– Слышь, малой, поди сюда! – прокричал один из них.

– Тебе надо, сам подходи, я тороплюсь, – огрызнулся я, не сбавляя шага.

– Ты че такой борзый? Бессмертный что ли?

Есть золотое правило уличной драки, которое гласит: или ты идешь, или ты бежишь. Если бежишь, то от драки. Если идешь, то бить первым.

Я решил бежать, но ноги предательски отказались слушаться. Страх. Обычный человеческий страх. Нет, не человеческий – животный! Так себя чувствует добыча, которую загоняют в ловушку.

Всем видом стараюсь себя не выдать, продолжаю идти. Они ускоряют шаг. Поворот за угол дома. Удар. Еще один. Еще. Я лежу на земле, все, что в моих силах – закрыть голову от ударов ногами. За что они меня бьют? Что я им сделал? Вот она сила толпы. Отбить от стада, загнать, кто же знал, что там за углом еще двое? Итого пятеро. При общей примитивности ума весьма продуманное поведение. Из вещей только пакет со сменкой. Денег нет.

Я ничего не успел ни сделать, ни сказать, ни ударить в ответ. Забрали новенькие кроссы. Одежда в крови. Нос цел. Просто разбит. Иду домой.

Отец, придя с работы, застал меня в ванной и помог умыться. Он никогда нас не ругал. Вообще, родители исповедовали принцип, что невозможно воспитать человека, ребенка, жену или мужа. Они верили, что воспитать можно только характер. Этим и занимались. Как могли и как умели. Разговаривали, увещевали, взывали к разуму, так как «дураками нам быть не в кого» и давали право выбора. Всегда. Впрочем, бремя последствий выбора мы всегда несли сами.

Отец смыл кровь с моего лица и замочил одежду. Отделали меня нарядно. Нос, губы, рассекли бровь, которая сильно кровила.

– Бывает, сынок, всякое бывает, но пятеро на одного – это перебор. Хреновое время. Хорошо, что цел. Меня тоже задирали в детстве. Но скорее забавы ради. Но чтобы избивать? Такого не было. По одному отпор, особенно старшим, давать не получалось, но когда собирались группами, то нас не трогали даже самые отпетые негодяи.

Папа смотрел на меня с теплотой и любовью, выглядел я, видимо, не очень. Думаю, еще и потому, что при всей своей мудрости, красноречии, при всей подготовке, мне совершенно нечего противопоставить агрессивным «одноклеточным» гопарям! И эта беспомощность читалась в моих глазах. Что делать, даже самый талантливый и подготовленный человек, в одиночку непременно уступит пусть средней паршивости, но все-таки, организованной команде.

      В очередной раз смотря на потолок и по чуть-чуть приходя в себя после сотрясения мозга, я пришел к мысли, которую мне захотелось обсудить с нашим тренером по боксу Иваном Петровичем.

Иван Петрович был мужиком с широкими плечами и очень большим сердцем, отдававшим все свое мастерство мальчишкам. Его круглое лицо с большим мясистым красным носом венчала короткая стрижка с небольшой проседью. Он ругался, когда мы приходили в штанах, и требовал от нас спортивных трусов, как и подобает боксёрам. Он ругался, когда мы лезли на ринг просто так. Он ругался и оглушительно свистел в свой свисток, если мы сбивались с круга во время круговой тренировки. Через 20 лет это назовут кроссфитом, и люди будут платить деньги за то, что мы сейчас делали бесплатно. Он ругался и шлепал нас кожаным ремешком своего свистка, если мы выпячивали зад во время отжиманий или «планки». Он ругался, свистел в свисток, но никогда не позволял себе перейти черту, унизить или оскорбить нас. Он любил свое дело, а потому любил и каждого из нас.

Иван Петрович часто повторял две фразы: «И в пятак», «Не вертись мне, тут не танцы!» Но главный урок, который он нам преподал, был при нашем знакомстве. Секцию только открыли. Мне тогда было лет семь, кажется:

– Первое, что вы должны понять, – говорил он нам на вводном уроке, – здесь вас около пятидесяти человек! Десять из вас уйдут после первого занятия. Эти десять просто ошиблись дверью. Еще двадцать уйдет чуть позже. Эти не ошиблись. Эти просто ленивы и не понимают, что мечта и результат требуют времени и сил. Еще десять бросят через год или два, когда проиграют на первых соревнованиях или, что еще хуже, выиграют их. Вот из оставшихся десяти будет толк, если не в боксе, то в жизни уж точно!

