Ле Вассёр, конечно, губернатор, но пираты это пираты. И если даже не учитывать, что от них зависит прибыль Ост-Индской компании, от них вполне буквально может зависеть жизнь Ле Вассёра и его близких. Может, договор с британцами и казался крепким прежде, но в отсутствии Мендеса и британских военных он едва ли чего-то стоит.

— То есть мы, по-твоему, можем возвращаться вполне спокойно?

— По-моему, нет оснований опасаться, что вас отправят обратно. И едва ли англичанам позволят снова провернуть тот же номер с арестом.

Дым из трубки поднимается и развеивается над волной, а все доводы кажутся лишь ненамного внушительнее этого дыма. Но другого у них ничего нет, и остаётся положиться на благоразумие губернатора Тортуги. Насколько Луи его знает, благоразумия губернатору не занимать, так что, возможно, Тортуга останется безопасной для «Леди Энн».

Конечно, можно ещё долго раздумывать, как быть и каковы гарантии, но правда в том, что Луи устал думать об опасностях. Он вспоминает, как советовал Гарри не тратить время, а провести его с Эйвери, и думает, почему не может сам воспользоваться своими прекрасными советами, ему вполне есть чем заняться и с кем время провести. Если всегда думать, что есть какие-то более важные причины для беспокойства, так можно вообще всё пропустить, он уже убедился.

— Я буду у себя, — Луи вытряхивает трубку за борт, ещё раз оглядывается на горизонт за кормой. Никакого преследования там, ясное дело, не видно. — Если повезёт, приведу себя в порядок.

В его каюте не изменилось вообще ничего. Луи касается стопки старых писем на столе, поправляет разворошённую постель, которую не заправил почти неделю назад, выливает остатки воды в таз и с наслаждением умывается. Стягивает с себя рубашку, прихваченную в тюрьме, и надеется, что где-то у него есть своя свежая. Потом достаёт бритву и проводит рукой по лицу; щетины у него больше чем достаточно, и если не лезть к разбитому виску, можно убрать её большую часть.

Ему о многом нужно подумать и решить, как всё сделать правильно. Бетти Мидлтон он любит, так, как вообще может любить. Он её полюбил, пока она была матросом на корабле, а когда увидел, как она по-настоящему выглядит — как благословение, — картинка у него сложилась полностью. Это тот же человек, с теми же движениями, той же улыбкой, тем же складом ума, только теперь Луи видит, что она прекрасна, и это выбивает из колеи. Потому что он всегда гордился своей выдержкой, которая просто рухнула перед чем-то, что, кажется, сильнее его. Как он себя чувствовал, когда не знал, что она женщина? Странно. Но теперь, зная, что она женщина, он сомневается вообще во всём. И он помнит, как она на него смотрит, как отвечает на поцелуи, но хочет точно знать, что она чувствует.

А ещё Луи чувствует себя пойманным в ловушку собственных мыслей и чувств. Сложись всё иначе, он мог бы ещё долго думать, а тут у него, вроде как, созрело решение. Созрело в тюрьме, пока он мысленно на всякий случай готовился умереть. И сейчас это кажется по-прежнему правильным, но Луи по привычке сомневается, потому что ему-то это нужно, а ей? Впрочем, единственный способ узнать — спросить.

Элизабет он встречает днём, когда спускается орлопдек: они с Джеленой Мендес идут в направлении их каюты, и, наверное, Мидлтон показывала корабль, Луи не знает. Но ловит обрывок разговора и слова Бетти о том, что она собирается заниматься шитьём на Тортуге. Луи очень надеется, что он и замужество в этот план как-нибудь впишутся.

Мисс Мендес заходит в каюту, а Элизабет продолжает путь, и Луи торопится её перехватить.

— Значит, собираешься шить?

Она чуть вздрагивает, оборачивается.

— Зря я что ли это умею? — улыбается она. — Мне даже нравится эта работа.

Луи равняется с ней, подстраивается под её шаг. Присматривается к Элизабет, отмечая, что у неё хотя бы руки больше не дрожат и вид не такой усталый. Они не сговариваясь идут в сторону кают-компании, будто она тоже хочет дать ему шанс с ней объясниться. Луи открывает дверь, пропуская девушку вперёд себя и закрывая после.

— Как ты?

