Эйвери утыкается головой в его плечо.

— Спасибо, — бормочет она. — Только мне не нужно это время.

Гарри не понимает. Он хмурится, касается её плеч ладонями и отстраняет от себя.

— О чем ты?

Эйвери смотрит на него, и её взгляд скользит по его лицу, будто выхватывает черты, которые она раньше не замечала, прикусывает губу в таком знакомом ему жесте.

— Я не знаю, что значит «настоящий брак», — тихо произносит она. — Мама говорила, что брак состоит в том, что женщина должна терпеть и делать всё, что говорит мужчина, ради его собственного удовольствия. И я не очень понимаю, о чем она говорила. Но я думаю… — она зажмуривается на мгновение, потом распахивает глаза решительно. — Думаю, что я готова терпеть, — выдыхает, будто в омут с головой кидается, ну, или в палубы прямо в море, в объятия Дейви Джонса.

Только Гарри Стайлс — не Дейви Джонс. Он сначала непонимающе моргает: что значит — терпеть? Что именно терпеть? О чем она? Потом до него доходит: миссис Клементс, не сильно-то счастливая в своем вынужденном браке (слова Луи о мире, где долг и маски важнее чувств и искренности запали ему в душу), объяснила дочери свое видение супружеской жизни. И забыла упомянуть, что так бывает не всегда и не у всех.

Гарри тоже не очень-то понимает, что такое счастливый брак, но он видит Лиама и Шерил, и он чувствует, что женщина, которую любят, не будет «терпеть» и страдать. Он знает, что женщины тоже могут испытывать удовольствие в постели, просто, кажется, мужчины из высшего общества не очень-то озабочены счастьем собственных жен.

Это кажется ему глупым.

Он склоняется к её лицу и осторожно целует. Их губы обжигают друг друга, ниже пояса у Гарри эмоции скатываются в горячий тугой узел, подобно морскому. Он скользит ладонью вдоль талии Эйвери к бедру, и его пальцы нащупывают под тканью платья что-то жесткое и непривычное.

— Что это? — Гарри отстраняется. Эйвери смотрит на него непонимающе, потом соображает и негромко смеется:

— Корсет.

— Господи, для чего? — он не уверен, но ему кажется, что в таком приспособлении, должно быть, очень трудно дышится. Почему женщины так мучают себя? Все эти… корсеты? Нижние юбки, рубашки, косметика, шпильки в волосах. Ему всё это кажется лишним, оно только мешает. Гарри очень хочет избавить Эйвери от этой ненужной ерунды.

— Для красоты, — она снова смеется, но тут же грустнеет. — Впрочем, мать говорила мне… — она запинается. Гарри не хочет слышать окончания фразы, он и так догадывается, что могла наговорить старая гарпия.

Он ведет кончиками пальцев по щеке Эйвери, наслаждаясь нежностью её кожи, слегка тронутой загаром — жизнь на корабле не проходит даром. Гарри не умеет говорить комплименты, ему это в жизни не приходилось делать, но ему очень хочется сказать ей, что женщины красивее он не видел и уверен, что не увидит. И всё в ней дорого ему, он не хочет любить никого больше. Но слова рассыпаются и опадают пеплом, потому что он не в состоянии выразить свои чувства.

Эйвери похожа на сирену или на морскую нимфу, и сердце Гарри пропускает удар.

Каков идиот, а?

— Не нужны тебе эти штуки, — наконец, выдает он. Гениально, Гарри, просто великолепно. — Ты… — он сглатывает. — Вот же морские черти, — шепчет, утыкается лбом в её лоб, задыхаясь от совершенно бешеного восторга, что Эйвери — его, наконец-то его. И он не должен так радоваться, ведь обещал ей, что не тронет и пальцем, но… — Я хочу тебя, — выпаливает Гарри как на духу, как на чертовой исповеди.

Эйвери смотрит на него, широко распахнув глаза.

«Клятый корабль-призрак, она действительно боится, — думает Гарри, и в животе у него становится скребуще-неуютно. — Кто меня тянул за язык?»

В глотке у него пересыхает от страха. Вдруг он испугал её? Эйвери не отстраняется, и это дает ему надежду, что она хотя бы не разозлилась на него за откровенность.

— Я хочу тебя, — повторяет Гарри. — Но я обещал, что не трону тебя и пальцем, и я… — он хочет сказать, что сдержит обещание, но Эйвери зажимает ему рот ладонью.