И он оказался полностью прав. Иван Петрович всегда приходил раньше, а уходил позже остальных. Он любил говорить с нами и радовался, если мы отвечаем взаимностью.

– Иван Петрович, можно Вас отвлечь?

– О! Оклемался? Ты как? Сильно наваляли? Ну, ты хоть что-то им смог ответить?

– Да куда там? Я даже на первый удар не среагировал. Вообще никак. Словно и не учился ничему.

– Это ты зря. Закрылся вовремя и на автомате, поэтому и не помнишь. Иначе бы без зубов остался. Значит, с блоками порядок. Нужно атаку тащить. Но с группой пока работать не будешь. По чуть-чуть входи в ритм. Я тебе покажу две вещи, Бог даст – не пригодятся.

– Хорошо, но потом. Пока все равно подташнивает. Я к вам вот с чем: смотрите, их пятеро – я один. А если наоборот?

– В смысле наоборот?

– Если тренеры попросят ребят организовать дежурства, хотя бы в своих районах? Или там, где качалки и школы? С бокса, с гребли, с борьбы и с рукопашки, что через трамвайные пути? Так, чтобы гуляли побольше. Тренировки на улице проводить, особенно там, где эти тусят? Вернуть себе все спортивные площадки и городки у школ, чтобы они там пиво не пили. Как думаете, так можно? Согласятся?

Иван Петрович не ответил. Он похлопал меня по плечу, сказал, чтобы я восстановился и приходил работать индивидуально. Потом тяжело вздохнул и ушел к себе в тренерскую. Я ушел домой очень подавленный. И как оказалось – зря! Иван Петрович был золотой мужик. В этот же вечер он обзвонил всех своих друзей и коллег по спорту. Каждому предложил подобную идею. Что-то вроде «спортивной дружины».

На следующей же тренировке во всех спортивных школах и секциях тренеры распекали своих за пассивность и бездействие, а после пригласили всех добровольцев от 17 и старше записываться в дружины под патронатом местных участковых.

Пошли далеко не все. Но когда участковый на общем собрании маякнул, что можно и КМС защитить быстрее, и с «мастером» могут помочь, так как грамоты, благодарности и рекомендации со знаками отличия могут, так сказать, посодействовать с вызовами, оплатой проезда к местам соревнований и сборов, то дело пошло уже лучше.

Этого хватило. Простого присутствия на улицах людей в спортивных костюмах, которые носили их по праву, оказалось достаточным! По сути, это была новая организованная группировка из спортсменов. Ничего нового. Просто эти спортсмены были еще и «Робин Гуды».

Жить стало легче. И первые, кто вздохнул спокойно, были мамы и милиция.

Буквально после недели «дежурств» у дружин почти не оказалось работы, напротив, время от времени они сами себе ее выдумывали и некоторым «пацанчикам с района» иногда влетало просто профилактики для.

Но все оказалось еще проще. Наши тренеры воспитали достаточно много людей, которые в начале девяностых ушли в криминал и те из них, кто дожил до сентября девяносто восьмого, сами начинали уставать от происходящего на улицах. Они очень хотели теперь легализоваться и выйти на свет чистыми и порядочными людьми в галстуках и начищенных ботинках.

      И тренерам оказалось достаточным попросить своих бывших подопечных унять шпану. А ни один уважающий себя человек, прошедший советские и российские ДЮСШ, не откажет своему тренеру в маленькой услуге и никогда его не забудет.

Девять месяцев я живу в этой старой новой реальности. Девять месяцев я просыпаюсь каждое утро, переживая снова и снова собственную жизнь. И все, что мне удалось за это время освоить – несколько простых аккордов и пассажей на гитаре и работа гидом летом. Неутешительный список свершений для парня из будущего! Спасали только книги, которые я не читал раньше, и возможность печатать некоторые из идей на старой маминой машинке. Разумеется, «в стол» и без желания показывать кому бы то ни было свои стихи и рассказы.