— Элизабет Мидлтон. Дочка шкипера Бартоломью Мидлтона и его жены Мэри.

— Взяла отцовское имя, надо полагать? — Луи вопросительно вскидывает бровь, дожидаясь кивка. — Я хочу, чтобы ты всё рассказала. Правду.

Вот, она жива, потому что Луи даёт ей шанс объясниться. Хотя, скорее, велит объясниться. От его голоса и сурового взгляда становится холодно и откровенно жутко.

— Ты всё знаешь.

— Правду, Элизабет, — чуть громче с нажимом повторяет Луи.

— Я и не врала. Ну, то есть, — Бетти вздыхает, бессильно запуская ладони в волосы. — Ладно. Я расскажу, дай с мыслями собраться.

Луи делает повелительно-приглашающий жест и усаживается на столешницу, складывая руки на груди. Приподнимает подбородок, окидывая колким надменным взглядом, от которого хочется сжаться в комочек и просить пощады, но Бетти только поднимает лицо и расправляет плечи. Перед ней эшафот, и она отлично это осознаёт, но в её силах взойти на этот эшафот с достоинством и прощальной исповедью, раз уж Луи достаточно великодушен, чтобы выслушать. Бетти нервно тянет кроткие пряди волос и вздыхает, опускает руки и встряхивает головой. Потом она переводит взгляд с Луи на стены, поджимает губы и старается думать побыстрее.

— Моя история тебе известна. Я лишь поменяла имя, — Бетти сглатывает, вздыхает и пускается в повествование. — Я родилась в семье шкипера на Аклинсе, через шесть лет моя мать умерла родами, и мы с отцом остались вдвоём. В детстве он брал меня с собой на корабли, и с тех пор море я люблю куда больше, чем землю, но когда я подросла, сестра отца решила, что девице на корабле делать нечего, и уговорила отца оставить меня с ней, взялась за моё обучение.

Луи едва слышно фыркает, словно подтверждая, что девице на корабле не место. Бетти это игнорирует, стараясь удержать в голове дельные мысли. Он ведь правда всё и так знает, Бетти даже не представляет, о чём говорить.

— Тётка научила меня всему, что полагается, и она же научила меня шить. После её смерти я собиралась присоединиться к отцу на Антигуа, он там женился и осел, но по случайности я попала на Тортугу.

Бетти замолкает. С одной стороны, её история окончена, с другой стороны, она, кажется, ничего не объясняет.

— И что, на Тортуге ты разум потеряла? — с сарказмом интересуется Луи. — И решила, что неплохо бы стать мужчиной?

Она прикусывает язык, чтобы не сказать каких-нибудь гадостей, которые пока не придумала. Луи имеет все права так говорить, а она должна ответить. Хотя бы потому, что он до сих пор её не выкинул за борт.

— Нет, на Тортуге я задержалась из-за болезни, как и говорила. Нужны были деньги, а я, слава Богу, хорошая портниха. Шлюхи бы из меня не вышло.

Бетти по-идиотски радует вспышка бешенства на лице Луи после этих слов, но она ухитряется не засмеяться. Бетти поворачивается в сторону и даже делает пару шагов по комнате, не приближаясь к боцману. На ходу думается чуть легче и чуть меньше хочется теребить волосы.

— Сложно это объяснить, но на Тортуге я вдруг вспомнила, что в море мне хорошо, и решила рискнуть. Другого шанса в другом месте мне бы не представилось, так что я переоделась, и… И вот. Вы меня взяли.

Луи издаёт какой-то невнятный звук, среднее меду стоном и рычанием, и Бетти даже жмурится. Вот сейчас исповедь окончена, и пришло время обвинения. Бетти медленно разворачивается, со всей оставшейся смелостью встречает взгляд Луи. Ищет, боится найти и не находит на лице разочарование, зато других чувств полно — и непонимание, и неодобрение, и чистая ярость.

— Ты понимаешь, что ты натворила. Всегда понимала.

— Да.

Луи качает головой, словно не понимает как раз он. И Бетти очень, очень стыдно. И что-то под рёбрами тянет от понимания, что всё кончено, он знает, он её не простит, и… И от того, что это он.

— Я не хотела лгать, — тихо говорит она. — Я хотела в команду, и это был единственный путь. Я соврала, но лишь в одном.

— Зато в чём!

— В том единственном, что никогда не было в моей власти. Как мне доказать, — она беспомощно взмахивает руками. Ей, конечно, стыдно, но ещё немного обидно. — Разве я не достаточно уже доказала и преданность, и надёжность, и Бог его знает, что ещё? Как мне тебя убедить? И почему я должна тебя убеждать, ты и сам можешь вспомнить, что не смотря на моё имя, всегда был мной доволен.

