Ветер поднимает песок, угоняя вперёд. Корзинка тяжёлая. На улице душно, буйно цветут сады у каждого дома.

У калитки на дорожке сидит Тинай, жмурится от света. Громко мяучит, завидев меня с поворота, и следом бежит до двери. Звоню… Как же сильно трясутся руки. Дверь открывает мама.

— Заходи… Кушать будешь?

Я реву, совсем как в детстве, кулаком утирая слёзы. Она так крепко меня обнимает.

— Дурочка моя, маленькая, любимая. Ну что ты…

— Я так соскучилась!

В доме прохладно, пахнет свежим бельём. Невыносимо… прекрасно.

На похоронах мы дважды выстрелили в воздух. Горе родителей, хоронящих ребёнка, горе брата, хоронящего сестру… нельзя описать словами. Утрату нельзя прочесть. С того самого дня, я больше никогда не видела Маркуса. Через год он разбился.

В семье Десальва больше не было детей.

На Старкиллер обрушился мороз, датчики отражали борьбу щита с обледенением фюзеляжа. Сутки пронеслись как одно мгновение, и я нетерпеливо дёргала дисплей нового комлинка в ожидании появления связи. Вся электроника шла помехами от усиления электромагнитного поля.

«Я здесь. Встретимся сегодня? Если у вас будет немного времени».

Сообщение уходит, но медленно. Ответ появляется, когда я уже стою на платформе.

«Сейчас объявят построение. Явка в составе дивизиона».

О. Даже так. Действительно, громкая связь оглашает сообщение о призыве на главный плац, туда, где расположены трибуны. У нас парад?

Вместе с отрядом, в числе множества людей, я оказалась возле бокового выхода на гигантскую площадь. Заснеженные склоны уходивших в небо гор образовывали вокруг подобие кратера. Справа, высоко над головой, возвышалась ораторская площадка; над ней реяло огромное красное знамя. Всё обозримое пространство впереди занимали построения штурмовиков, пилотов и офицеров. Истребители и техника ограждали периметр. Внезапно всё стихло, и сверху раздался голос.

— Этот день знаменует конец Республики.

Меня сковало оцепенение.

— Мы с вами свергаем режим, который потворствует разброду. В этот самый момент, в одной удалённой системе Новая Республика предаёт галактику!

Не могу оторвать взгляд.

— …тайком поддерживая изменников, известных как Сопротивление.

Не могу перестать слушать. Эта ненависть… Почему она так торжественна?

— Созданное вашими усилиями оружие — эта самая база, сметёт ненавистный Сенат, его бесценный флот, оставшиеся системы признают ВЛАСТЬ Первого Ордена, и запомнят этот день, как ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ НОВОЙ РЕСПУБЛИКИ!

Войска вскинули руки.

— Куда они будут стрелять?

— Атакуют систему Хосниан, что там расположено?

— Целых пять планет, ведь там же люди!

— Хосниан?! Я отправила туда детей, там мои дети!

Что? Что происходит?

Паника охватила людей, но большинство, как скот, продолжали стоять на месте. Стоявшая рядом со мной женщина упала. Кто-то кричал. Как удачно, что перед сценой стояли почти одни лишь штурмовики, облаченные в маски. А вы представляете, что творилось там, на самом деле?

—Молчать! Прекратить истерику!

— Убийцы!

— Там мирное население! Остановитесь!

— Это гражданский геноцид!

Началась давка. Я всё ещё смотрела на тебя, игнорируя толчки и удары в плечи. Я пыталась увидеть в твоих глазах опровержение всему происходящему.

Оглушительный гул со стороны леса заставил меня обернуться, и земля задрожала.

— ОГОНЬ!

Нет, я прошу тебя!

— НЕ НАДО!

Ударная волна отбросила на шаг назад, и глаза ослепило чудовищное сияние. Всё стало красным. Мой крик, вместе с сотней других голосов, потонул в рокоте разрывающего небо столпа алого пламени. Уши заложило. Форкс схватил меня и ещё кого-то за куртку и потащил из толпы.

Раздались выстрелы.

Прижимаюсь спиной к стене. Никак… не вздохнуть. С приступом паники приходится побороться, но после ноги сами ведут меня в единственно возможное сейчас место. В голове не укладывается, что тот мужчина, которого я знаю, и тот, кого я только что видела, могли быть одним и тем же. Знала ли я вообще когда-нибудь правду о человеке, известном как Армитаж Хакс?

