Ему предстоит многое решить: команда не очень-то довольна новой идеей. Гарри не то чтобы боится бунта, но думает, что им нужны доказательства, а доказательства сгорели. Эйвери пошла ва-банк, и он восхищен этим. Очарован, если хотите. Как очарован ей самой, и нет смысла скрывать это от себя самого. Очарован и… влюблен? Кажется, так это называется.

Идиот.

Гарри закурил бы, но вредные привычки среди четверых друзей только у Луи. Звезды смотрят на него с неба, и он задается вопросом: правильно ли поступает? С другой стороны, выбор у него всё равно был так себе. Он точно знает, что не отдаст Эйвери Анвару, а это значило, что выбор его был всего лишь фикцией, а на самом деле он давно всё для себя решил и теперь только следует этому решению, как всю жизнь следовал стрелке своего компаса.

Это потому, что раньше у него не было собственной звезды, а теперь — есть. И его звезда куда ближе, чем вон те, на черном полотне небес. Мысли болтаются в голове, словно остатки рома в полупустой бутыли. Гарри гладит планшир ладонью.

Шелест платья подсказывает ему, что Эйвери тоже не может уснуть.

— Ваш корабль отвечает вам взаимностью, — она становится рядом и просто смотрит на море. — Не можете уснуть, капитан?

— Это очевидно, — Гарри пожимает плечами. На палубе они не одни, и он понятия не имеет, как вести себя с ней, а Эйвери ему совершенно не помогает. Глядит на волны, и даже в темноте Гарри видит её профиль, и что-то у него за ребрами снова свербит, но уже по-другому. Не так, как из-за мыслей про Зейна, а сладко и лишь чуть-чуть — болезненно.

— В детстве отец рассказывал мне о русалках. Он говорил, что они поют, завлекая моряков, и песни их прекрасны. Сначала я в это верила, потом — не очень, а сейчас почти готова снова поверить, — Гарри не может понять, говорит она с ним или сама с собой, но Эйвери облегчает ему задачу: — А вы русалок видели, капитан?

Он улыбается.

— Не видал ни одной, а я плаваю уже лет шесть, не меньше. Да и не хотел бы встретиться, мне нравится жить. Вам бы встреча эта не пришлась бы по душе, кстати, — добавляет он, искоса глядя на Эйвери.

В свете месяца её профиль кажется тонким, будто она сама — русалка, и не будь на квартердеке Джона, Гарри поцеловал бы её, собирая с её губ лунную пыль (и откуда у него в голове эта романтическая ерунда из материнских сказок?), но Джон — тот ещё сплетник, и Гарри держится.

— Почему? — удивляется Эйвери. Кажется, сказки ей рассказывали не до конца, и Стайлс поясняет с удовольствием:

— Потому, что русалки поют песни, чтобы завлечь моряков в пучину, а потом пожирают их.

Эйвери растерянно хлопает глазами, а потом фырчит:

— Шли бы вы к Дьяволу, капитан Стайлс, со своими шутками!

И краснеет, понимая, что только что сказала.

Гарри не выдерживает и хохочет, ощущая, как его отпускает, отпускает мыслями, сердцем, душой. Как боль, свербящая за ребрами, растворяется. Эйвери, кажется, тоже чувствует его облегчение, потому что улыбается в ответ, перестает обижаться на неуместную шутку, которая вовсе не шутка. Мать рассказывала Гарри легенды о русалках, и пусть он в жизни не видел ни одной, кто знает, что скрывается в океане?

— Мы все там будем, — отвечает он словами Луи. — Но за столько времени я пока туда не попал.

И надеется пока что повременить с этим, что уж. Эйвери дотрагивается до медальона, но скорее задумчиво, нежели нервно.

— Шесть лет в море — это много, капитан Стайлс. Шесть лет назад я бы не подумала, что однажды окажусь на пиратском корабле, плывущим к неизвестному острову.

«Шесть лет назад я не подумал бы, что встречу тебя, — думает Гарри в ответ. — Я считал, что нет ничего дороже золота, а теперь я ищу ответ на вопрос, заданный старой гадалкой, и мне кажется, я почти нашел его».

— Шесть лет назад я не загадывал, что доживу до своего возраста, — он жмет плечами. — Но мир всегда заключает с нами пари и доказывает, что наши мысли и предположения порой разбиваются… да вот как волны о борт «Леди Энн».