— Если бы я знал твоё имя, тебя здесь бы не было, — отрезает Луи.

— Да. И я всю жизнь мучилась бы, не находя себе места. А может, нанялась бы на другой корабль. Какой смысл гадать, я уже здесь, и я этим чертовски довольна. Даже сейчас.

— Ты ополоумела.

— Наверное.

Луи накрывает лицо руками и с силой трёт. Бетти осторожно подходит к нему, понятия не имея, что делать и что хочет сделать, но её просто уже раздражает и пугает расстояние между ними, хочется протянуть руку, чтобы коснуться его плеча или уткнуться в него макушкой и попросить прощения, но она ничего не делает, просто стоит рядом. Луи, наконец, снова смотрит на неё, как-то бесконечно устало, что-то в ней ищет.

— Ты понимаешь, что я должен с тобой что-то сделать?

— И даже знаю, что. Я знала, на что иду.

И вот сейчас он должен объявить приговор. Если ей повезёт, обойдётся без церемоний, и он сам её выкинет за борт. Но выкинет, других вариантов нет. Умирать так рано в планы Бетти не входило, но такова, видимо, её судьба.

Но Луи медлит, и они молчат. Бетти поднимает со стола свой платок, но Луи вдруг перехватывает это движение, вырывает у неё ткань и отбрасывает в сторону. И тут же его рука вскидывается к её горлу, но останавливается, уже практически сомкнувшись на шее, и Луи выглядит так, как будто сам не знает, чего хочет, и не может понять, как к ней относится. Бетти не дышит и сама не знает, как к себе относится, если честно. Луи тяжело вздыхает, его пальцы преодолевают последнее расстояние до её шеи, неожиданно мягко обхватывают, и большой палец снова скользит вверх и вниз, как будто Луи недоумевает, как мог столько времени смотреть на эту шею и не видеть очевидного. Бетти тоже не понимает, смотрит на его шею и думает, что она идиотка, и все вокруг слепые идиоты.

— Я не хочу тебя наказывать, — говорит вдруг Луи. — Тем более казнить.

Он отнимает руку, и Бетти чувствует глупое желание качнутся вперёд, чтобы это прикосновение не исчезало, потому что оно — как мостик между ними, как свидетельство того, что он не ненавидит её совсем уж сильно.

— Не представляю, что с тобой делать.

Слова только через несколько секунд добираются до её сознания. Не хочет? Не знает, что делать? И что это значит?

— Тебе ведь не сейчас решать, — тихо говорит она.

Он рассматривает её, а она рассматривает его, и думает, что это в последний раз, возможно. Во всяком случае, когда он решит, что с ней делать, вряд ли у неё будет возможность. Луи кивает и снова прикрывает глаза.

— А ты не собираешься меня уговаривать?

— Как? Я тебя достаточно знаю, ты поступишь, как сам решишь. Конечно, я не хочу, чтобы ты меня… Конечно, я хочу остаться в команде, и чтобы всё было по-прежнему, но ведь не будет?

Её самое страшное наказание стоит перед ней — бесконечно далёкий, злой на неё Луи. Ей кажется, всё уже рухнуло, так чего ей ещё трястись? Да и какой смысл трястись, если кара неизбежна?

— Нет, конечно. Не верю, что говорю это, но мне нужно подумать. Уходи, Ба… Элизабет.

И почему у неё нет ощущения, что он её прогоняет? Почему ей кажется, что ему так же тошно ото всего этого? Почему ей не хочется бежать сломя голову в надежде на то, что он просто всё это забудет? Почему ей хочется остаться и всё объяснить — как будто есть, что ещё объяснять, — и просить прощения, и… И почему хочется утешить Луи, убедить что она не хотела лгать лично ему, что она была честна во всём, кроме имени? Возможно, она ополоумела. Возможно, давно.

Бетти тихонько тащит платок со стола, разворачивается и идёт прочь. Чувствует между лопаток тяжёлый взгляд, чувствует, как на плечи давит воздух этой комнаты и груз нерешённой ссоры. Чувствует, что что-то сломалось в ней. И в Луи? И между ними? Ей казалось, они просто живут на одном корабле и вместе работают, а сейчас выясняется, что между ними что-то было, какая-то связь, вроде золотой нити — доверие, взаимное расположение, почти дружба. И она ненавидит себя за то, что от одного только её имени эта связь, от этого имени, кажется, независящая, загорается и опадает пеплом в небытие. И она думает, что она глупая и романтичная.