В тот же вечер Тотила привёл пять тысяч самых отчаянных — или отчаявшихся? — готов и встал лагерем на горе, с которой открывался вид на долину, где стояли римляне.

— По крайней мере втрое больше, чем нас! — пробормотал Алигерн, мрачно глядя на бесконечные ряды «бабочек» — римских походных палаток, — позолоченных лучами заходящего солнца.

Алигерн был старшим советником короля, приближённым убитого Хильдебада и верным наставником его племянника и наследника.

— Нам понадобится не только мужество, но и хитрость, если мы хотим победить их. — Алигерн с затаённой нежностью посмотрел на молодого короля, золотоволосого стройного юношу, стоящего рядом. — Возможно, отступить сейчас — это не трусость, но доблесть. Нет стыда в том, чтобы временно отойти и собрать больше сил. Если мы вступим в бой сейчас... Это будет доблестью, но может означать конец народу остготов. Подумай хорошенько, государь, прежде чем примешь окончательное решение.

Не только мужество, но и хитрость... Тотила мысленно повторил это про себя. Мужества его людям не занимать. Если бы только храбрость приносила победы, его готы уже были бы победителями. Как это принято у германцев, каждый гот был воином с рождения, воспитанным с оружием в руках на примерах из славного прошлого его предков. Опасности и смерти готы не страшились. Однако — как и все германцы — они всегда стремились к собственной славе и не очень-то признавали дисциплину. Это могло стать настоящим бедствием — как стало во время того сражения, когда Тотила впервые выступил рядом с дядей. Тогда они взяли Трабезиум[122], римскую крепость к северу от Падуса. Тотила вспомнил, как вёл своих людей на штурм этой твердыни два года назад...

Поощряя в племяннике качества будущего вождя, Хильдебад поручил ему наступать. Тотиле пришлось столкнуться с трудностями: он, юнец, почти мальчишка, должен был уговорить суровых воинов, в два-три раза старше него, идти в атаку — это казалось самоубийством, учитывая гарнизон и укрепления города. Однако Тотила, сочетая остроумие и твёрдость характера, убедил готов согласиться с его дерзким планом. Под покровом темноты они взобрались по крутым горным тропам к неохраняемым боковым воротам крепости. Это требовало мужества, умения действовать сообща и того, что давалось германцам тяжелее всего — дисциплины и повиновения. Тотила узнал в ту ночь, что обладает самым ценным для вождя качеством — харизмой. Он сумел заставить своих людей захотеть идти за ним, превратил шайку отпетых вояк в сплочённый и боеспособный отряд.

Операция прошла без сучка и задоринки, Трабезиум пал под натиском готов...

— Я принял решение, Алигерн. Завтра мы с ними сразимся. Если мы отступим, мужество оставит воинов, они начнут разбегаться. Репутация моя будет утрачена, и я закончу так, как Эрарик, разделив его судьбу. Кроме того, я не думаю, что наши шансы так уж ничтожны. Италийская армия велика, спору нет, но так ли уж она хороша? Велизарий забрал лучших на Восток, здесь остались в основном наёмники. Этих людей ведёт в бой лишь жажда наживы, они будут биться только за себя. Сто шестьдесят лет назад наши предки победили превосходящего их числом противника при Адрианополе. Применим их тактику.

— Какова же она? — заинтересовался Алигерн.

— В самых общих чертах — так: вместо обычной массированной атаки готы — тогда ими командовал Фритигерн — сформировали плотную линию обороны против римлян, которые выдвинулись, как обычно, очень тесным порядком. Неожиданно готская кавалерия врезалась в левый фланг римлян, смяв их строй и внеся сумятицу. Люди побежали, сталкиваясь друг с другом, любые манёвры были невозможны. В результате — гибель римлян и полный разгром. А что, если мы поступим так...

— Лучники! — прорычал Алигерн на следующее утро при виде шеренги легковооружённых солдат, выстроившихся на переднем фланге римлян. Они двинулись на готов почти беззаботно — хотя их ожидала двойная стена щитов, между которыми готы просунули длинные копья и пики. Лучники были одеты в простые туники из неокрашенного льна, лишь синие кокарды имперского войска виднелись на плече и бедре каждого. Луки — в руках, колчаны — за спиной, они выглядели бы безобидными, если бы готы не знали, насколько смертоносны их стрелы.

