Вечером команда разбредается по острову. Это понятно, они рассчитывали получить деньги, а теперь непонятно, когда увидят берег. Луи тоже бредёт по знакомым тропинкам — этот остров, как и большинство вообще маленьких островов, старое прибежище пиратов, и Луи знает, куда забраться, если хочется поплавать и подумать о какой-нибудь ерунде.

Ерунда, правда, сама находит себя, и думать не приходится: сидит себе на берегу, воду рассматривает. Луи плюхается рядом, встречает удивлённый взгляд Барта. Заплыв откладывается.

Барт раздражает. Потому что от него никак нельзя отделаться хотя бы потому, что не возникает такого желания. На расстоянии он раздражает, каждый раз, как Луи вспоминает, как Барт по уже сложившейся привычке сидит рядом и что-нибудь спрашивает, смотрит в глаза или смеётся, он бесит. А вот когда Барт, собственно, сидит рядом и всё остальное, он совсем не бесит, его хочется… Обнять? Господи, нет. Просто он… Беззащитный? Едва ли. Тощий? Это не повод. Приятный? Так он приятный-то не на ощупь, Господи.

— И откуда ты такой на мою голову?

Луи не удерживается и патетически вздыхает. Барт весело хмыкает.

— Родился на Аклинсе, подобрал ты меня на Тортуге.

Это не то, что Луи имел в виду, но он улыбается, принимая ответ.

— А ты на мою голову откуда? — интересуется Барт.

— Родился в Англии, потом с родителями уплыли в Новый Свет.

— Ага, а дальше?

— Любопытство твой главный порок, Барт.

Луи улыбается и не чувствует ни грамма осуждения, тем более Барт явно не чувствует никакого смущения, чертит что-то пяткой на песке. Сапоги он снял, и стало видно ноги — крохотные, раза в два меньше, чем у самого Луи. И это почти забавно.

— Я просто хочу понимать людей. А моё понимание добродетель.

— Какой ужас, — смеётся Луи. — Но ладно, сегодня ты заслужил немного любопытства. Эрколе говорил с твоих слов?

— Ну, говорил он сам, — пожимает плечами Барт, но, кажется, понимает, что увиливать бесполезно. — Говорит он громче моего, да и меня, может, слушать не станут. А что, правда можно вопросы задавать?

— Ты всё равно задашь.

Потому что у них вошло в привычку иногда сидеть и о чём-то говорить, как будто они друзья. Или они друзья? Луи считает, что у Барта любопытства на троих, но с Бартом почему-то легко делиться и даже хочется. Глупое желание. И абсолютно ненормальное, но появляется оно регулярно.

— А у меня есть вопрос, на который ты не ответишь.

Барт поднимает голову и даже разворачивается, заглядывает в глаза, как будто вызов бросает. Луи пожимает плечами. Не ответит так не ответит, задать-то можно.

— Кто такой Анвар Мендес?

Луи вздрагивает. И от неожиданности, и от тоскливых воспоминаний, холодом скользнувших по позвоночнику.

— Племянник губернатора Ямайки.

Барт насмешливо-вопросительно вскидывает брови, и видно, вопрос появился неспроста. И Луи не понимает, как на него ответить, даже не уверен, что нужно.

— Зачем тебе?

— Интересно.

— Любопытство кошку сгубило.

Барт почти снисходительно улыбается.

— Хорошо, что я не кошка, да?

— Кошки пушистые и забавно урчат, если их гладишь.

— Если я буду урчать, ты мне расскажешь? Можешь меня даже погладить.

Луи давится воздухом и хохочет.

— Да ты мне угрожаешь!

— Может, самую малость.

Барт продолжает что-то вырисовывать, а Луи задумывается. Вопрос всё ещё висит в воздухе и на него можно не отвечать. Но он что-то царапает в голове у Луи, и он невольно задумывается, что мог бы ответить.

— С чего ты вообще взял, что тут что-то есть? — спрашивает он. — Мендес просто жених Эйвери, от которого мы надеялись получить выкуп.

— Видел я вашу реакцию, — Барт качает головой, — это не сложно увидеть, вас так и перекашивает. Он кто угодно, но не «просто».

