Правда она категорически не представляет себе, как это может выглядеть. Честное слово, она куда лучше представляет себе реакцию Луи на всё на свете, чем реакцию собственного отца на блудную дочурку. Не так чтобы они были уж очень близки когда-либо, она ведь девчонка, а у отца всегда рейсы, но просто исчезнуть из его жизни было бы неправильно. И она не собирается просто исчезать, она просто не знает, можно ли будет построить хоть какие-то отношения с отцом. И не знает, нужно ли это ему.
— Меня не покидает ощущение, что он вздохнул свободно, когда оставил меня с тёткой, — признаётся Бетти. — Мы с ним не всегда друг друга понимали. Не то что я что-то вытворяла, в конце концов я в основном послушная, просто как-то так получалось.
Может, ей не стоит насовсем к отцу возвращаться. Может, стоит объявить, что она всё-таки жива и всё ещё его дочь, но жить отдельно. Работать-то она может и даже с удовольствием будет. Может, именно так всё и получится, и это будет лучший выход для всех.
— И ты тоже вздохнёшь с облегчением, да? — хмыкает Бетти, клянёт себя за глупый вопрос, но продолжает. — Больше у тебя странных матросов не будет.
— Нет, не вздохну.
И Бетти даже верит. И не поворачивает головы, просто на всякий случай, чтобы ещё какой чуши не ляпнуть. Хотя вряд ли она так уж сильно удивит Луи.
— Пойдём, — боцман поднимается, протягивает руку. — У нас ещё пол острова не хожено, помнишь?
Остров маленький, некуда тут особенно идти, но лес настолько плотно зарос, что пираты в итоге действительно не видели половины. И не так чтобы им было интересно, золото же уже нашли. Когда Бетти и Луи выбираются к редеющим пальмам ближе к берегу, небо уже окрашивается во все оттенки алого, и лезть обратно через джунгли совсем не хочется, лучше уж сделать крюк вдоль океана.
— Думаешь, сюда кто-то когда-то доберётся после нас?
— Без понятия, — пожимает плечами Луи. — Правда если доберётся, вряд ли у них будут записи из нашего судового журнала.
Наверняка это будет крайне печально, если кто-то когда-то обнаружит здесь брошенный храм, найдёт сложный способ вскрыть все двери и не обнаружит в храме ничего хорошего. Правда это уже не её заботы.
Песчаный пляж за поворотом пересекает нагромождение камня, и пока Бетти рассеяно шагает в ту же сторону, Луи касается её плеча, привлекая внимание и предлагая обойти по лесу. Бетти вздрагивает, клянёт собственные реакции и ещё больше краснеет, когда от её движений ладонь Луи соскальзывает по спине вниз, касается лопаток и затянутой под ними ткани. Бетти спешит к пальмам, как будто в лесу её спасение от собственных мыслей.
— Это ведь не бинт? — осторожно спрашивает Луи. — Всё в порядке?
— Что-то вроде корсета, чтобы скрыть грудь, — Бетти честно раздумывает пару секунд, как ей извернуться с ответом, но легче кажется сказать честно. И, будто глупостей сказано до сих пор не достаточно, прибавляет: — Представь себе, она у меня есть.
— Да вот как-то представляю, — бормочет Луи.
Бетти думает, что так, как она, терпение Томлинсона никто не испытывал. Она перехватывает его взгляд и путается совсем. Луи рассматривает её настолько прямо и беззастенчиво, что Бетти краснеет от какого-то неясного тёмного чувства колыхнувшегося в животе. Тишина давит ей на уши, а сказанное давит на мысли и заставляет думать, что это всё что-то значит. И Бетти чувствует одновременно облегчение и разочарование, когда Луи переводит тему.
— С Тортуги ты всё равно не выберешься в ближайшие месяцы из-за штормов. Так что есть время подумать, чего ты на самом деле хочешь.
Чего бы ей хотелось в действительности? Счастья. И Луи, вот беда, входил в понятие её счастья, хотя Бетти совершенно не представляла, как это можно осуществить.
— Может, поработаю. Волосы отращу. Подумаю. В любом случае, мне лучше сначала послать письмо отцу, — хмыкает Бетти. — Чтобы предупредить его о сомнительном сюрпризе.
— Боишься его?
— Ага. И, честно говоря, я не уверена, что мне найдётся место рядом с ним. Он мой отец, да, но я… Я, вроде как, хочу по-настоящему своё место.
— Свой дом? — уточняет Луи.