Почему я всё ещё так сильно продолжаю в тебя верить? Почему даже этот кошмар не способен отнять у меня то, что я к тебе чувствую?

Дверь отъезжает в сторону. И мне кажется детским лепетом то, что я испытала пятнадцать минут назад.

Хакс стоял возле окна, нацелив дуло бластера в собственную голову, со взглядом, направленным в пустоту. Он никак не отреагировал на моё появление.

Как мне его не спровоцировать?

— Милый. Не надо, — я медленно шагаю вперёд, — Пожалуйста. Я прошу тебя, — не останавливаясь, готовясь в любой момент броситься к нему.

Палец на спусковом крючке дёргается.

— Нет!

Оружие, выбитое с удара, отлетает в сторону, звонко ударяясь об пол.

— Хорошо… — притягиваю к себе, поднимаясь на цыпочки, чтобы спрятать его голову на своём плече. Мой голос срывается, а его взгляд пронзает насквозь. Мы опускаемся, практически падаем на колени. Заключаю в объятия так, чтобы оставаться выше, силясь закрыть собой от всего этого дерьма, что с нами случилось. Будто не мы сами его совершили.

— Я с тобой… Я с тобой, слышишь? Мы справимся… Обязательно справимся.

Невесомо раскачиваюсь взад-вперёд, убаюкивая, как ребёнка. Хакс прижимает меня крепко, обхватив руками за поясницу. От его дыхания в ямке между ключицами становится влажно.

— Я с тобой. Я всегда буду рядом.

«Никому не позволю причинить тебе боль».

Он дрожит, едва заметно, но я чувствую. Ласково глажу по волосам, по плечам, очерчиваю пальцами линию челюсти, успокаивая.

— Я никуда не уйду.

Мне гореть за нас обоих. Все мои принципы… похерены. И моя совесть ещё очень долго будет заставлять меня испытывать к себе отвращение. Так что давай, разрушь мои иллюзии. Ведь я не знаю, что за сила может остановить мою любовь к тебе.

Световой день стал намного короче из-за наполовину выкачанной звезды. Не знаю, сколько мы так просидели, но когда я опомнилась, за окном уже опускались сумерки.

Я сказала: «Давайте напьёмся», и Хакс достал виски. Мне казалось, что я слышу, как потрескивает огонь голограммы камина. Кроме него внизу не было света.

Мне больше хотелось пива. Мы сидели возле письменного стола, друг напротив друга. Никогда не могла пить крепкий алкоголь в чистом виде и только слегка смачивала губы в стакане, наблюдая, как Хакс тяжело о чём-то размышляет, находясь сейчас где-то очень далеко. А мне не хотелось больше молчать.

— Расскажите…

— М? — он, наконец, отвлёкся.

— О детстве. Вашем. Если можно.

Мне показалось хорошей идеей завязать разговор на воспоминаниях. Опьянение подбиралось совсем ненавязчиво.

— До всего этого, до Порядка, я мало что помню… Мой отец не был женат на моей матери. Насколько мне известно, других детей у него не было, видимо, поэтому он решил меня у неё забрать. — Генерал сделал глубокий глоток из уже третьего (третьего же?) по счёту стакана и, вспоминая о чём-то, коротко усмехнулся. — А ведь она должна была меня ненавидеть.

— Кто?

— Маратель. Моя мачеха, если можно так выразиться. Отец привёл в дом ублюдка, а она, кажется, даже ни разу не повысила на меня голос. — Хакс раздражённо провёл рукой по волосам. — С тех пор, как он увёз меня с Арканиса, я больше не возвращался ни в этот дом, ни на эту планету. Больше и… ничего рассказать.

В возникшей снова тишине я опять услышала треск камина.

— …Люди покидают базу.

— …?

— Я предвидел, что так и будет, и заранее дал приказ никого не задерживать. После сегодняшнего… это было неизбежно. Но я пытался. — Он взглянул на меня так, будто не был уверен, что я поверю. — Пытался убедить Сноука на протяжении хаттова месяца, что такая атака будет ошибочной!

Сноук, должно быть, это и есть Верховный Лидер?

— Проклятье! — я вздрогнула. Армитаж резко поднялся со стаканом в руке и с размаху расколотил его об стену. — Весь флот был в пределах системы, незачем было атаковать планеты! Столько людей… — И, поникший, рухнул обратно, роняя голову на руки.