Найл никогда не сделает ей больно.

Паула снова зовет из-за двери.

— Сейчас открою, — Эйвери отзывается как-то даже преувеличенно-бодро и распахивает дверь. Она знает, что Паула набросится на неё с вопросами, но невозможно избегать племянницу вечно.

Паула щебечет что-то о Найле, о бананах, которые он собрал для неё на острове, и о попугаях, чьи перья он обещал сохранить ей для украшения. Оказывается, за последние дни, которые Эйвери провела с Гарри или в джунглях с командой, разыскивая сокровища, Паула находила много интересного на берегу, где оставшаяся команда разводила костры и травила байки. Эйвери думает: с Паулы, что с гуся вода, она уже забыла наставления матери. Она просто поступает, как пожелает, как требует её сердце.

Ничего в этом плохого нет.

— А я всё думала эти дни, как оно — быть замужем, — Паула не умеет заходить издалека и говорит прямо, заставляя Эйвери вздрогнуть. — Ты счастлива?

Вопрос очень простой, но заставляет Эйвери задуматься. Счастлива ли она? Что такое счастье? Она думает, что ей нравится просыпаться не в своей-уже-бывшей-каюте, которой теперь владеет Паула. Ей нравится открывать ночью глаза от особенно громкого шума волн и видеть спящего Гарри. Ей нравится запускать пальцы в его волосы, когда он целует её. Нравится его постоянная забота, хотя она и кажется порой навязчивой, но Эйвери понимает его волнение — мир пиратов для неё всё ещё новый, и он просто пытается её защитить.

И, да, она счастлива, но ещё где-то в глубине души засел и не желает уходить страх: что же будет на берегу? Справится ли она, сможет ли быть ему хорошей женой? Гарри не оставит её на «Леди Энн», а, значит, ей придется осесть на Тортуге. Черепаший остров пугает Эйвери, но она закусывает губу — сама выбрала этот путь.

Паула ждет ответа, и Эйвери наконец понимает, что должна сказать.

— Счастье — это не постоянное чувство, — она улыбается. — Нельзя чувствовать себя счастливым постоянно. Всегда будут страхи и сомнения. Это просто жизнь.

Эйвери сама не знает, права ли в этом, но точно знает, что жизнь — куда сложнее, чем кажется, если берешься решать за себя. Паула хмурится.

— Так ты счастлива или нет?

Эйвери вздыхает. Она счастлива, когда рядом — Гарри. Ей нравится касаться его лица, и нравится заниматься с ним любовью, пусть она ещё не очень-то в этом хороша, наверное. Ей нравится, когда он просто рядом, и даже если они спорят, ей нравится, что он пытается не задеть её ни словом, ни действием. Возможно, это — счастье. Возможно, ей только так кажется.

— Да, — она кивает. — Вполне.

Паула о чем-то задумывается, морщит хорошенький носик. Волны за бортом «Леди Энн» успокаивающе шумят, разбиваются о доски. Где-то одиноко кричит чайка, и её крик доносится сквозь твердое дерево.

— Я рада, что ты счастлива, — наконец, выдает Паула. — Мама говорила, что… мужчина делает женщине больно. В основном. Но я верила, что капитан Стайлс никогда не сделает тебе больно, — поспешно заверяет она, испугавшись, видимо, что Эйвери обидится.

Эйвери не обижается. Теперь она понимает, что имела в виду Мэри — женщиной становятся через боль и кровь, но любящий мужчина пройдет этот путь вместе со своей женщиной и будет с ней осторожен и нежен, как был осторожен с ней Гарри.

Она понимает, что Паула жаждет выудить из неё подробности, но не знает, как подступиться, что сказать и спросить. И понимает, что не хочет раньше времени рассказывать ей о первой брачной ночи. Порой лучше не знать ничего, и тогда разум будет свободен от лишних мыслей.

Эйвери улыбается.

— Ни один мужчина не сделает больно женщине, на которой женился по любви, — ей кажется, что этот ответ наиболее соответствует словам Паулы. Она заправляет за ухо племянницы выбившуюся из косы прядь и вдруг чувствует себя очень взрослой. Странное ощущение. Возможно, ошибочное. — Но и женщине стоит выходить замуж за того, кто нужен ей.