— Не надо, — другой рукой она осторожно касаются его татуированного торса. — Ты обещал, но я не говорила, что не хочу этого.

Гарри встряхивает головой: ему, наверное, кажется? Или он спит? Сладкое напряжение, скручивающееся в узел в паху, ощущается уже почти болезненным. Эйвери приподнимается на цыпочки и целует снова, несмело проводит языком по его губам. Они просто целуются, как уже целовались, но Гарри в этом поцелуе чудится освобождение. Он отстраняется, берет лицо Эйвери в ладони и ведет большим пальцем по её щеке.

— Твоя мать не права, — хрипло произносит он. Их лица совсем близко, и дыхание смешивается. — Нет ничего страшного или греховного в том, чтобы заниматься любовью.

Эйвери внимательно вглядывается в его глаза, пытаясь понять, не обманывает ли он её, затем тихо отвечает:

— Ты мне покажешь?

И Гарри знает, что готов показать ей всё, что она захочет, лишь бы его Эйвери была сама готова к этому путешествию. Он улыбается, и мучительно-обжигающее тепло лижет его изнутри.

— Тебе понравится.

========== Возвращение. Зейн ==========

Комментарий к Возвращение. Зейн

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c845217/v845217256/1ae9cb/PJBc8_C0cIQ.jpg

Зейн и не надеется, что командор Морган отдаст приказ возвратиться на Ямайку, но, когда он узнает, что корабли идут на Тортугу, ему хочется спустить на воду шлюпку и погрести в сторону ближайшего острова. На Тортуге ему будут не рады, а он не будет рад воспоминаниям, которые и так стучатся в его настоящее. Но спорить с командором — дело гиблое, и Зейн мирится с плаванием. В конце концов, корабль не станет заходить со стороны пиратского порта, а пришвартуется с другой стороны острова. Там, где живет губернатор и прочая приличная часть жителей.

Тортуга — единственное во всем Карибском море, пожалуй, место, где французские аристократы и флибустьеры не пытаются воевать друг с другом, по крайней мере, открыто. Губернатор Ле Вассер потворствует пиратам, и, если кто и недоволен этим, то молчат в тряпочку. Тортуга — остров, где твоя национальность и язык, на котором ты говоришь, не имеют никакого значения. Сюда стекаются пираты, которым нужно сбыть товар и пересидеть сезон штормов, чтобы потом снова выйти в море. Остров этот похож на черепаху, а жители его так же дышат морем и соленым океанским воздухом, как эти морские животные.

Ле Вассер не очень доволен целью прибытия военных из Порт-Ройала, но не препятствует и даже размещает Анвара и командора в своем доме. Зейна селят в одной из казарм местных офицеров, но, не успевает он хотя бы немного отдохнуть после плавания (ему не привыкать находиться в море неделями и месяцами, но раньше хотя бы компания была приятнее), как Морган вызывает его на беседу.

В очередной раз.

И теперь Зейну кажется, что его действительно в чем-то подозревают, но пока не могут найти доказательства. Он морщится, когда идет через холл дома Ле Вассера следом за слугой, прямо в кабинет. Чувствует себя лишним в этом доме, где на комодах и изящных тумбах — вещи, захваченные пиратами, но все равно доступные только богачам. Флибустьерам они без надобности, всего лишь разменный товар, за который получают дублоны.

Командор стоит у окна, заложив руки за спину. Ле Вассер сидит в кресле, а напротив него, также в кресле — Анвар.

— Офицер Малик, — командор Морган оборачивается, и Зейн отвешивает поклон. Возможно, преувеличенно вежливый. Ле Вассер приподнимает бровь, Анвар морщится, будто сожрал целый лимон. — Вам снова предоставляется шанс послужить губернатору Порт-Ройала, как вы уже не раз служили.

— Честь для меня, командор, — Зейн очень надеется, что в его тоне сарказм не слишком слышен. Похоже, Морган тоже предпочитает не заметить легкой язвительности, зато Анвар опять морщится.

«Вы тоже не нравитесь мне, сеньор», — думает Зейн. Ему хочется навсегда увезти Джи подальше от прогнившей семьи Мендесов, пока они не погасили её огонь, не уничтожили в ней свет. Её сестре и брату вполне под силу раздавить Джелену, как светлячка под ботинком.