Лично Луи видел Анвара лишь однажды, во время казни Джеффа. Толпа пришла поглазеть, как вешают пиратов, а над толпой стояли властители Порт-Ройала — проклятые Мендесы. Луи до сих пор не понимает, как вышло, что Гарри прямо из этой толпы не скакнул на помост и не попытался придушить Анвара или любого, до кого дотянулся бы. Ямайка, Порт-Ройал, Мендес, Зейн — как слова проклятия, что-то, что причиняет боль и что появляется снова и снова. Почему? Анвар просто красивый юноша, родственник губернатора. И именно он виноват в смерти Джеммы, Гарри не сомневается, а с ним не сомневается и Луи.

Барт тихо вздыхает, задумчиво следит за лицом Луи, как будто что-то может прочесть. Или может?

— Он враг капитана, да? И твой, — тихо спрашивает Мидлтон. — И он нам всем угрожает. Я ведь должен знать, кого мне не любить.

— А ты готов не любить каждого, кто не по нраву капитану или мне?

Губы у Барта вздрагивают в насмешливой улыбке, и он приподнимает брови, словно спрашивая, за кого Луи его принимает.

— Вы, конечно, не агнцы божие, но не думаю, что станете ненавидеть кого-то без причины. А в том, что вы этого Мендеса ненавидите, я не сомневаюсь, можешь не увиливать.

— Есть причина. И я не хочу её называть.

Барт покладисто кивает и прикусывает губу, как всегда, когда понимает, что больше по теме вопросов лучше не задавать.

— Чужие тайны я уважаю, довольно того, что причины есть.

Барт отворачивается и, кажется, вполне готов удовлетвориться таким исходом, а Луи не может выкинуть из головы картинку: Анвар, две красивые девушки с ним, губернатор, богатые и довольные, над толпой людей, пришедших увидеть чью-то смерть.

— Лучше не произноси его имя по чём зря, ладно? — Барт поворачивается, и Луи кивает. — Лучше этого не делай. Поверь, Гарри не обрадуется.

Никто не обрадуется. Господи, кто вообще может радоваться упоминанию подобного существа?

— Ладно, — тянет Барт. — Чьи ещё имена под запретом?

Барту совсем не обязательно ничего знать, никому не обязательно ничего знать, но мысли крутились вокруг Ямайки и её обитателей с тех пор, как на борт «Леди Энн» поднялись две пленницы, и Луи, наверное, просто хочется выпустить эти мысли, а Барту вполне можно доверять.

— У Анвара есть дружок Зейн, его тоже лучше не упоминай. Зейн был нашим боцманом, пока я был помощником капитана.

Вот так в несколько слов укладывается целая история, больная, тяжёлая, зудящая за грудиной история. У Барта в недоумении расширяются глаза, а потом сходятся брови — видимо, пытается понять, как это всё случилось. Рассказывать Луи не собирается.

— Он… Ушёл? И теперь ты боцман и помощник, да?

Ему интересно и любопытно, но Луи не очень хочет посвящать кого-то в давние истории. Он не думает, конечно, что Барт может что-то с этой историей сделать, но в целом знать детали Барту и не надо. Любопытство Луи добродетелью не считает, но кое-что всё же уточняет.

— Можно сказать, что ушёл. Теперь он дворянин и ревностный слуга губернатора Ямайки.

Барт молча переваривает новость. Потом осторожно уточняет:

— Он вас предал, да?

И Луи может даже не кивать и вообще ничего не делать, тут и так всё понятно. Зейн был их другом с тех пор, как мальчишки познакомились на корабле Десмонда Стайлса. Каждый со своей историей, каждый со своей мечтой, в итоге они стали практически семьёй. Они ходили под одними парусами, под одним флагом, они пережили вместе и горе, и радость, вместе повзрослели. Такое не забывается. И предательство такого не прощается.

— Ничего не может быть хуже предательства, — глухо говорит Луи.

Барт вздрагивает, обхватывает себя руками и отворачивается. А Луи не чувствует удовлетворения, но чувствует, что, наверное, стало чуть легче, как будто выговоренные вслух слова уменьшали вес давних событий. И почему, чтобы заговорить, ему нужно это тощее любопытное создание, которое буквально преследует его? И ладно бы только на корабле, Барт, кажется, пробирается в мысли.

Глупости.

Луи стаскивает с ног сапоги и принимается за рубашку, собираясь, наконец, окунуться. Барта аж подкидывает на месте.

— И что ты придумал? Резко жарко стало?