе ладонями.

— Она была счастлива.

— Я не хочу, чтобы Паула общалась с этими людьми, — Мэри потерла лоб. — Кесарю — кесарево, Эйвери. Она никогда не сможет общаться с ними на равных, не нужно будить в ней это желание. Хватит нам и тебя.

Я не хотела вмешиваться в её методы воспитания, но я видела, как горели у Паулы глаза после встречи с Гарри. Я знала, что и Мэри, и мама вымоют ей весь мозг, утверждая, что к встречам с селебрити привыкать нельзя. Что эти люди — не нашего круга, не нашей лиги. Они попытаются загнать Паулу в рамки, в которых жили сами. Они попытаются убедить её, что у всего есть предел.

Так же, как мать сделала со мной.

Но именно сейчас я начинала понимать, что предела нет. Жизнь может выкинуть любой фортель, и тебе останется лишь ошарашено хлопать глазами, не понимая, куда тебя занесло, и как отсюда выбраться. Жизнь — это бешеный аттракцион, в какой-то миг ты на самом верху, но вот вагонетка летит вниз, в самую пропасть, закладывая виражи, от которых кружится голова.

Ты никогда не знаешь, какой сюрприз подкинет судьба.

— Что с тобой не так, Эйвери? — Мэри смотрела на меня, будто действительно не могла понять. — Ты упустила Патрика, ты постоянно связываешься с какой-то богемой. Вчера вот протащила мою дочь к Гарри Стайлсу — зачем? Ты хочешь, чтобы она металась так же, как и ты, в поисках собственного места в жизни?

Я смотрела на сестру: когда-то красивая, она была одной из чирлидерш, и, хотя корона королевы выпускного бала досталась капитанше команды поддержки, Мэри никогда не была обделена вниманием. Ей гордились родители: она хорошо училась, её успехи в чирлидинге помогли ей поступить в колледж едва ли не больше, чем её оценки. Она вышла замуж за своего школьного бойфренда и родила сначала Марка, а потом Паулу.

Идеальная жена, идеальная дочь. Такая же идеальная, какой она была в школе. Эта маска срослась с её лицом, и, вздумай Мэри отодрать её сейчас, она сошла бы вместе с кожей. Трагедия масок всегда в том, что ты начинаешь считать, будто они — твое истинное лицо.

— Я думаю, что самое важное — это видеть Паулу счастливой, — я вздохнула, перевела взгляд на остывающий кофе. — Она сама разберется, какой дорогой ей идти, а сейчас она просто ребенок, и ей нужна радость в жизни. Что плохого, что она пять минут пообщалась с любимым исполнителем?

— Ты не понимаешь, Эйвери, — произнесла Мэри, поджимая губы так, что они превратились в тонкую ниточку. — В погоне за миражами она может упустить то, что действительно важно.

— А кто может решить, что в её жизни важно, кроме самой Паулы? — я обошла стол, приблизилась к Мэри. С годами в её внешности все сильнее проявлялись черты матери: холод в темно-серых глазах, безапелляционная складочка в уголках губ. Да, моя сестра ухаживала за собой, не позволяя себе превратиться в типичную мать семейства из маленького городка, задолбанную работой и домашними заботами. Но мамин характер портил её внешность сильнее, чем это сделали бы первые морщины. — Разве ты можешь знать, что для неё лучше?

Лед во взгляде сестры заставил меня отпрянуть.

— Не тебе говорить мне, как воспитывать детей, — тихо произнесла Мэри. — У тебя нет своих, и, похоже, не будет.

Если Мэри и рассчитывала ударить меня ниже пояса, у неё это не получилось. Я понимала, что она боится потерять свое влияние на Паулу и закономерно винит во всем меня, но не понимает, что сама отталкивает Паулу от себя. Марк был таким же послушным ребенком, как и сама Мэри когда-то: очаровательный и спокойный, он увлекался спортом, писал статьи в школьную газету и не забывал учиться. Гармонично развитый ребенок, радость родителей. Серая масса, не желающая искать самого себя, потому что за него уже нашли другие и определили его жизнь.

Если он, конечно, однажды не поймет, что этот путь — не единственно верный. Возможно, колледж его этому научит.

— Мам, я готова, — Паула появилась на кухне, застегивая джинсовую куртку поверх майки с изображением Гарри. — Пока, Эйв, — она подскочила ко мне и обняла. И, пока Мэри открывала дверь, чтобы исчезнуть из моей квартиры и унести с собой убеждения о том, что правильно и неправильно, Паула шепнула мне в ухо: — Я думаю, ты понравилась Гарри.

Я уставилась на Паулу.

— С чего ты это взяла?

Она беззаботно пожала плечами.

— Просто почувствовала.

*

Я не собиралась ждать явления Гарри Стайлса, как Христа — народу. До вечера я успела написать статью о выставке современного искусства, которую обещала Полу, приготовить нехитрый ужин и съесть его, послушать один из старых альбомов Coldplay и извести себя на нервы. Потому что я всё равно ждала его, и где-то в глубине души надеялась, что он забыл/удалил/потерял мой номер.

Около восьми вечера мой телефон все-таки подал признаки жизни.

«Если ты не дашь мне свой точный адрес, я подниму связи в ФБР»

Я улыбнулась.

«У тебя нет связей в ФБР»

«У меня есть Паула, а это почти ФБР. Она оставила Луи свой номер мобильного, и теперь он есть и у меня тоже. Пиши адрес, иначе я все-таки подключу тяжелую артиллерию, которой ты так боишься»

«Написал целую поэму», — отбила я в ответ. Мне хотелось разозлиться на него, но почему-то не получалось. На Гарри Стайлса невозможно было злиться: вспоминая его широченную улыбку и наглый взгляд, я невольно закусывала губу.

«Адрес, Эйвери Клементс. Не спрыгивай с договоренностей»

Когда зазвонил домофон, я подскочила почти до потолка, осознавая, что Гарри Стайлс не блефовал. Мне до последнего казалось, что он просто стебется надо мной, и поэтому я спокойно сидела в кресле в обнимку с ведерком мороженого, в домашних, подранных на коленках джинсах и в топике с выцветшим изображением Джона Бон Джови.

Ну не мог же Гарри Стайлс на самом деле захотеть явиться ко мне домой?

Да, я хотела с ним встретиться. До дрожи в коленках, до закусанных губ и до жара в животе, стремительно обхватывающего тело. Я хотела смотреть в его глаза и слушать его голос, разговаривать с ним. Но, видимо, до последнего я считала, что он просто от скуки подшучивает надо мной.

Что может быть неопровержимее, чем Гарри мать его Стайлс на пороге моей квартиры?

Гарри, которого я едва не коснулась, когда запирала за ним дверь?

Мы пялились друг на друга, как два шарахнутых по башке придурка. Мне казалось, что в легких не хватает воздуха, и они полыхают, а языки пламени лижут меня изнутри. Неосознанно я облизнула губы, отступая чуть назад и упираясь поясницей в острый угол комода.

Гарри Стайлс на пороге моей квартиры. Пожалуйста, скажите, что я сплю. Это вообще не может быть правдой.

Я смотрела на его взъерошенные темные волосы, на желто-зеленые кошачьи глаза, чуть затененные длинными ресницами, на приоткрытые губы, на ямку между ключиц, и что-то внутри меня выло чудовищным воем: «Дотронься до него, прикоснись к нему, поговорить вы ещё успеете, прикоснись к нему, прикоснись, прикоснись…»