И эта истина, отрицаемая высшим светом, кажется очень простой — как песок, как вода, как небо надо головой, как просоленный океанский воздух. Эйвери знает, что ей нужен Гарри, а она очень нужна ему, и это — единственное, что важно.

*

Они плывут уже несколько дней, и с каждым дуновением ветра, бьющим в паруса, приближаются к Тортуге. Погода ещё хорошая, но пираты поговаривают, что сезон дождей должен начаться недели через две — и это если очень повезет. Заодно все радуются, что до Черепашьего острова они доберутся до начала штормов.

На палубе, как обычно, шумно. Эйвери в кои-то веки не ищет Гарри, а просто выходит подышать воздухом. Ей нравится смотреть на волны, разбивающиеся о борт «Леди Энн», нравится воображать мир, прячущийся под водами океана, и даже если Гарри говорит, что русалок не существует — зато существует множество рыб и кораллов, которые ей никогда не увидеть. Но это не мешает воображать.

По крайней мере, это хоть немного отвлекает от мыслей о том, что она здесь бесполезна. Те единственные две книги, что лежали у Гарри в каюте, она уже прочитала, она всегда читала очень быстро. На вопрос, откуда они там взялись, Гарри только плечами пожал: его они не интересовали, у него находилось множество других дел. Вечером он возвращался с палубы или из кают-компании, где прилежно заполнял судовой журнал и падал на койку. Иногда он просто сгребал Эйвери в объятия и засыпал, иногда — валил её на вздыбленную постель и накрывал своим телом, жадно целуя. Впрочем, она не возражает.

Только чувство собственной бесполезности никуда не девается. Она понимает, что должна делать хоть что-то, да только что? У каждого из пиратов на «Леди Энн» — своё дело, которое он выполняет с рвением, иначе здесь нельзя, и этим пиратские корабли вряд ли отличаются от любых других. Даже Барт Мидлтон — Эйвери не знает её имени, поэтому называет, как привыкла, — всегда чем-то занята.

Просить Гарри найти ей что-нибудь полезное и несложное Эйвери не хочет, отлично представляя его реакцию. А ещё она понимает, что раз её жизнь больше не будет прежней, надо и дальше приспосабливаться к обстоятельствам.

Очередная волна разбивается о доски борта.

— Отошли бы вы от планшира, миссус, — Эрколе, как всегда, добродушен и очень громок. Эйвери едва не подскакивает от его грохочущего голоса и оборачивается, прижимая руку к груди. — Простите, не хотел вас напугать.

— Все в порядке, Эрколе, — она улыбается. Гигант ведь не виноват, что разговаривает он под стать своему росту, будто сверху его никому не слышно.

— Капитан с нас десять шкур спустит, если с вами что-нибудь случится, — смех у Эрколе такой же громкий, как и голос. Он выглядит обеспокоенным, и Эйвери решает его поддеть.

— Капитан надеется, что я приведу вас ещё к какому-нибудь золоту?

Удивительно, как легко ей стало с пиратами: уж не потому ли, что ей всегда казалось, будто в высшем обществе ей не место? Она научилась вести себя так, как от неё ожидали, но так и не смогла прирастить эту маску к своему лицу. И здесь, на пиратском галеоне, Эйвери гораздо свободнее, чем в душных лондонских гостиных.

Эрколе озадачивается её словами.

— Капитан любит вас, миссус, — он хмурится, качает головой, и Эйвери не выдерживает, расплывается в довольной улыбке. Она знает, что леди улыбаться так широко не пристало, однако леди и выходить замуж за пирата не пришло бы в голову. По крайней мере, ни одной леди, ей известной. А, значит, Эйвери, возможно, не леди, и её это не расстраивает. Эрколе, замечая её радость, вздыхает: — Ну и шуточки у вас, ну совсем как у капитана!

Вероятно, это комплимент в его глазах. Однако Эйвери знает, что чувство юмора у мужа хромает на обе ноги, и только улыбается снова.

— В любом случае, я разочарую вас всех, Эрколе, я знала путь только к одному золоту, а остальные тайники мне недоступны так же, как и вам, — она пожимает плечами.

Солнце светит так ярко и греет так, что у неё на лице наверняка выступят веснушки. Ну и пусть. Загар она уже заработала.

— Мы с грузом и деньгами как-то сами справляемся, миссус.