Глубокомысленно, Стайлс. Браво. Эйвери перегибается за планшир, чуть хмурится, разглядывая плещущееся море. Гарри хочется поддержать её за талию, но он не решается и чувствует себя из-за этого идиотом. Какого черта, они уже целовались!

Эйвери ведет себя так, будто этого не было.

Гарри ведет себя так, будто об этом забыл. А больше всего на свете ему хочется прижать её к себе и целовать снова. Но не на глазах же у Джона!

— Сколько вам лет, капитан?

Вопрос Эйвери застает его врасплох. Гарри моргает.

— Двадцать два.

Кажется. Он не помнит дату своего рождения. Как-то не до этого было, когда приходилось выживать.

— А мне девятнадцать, — она кладет ладонь на планшир, рядом с его рукой. — И за последний месяц со мной случилось больше, чем происходило за всю мою жизнь. Я не очень-то понимаю, как к этому относиться и как себя вести, капитан, — Эйвери кусает губу задумчиво, и в этот момент красива до боли. Гарри хочется отвернуться, но он смотрит, как завороженный, и чувство, таящееся за грудной клеткой, грозит выломать ему ребра. — Но я знаю теперь, как я жить не хотела бы, — она разворачивается к нему всем корпусом, и Гарри видит, как медальон на её шее блестит в лунном свете. — Спасибо, что согласились на мой план.

Гарри уверен, что подслушивающему Джону диалог их кажется совершенно бессмысленным, но на самом деле в нем смысла достаточно. Эйвери фактически признается ему в своей растерянности, в своих опасениях не выдюжить в том, что взвалила на свои плечи. Возможно, она просит о помощи.

— Идемте, я вас провожу до каюты, — отвечает он. — Скоро утро.

Они в молчании спускаются на орлопдек, и в полутемном коридоре останавливаются у двери. Эйвери — маленькая и хрупкая, едва макушкой ему достает до носа. Они стоят совсем близко, и Гарри мог бы поцеловать её сейчас, никого рядом нет, и никто бы не увидел. Но в глубине души он понимает, чувствует, что Эйвери не готова, что её порывистые поцелуи в его каюте — это отчаянная попытка ухватить желаемое за хвост, ведь, кажется, она и сама не верила, что они поплывут по карте. И, возможно, считала, что их пути разойдутся. И не знала, не погибнет ли от рук его команды сама, стоит им узнать о приближающихся фрегатах англичан. Тогда они целовались, как в последний раз, но теперь у них есть ещё время.

И Гарри намерен доказать, что Эйвери ему… дорога?

Что он… влюблен?

Скорее, он хочет показать, что никогда не поступит так, как она сама не хочет, чтобы он поступил. Гарри осторожно касается ладонью её щеки, поглаживает нежную кожу, пропитавшуюся солью морских капель и солнцем. Эйвери вздыхает, чуть ведет головой, прижимаясь губами к его ладони. Всего на мгновение, но сердце у Гарри заходится в груди бешеной пляской. Хочется плюнуть на всё, прижать её к себе. Дать понять, насколько она желанна.

Что-то ему подсказывает, что нельзя. Не сейчас и не здесь, когда она не отошла ещё от собственного смелого хода в этой игре.

— Доброй ночи, мисс, — Гарри заправляет ей за ухо прядь волос, отступает назад и кланяется. — Отдыхайте.

========== Выбор. Эйвери ==========

Комментарий к Выбор. Эйвери

Aesthetic:

https://pp.userapi.com/c849028/v849028162/40c1d/rsdSpOItOxM.jpg

Эйвери боится поверить в пусть и временно, однако всё же обретенную свободу, и с ужасом думает, что будет делать, если карта её деда — фикция, если острова на самом деле нет. Наверное, проще будет самой кинуться в море, ведь от разъяренной команды её тогда не спасет даже протекция капитана Стайлса. Он просто не сможет помочь.

«Леди Энн» идет гладко, с попутным ветром, будто сам Бог ведет её по океанским волнам. Эйвери нравится иногда выбираться на палубу и наблюдать исподволь за матросами. Она поражается, как им удается работать столь слаженно и думает, что не в последнюю очередь в этом заслуга капитана Стайлса и его боцмана. Впрочем, Эйвери понимает, что даже сама себе врет — наблюдает она не только за матросами, но и за самим капитаном. Гарри успевает бывать буквально везде, успевает следить за всеми (не без помощи Луи), а ещё — всегда находит её взглядом. Эйвери кажется, что в её легких распускаются цветы, как в материном саду, и она задыхается, но её это не пугает.