— Как только они начнут стрелять, тебе понадобится весь твой авторитет, чтобы сдержать людей и не дать им броситься на римлян, — заметил Алигерн. — Римляне рассчитывают именно на это.

— Мы должны стоять и ждать. Пока люди прикрываются щитами, им ничего не грозит. Потери будут, но незначительные, с этим надо смириться. Если мы не будем реагировать, стрелков вскоре отзовут.

Молодой король повторял про себя: «Стоять и ждать!» Теперь всё зависело от проклятой дисциплины — от того, что противоречило самой натуре готов, но о чём он говорил им раз за разом. Если враг не сможет выманить готов из-под защиты щитов, численное превосходство будет бесполезным — и тогда мы сможем...

В ста шагах от готов лучники развернулись в цепь. Неторопливо натянули тетиву — у них были мощные композитные луки из дерева и рога — и прицелились почти под прямым углом в небо. Теперь они не выглядели безобидными — они были смертельно опасны.

Мягкое гудение наполнило завибрировавший воздух. Стрелы по крутой дуге летели в готов — но вонзились в прочные щиты. Несколько человек из числа слуг с криками боли упали на землю, но в остальном готы остались невредимы. Готы выдержали несколько залпов, однако среди них нарастало возбуждение — природные бойцовские качества требовали мчаться вперёд и покарать этих трусов, убивающих на расстоянии. Предчувствуя подобную опасность, Тотила отбросил гриву золотых волос назад и пустил лошадь вдоль переднего фланга готов, чтобы подбодрить своих воинов. Стрелы со звоном отлетали от его стальной брони, две или три ударили в окованный железом щит. Слова короля возымели должный эффект, готы успокоились и теснее сомкнули ряды.

Везде — кроме центра. Здесь горячие головы не выдержали и бросились вперёд. Они бежали под гору, у них было преимущество, и они могли бы настичь лучников... Но тут в рядах римлян произошло какое-то размытое движение — и вперёд вырвалась конница. Это была лёгкая кавалерия — но с пешими готами она расправилась за считаные секунды[123]. Не уцелел никто — и это стало хорошим уроком для горячих голов. После этого ряды готов стояли, не шелохнувшись.

Прозвучал резкий сигнал трубы — и лучники вместе с кавалерией ушли с поля боя. Теперь вперёд двинулась римская пехота. Шеренга за шеренгой, закованные в броню солдаты двигались, словно неумолимая машина или сказочный монстр в железной чешуе.

С оглушительным грохотом и звоном сошлись две стороны. Светловолосые и крупные готы занимали более выгодную позицию — выше по склону. Кроме того, с обеих сторон их прикрывал лес, а это означало, что никто не сможет зайти к ним с тыла. Именно поэтому они выстроились двумя шеренгами против шести римских, а вооружение у них было гораздо легче и состояло лишь из мечей и лёгких деревянных щитов, окованных железом. Тяжёлая, хорошо вооружённая римская пехота теснила готов, они начали отступать...

...И в этот момент ловушка, подготовленная Тотилой, захлопнулась.

Победа римлян уже казалась неминуемой, когда с флангов, скрытые до поры до времени, вырвались тяжёлые копейщики. Это были два отряда в несколько сотен человек — хорошо вооружённые благодаря арсеналу Трабезиума и закованные в броню с головы до ног. Они ударили римлянам в спину, и те в отчаянии, спасаясь от смертоносных копий, стали рваться вперёд, сминая собственные ряды и напарываясь на мечи готов. Паника распространялась, как лесной пожар. С шокирующей скоростью римская армия распалась, превратилась в неуправляемую толпу, и вскоре её жалкие остатки бежали с поля боя, ища спасения за мощными стенами Фавентии.

Это была великая победа готов[124]. Новость о ней распространилась стремительно, и вскоре к Тотиле стали стекаться отряды, увеличившие его армию за несколько дней в четыре раза. Потрёпанная и деморализованная римская армия отступила на юг, в сторону Флорентин[125], через длинную и узкую долину Муджелло. Здесь Тотила устроил засаду — и одержал вторую, теперь уже решающую, победу. Слишком растянутые колонны римских солдат стали лёгкой добычей для готов, ударивших с холмов. Единая армия распалась на отдельные отряды, каждый из которых спешил укрыться в какой-нибудь крепости Центральной Италии, — здесь римляне и остались зализывать раны.