Она улыбается чуть смущённо, убирает за ухо прядь волос. Волосы у неё на свету отливают золотом и, убранные наверх, открывают вид на длинную шею, разлёт ключиц и красивую грудь. Луи в очередной раз думает, как она ухитрялась вообще дышать, не то что работать, если сама себе перетянула всю грудную клетку, чтобы её не раскрыли. И как она ухитрялась водить их всех за нос, выдавая себя за мальчишку?

— Уже лучше. Кажется, такие эскапады хороши на один раз, я всё-таки слабая женщина.

— Ты? — хмыкает Луи.

— Я определённо женщина, и не самая сильная.

— Ты устроила бесшумный побег из тюрьмы Порт-Ройала и уговорила губернаторскую племянницу сбежать. Я думаю, ты посрамила большую часть Берегового Братства.

Она хрупкая и тонкая, но, Луи знает, сильная. Может, много золота не поднимет, но сделает всё, чтобы помочь тем, кто ей не безразличен. Ему хочется, до боли в груди хочется её к себе прижать и никуда не пускать, но он этого не делает, потому что ещё ему хочется, наконец, поговорить.

Элизабет чуть краснеет, но не теряет улыбки, только пожимает плечами.

— Тогда буду считать, что это подходящее завершение моей службы на «Леди Энн». Кажется, мнение о том, что женщины на борту не к добру, не подтвердились, одна женщина была даже полезна, — она отворачивается к шкафам, ведёт кончиками пальцев по корешкам книг. — Знаю, что должна уйти, но ужасно не хочется. Я буду скучать, — она чуть запинается, задумчиво стучит по полке, но всё же спрашивает. — А ты?

— Нет. — Рука у неё замирает, и плечи вздрагивают. Луи смеётся, шагает ближе, прямо ей за спину, и объясняет, пока она не успела обидеться. — Ты уйдёшь с корабля, но не от меня ведь. Даже не пытайся.

Элизабет — Бетти, — медлит, потом разворачивается, встречает его взгляд снизу вверх. Луи читает на её лице неуверенность пополам с надеждой и очень хочет верить, что сейчас не получит по лицу. Один раз она пыталась.

— Как мне это понять?

— Очень просто. Я тебя люблю, я тебя хочу, мне нужно, чтобы ты меня любила, вышла за меня замуж, ждала меня и дальше по списку.

Он выдаёт ей разом всё и сам на мгновение замирает в ожидании реакции. Мидлтон чуть приоткрывает рот, не находит, что сказать, и закрывает. И, кажется, пытается не улыбнуться. Зато Луи улыбается так, что щёки болят, касается её лица, очерчивает контур губ большим пальцем.

— Ну, мисс Мидлтон, улыбнись и благоволи составить моё счастье.

Бетти медлит ещё несколько секунд, как будто пытается осознать, что ему от неё нужно, и для Луи эти секунды проходят вечностью. Но она всё же улыбается, и её сияющее лицо, честное слово, заставляет что-то у него в груди цвести.

— Я вся ваша, мистер Томлинсон, — выдыхает она.

Он в жизни ничего лучше не слышал.

Секунда, и кто-то преодолевает расстояние между ними. У Луи в руках наконец-то оказывается её гибкое тело, на плечах — её руки, на губах — губы, и наконец-то всё правильно и хорошо. Бетти приподнимается на мысках ближе, и Луи углубляет поцелуй, скользит ладонями по её талии, по спине, касается волос, шеи… Ему хочется чувствовать её всю, покрыть поцелуями и заласкать до изнеможения. У него внутри как будто одновременно что-то цветёт и полыхает, не давая толком дышать, но он каким-то образом дышит, прижимаясь своим лбом к её, встречая шалый, откровенно счастливый взгляд. И проказливую улыбку.

— А мне не полагается время подумать?

Луи на пару секунд теряется. Это что, месть за его неуместную шутку или правда сомнения? Но Бетти по-прежнему у него в руках, мягко перебирает его волосы и, кажется, не собирается никуда деваться.

— Думай. Минут десять тебе хватит?

Бетти хихикает, проводит у него за ухом, и Луи тянется за этой лаской. Ну о чём, о чём ей думать? Но она о чём-то думает, со вздохом, наконец, озвучивает:

— Ты же знаешь, что с благородными предками мне не повезло?

— Хорошо, что я не на них жениться собрался, да? — фыркает Луи. — Тот еще я дворянин.