— Нет, просто что-то для меня. Я верю, что есть что-то правильное для каждого из нас. Люди, вещи, события, места, — она прикусывает губу, сама задумываясь над сказанным. Да, были моменты, когда она чувствовала, так правильно, так надо. Наверное, если бы у неё никогда не было этого ощущения, у неё не было бы и этой теории. И она не моталась бы, ища что-то такое особенно правильное, никогда не сунулась бы на пиратский корабль. Никогда не встретила бы Луи? Это ледяная мысль. — У тебя разве не бывало такого чувства, когда что-то невидимое подталкивает в спину, и ты просто должен сделать этот шаг? Даже если потом о нём пожалеешь, этот шаг жизненно важно сделать.
— Ты говоришь, как фаталистка. Так веришь в судьбу и Бога?
— Надеюсь на них. Просто верить в то, что совсем ничего над нами нет, как-то… Страшно. Уж прости мои женские переживания.
Луи улыбается и качает головой, великодушно ей всё прощает.
— Это не женские переживания, все боятся ошибиться. Это нормально для тех, кто что-то делает сам.
И, наверное, он прав. Точнее он действительно прав, во всяком случае Бетти никогда так не боялась сделать что-то неверно, когда была под опекой отца или тётки, она всегда знала, что её поправят или направят. Решать за себя оказалось совсем не просто и ужасно ответственно. Но она не жалела.
— Дело не только в том, что женщины недостаточно хороши для корабля или для боя, дело в том, что ваше место не здесь, и ваше дело не ставить паруса или заряжать пушки, — говорит Луи, останавливаясь. Они почти дошли до места их стоянки и, похоже, он даёт ей шанс досказать свои мысли свободно. Бетти повязывает платок, скрывая почти высохшие волосы и надеется, что это поможет лучше соображать.
— Может быть. Но мне важнее найти своё место, а не место женщины, — она пожимает плечами. — Женщина должна бояться Бога, отца, мужа… Я не хочу бояться, я видела свободу в море ещё в детстве, а бояться я не хотела никогда. Я женщина, да, просто женщина, но разве я не вправе ожидать того, что мне уготовано? Всего лишь то, что мне нужно, не так и много. Но и ни на йоту меньше.
Бетти искренне надеется, что не звучит слишком запутанно или слишком экзальтированно, просто у неё как-то не нашлось других слов. Но Луи как будто задумывается над тем, что услышал, и не собирается спорить.
— И где оно? — спрашивает медленно.
— Я не знаю. Но… Не знаю, — Бетти сама-то себе такой вопрос задать не решилась и к тому, что его задаст кто-то ещё, оказалась не готова. — Ты веришь в судьбу?
— После Эйвери с этим её медальоном я готов поверить во всё, что угодно, — смеётся Луи. — Наверное, я верю в то, что есть вещи, которые должны случиться. Или люди.
Она смотрит Луи прямо в глаза, и в груди что-то обрывается и поднимается, скручивается и… И его глаза — бездна, в которую она сваливается с готовностью, пугающей её саму, как будто свалиться в течение — это правильно, как будто это вот для неё, как будто это течение — её, оно крепко держит её на срок дольше человеческой жизни. И как будто она тоже может тянуть это течение на себя, к такому же, бушующему у неё в груди. Наваждение, но самое прекрасное и самое страшное. Она сваливается в эту бездну. И кажется, Луи знает. И кажется, он не против.
Вот нельзя ей на него смотреть, чтобы не придумывать, что он на неё как-то особенно смотрит.
— Тогда мне остаётся надеяться, что моё место со мной случится, — улыбается Бетти.
Потому что она не может не думать, что её человек с ней всё же случился. Господи святый, ну почему именно этот мужчина и при таких идиотских обстоятельствах? Может, если бы они встретились, как нормальные люди, на берегу, у неё были бы какие-то шансы на что-то, может, не было бы так мучительно вязнуть в чувстве его присутствия и не было бы так приятно это присутствие ощущать.
Они вдвоём возвращаются к месту стоянки, и Бетти ретируется в сторону своих товарищей-матросов, чувствуя тяжесть в голове от новых вопросов и лёгкость в груди просто от знания о том, что Луи существует. В самом деле, можно ли думать о ком-то так много? Как выясняется, можно, но это пугает тем больше, чем яснее она понимает, что это ведь не приведёт её ни к чему, кроме грустного конца. Но прежде этого у неё есть целая история, и какой бы там ни был конец, почему не порадоваться тому, что есть? Этого ей никто не запретит.
