— Это возмутительно! — дрожащим голосом воскликнул старик Мефодий, глава Сената, когда консулы и сенаторы вышли из зала аудиенций. — У него даже не хватило порядочности самому прийти к нам в Сенат!

— Нахальный выскочка! — вторил ему один из консулов. — Анастасий и даже Зенон — этот исаврийский деревенщина — никогда себя так не вели!

— Да кем он себя возомнил? — взорвался седовласый сенатор. — Воображает, что сможет управлять Империей без нас — представителей народа! Конец настаёт S.P.Q.R.[46] — мы должны признать, что живём в тоталитарном государстве!

— Я бы назвал это тиранией! — мрачно поддакнул другой. — Печально, что племянники Анастасия — Ипатий, Проб и Помпей — не выступили в качестве возможных преемников. Любой из них был бы в десять раз лучше Юстиниана. В лучшем случае он был бы одним из нас.

Другой фракцией, затаившей обиду на императора, стали Синие.

— Император думает, что нас можно отшвырнуть в сторону, словно старые сандалии, только потому, что он восседает на троне! — говорили недовольные главари во время сборищ группировки. — Когда ему стало это выгодно, он забыл, что это мы его возвели на престол. Что ж, в игру всегда играют двое! Мы можем устроить так, что на Ипподроме станет жарко, очень жарко! Близится открытие сезона скачек — там и посмотрим. Согласны?

— Согласны! — ревела толпа...

Стремясь достичь единоначалия в церкви, Юстиниан начал диалог с монофизитами. Верный обещанию, данному Феодоре, что гонения на монофизитов прекратятся, он разрешил их лидерам вернуться из ссылки, а Тимофей и Северий были приглашены в Константинополь — на религиозную конференцию под руководством самого Юстиниана. Когда синод нашёл приемлемую для всех формулировку, в которой тщательно избегалось упоминание «двух сущностей» и подчёркивалось единоначалие Троицы, император был удовлетворён, о чём и заявил открыто. Однако эффект примирения был не так заметен, как ярость ортодоксальных католиков, — а католицизм был официальным вероисповеданием Империи, — считавших позором любые уступки еретикам.

Религиозной политикой императора были встревожены и возмущены интеллектуалы по всей стране — а в совокупности это была достаточно мощная и влиятельная группировка, — особенно после того, как, продав казне свои активы, закрылся древний Афинский университет[47]. Поскольку в состав университета входила знаменитая академия, в которой когда-то блистали Платон и Аристотель, Юстиниан рассматривал это заведение как оплот язычества. Два ведущих профессора, Дамаский и Симплиций, а также ещё пятеро их коллег сразу вслед за этим приняли предложение Трона Павлина и уехали в Персию. Это стало громадным и унизительным оскорблением для Юстиниана, да и для всей Римской Империи, которую он теперь олицетворял.

Иоанн Каппадокийский, простолюдин по происхождению, давно был зол на аристократов и потому не нуждался в поощрении, чтобы незамедлительно поквитаться с теми, чьи клевету и презрение ему приходилось в недавнем прошлом сносить с бессильной злобой. При помощи своих подручных — подозрительно напоминавших бандитов — он принялся «убеждать» особо несговорчивых платить налоги, в особенности — налоги на недвижимость. Так, он приехал на виллу Максентия, богатого анатолийского землевладельца, и вошёл без всякого приглашения в обеденный зал.

— Что это значит?! — Максентий поднялся с ложа с потемневшим от ярости лицом. — Как ты смеешь врываться в мой дом без приглашения?

— Боюсь, это всё неуплата налогов, почтеннейший! — промурлыкал Иоанн обманчиво-извиняющимся тоном. — Ты, вероятно, позабыл указать некоторые источники своего дохода. Простая небрежность, я уверен. Возможно, ты прояснишь этот вопрос?

— Обратись к моему управляющему! — рявкнул Максентий. — Ты увидишь, что все мои бумаги в порядке, а налоги полностью уплачены.

— Да, но только с этого поместья! — с сожалением и почти искренним сочувствием в голосе протянул Каппадокиец. — Видишь ли... нам всё известно о твоих складах в Тарсусе и твоём «взаимопонимании» с начальником порта. Он с удовольствием нам всё рассказал, после того как случайно сломал два пальца. Несчастный случай, да. Шёлк из Китая, ввезённый контрабандой из Персии. Амфоры с оливковым маслом — с Крита. Вино — из Сирии... Мне продолжить, уважаемый?

— Я не знаю, о чём ты говоришь! — Максентий страшно побледнел, говоря это.

— Ц-ц-ц! — Иоанн предостерегающе вскинул палец и надул щёки. — Крайне неразумно и недальновидно так говорить.

Он коротко кивнул своим спутникам, и они двинулись вперёд, снимая с поясов короткие дубинки.

— Я декурион! Почётный гражданин города! — завопил Максентий. — Вы не можете меня трогать! Это противозаконно!

— Боюсь, это не так, уважаемый. Времена изменились. Теперь все, кто уклоняется от налогов, подвергаются наказанию. Разумеется, только те, кто будет не слишком... сговорчив, так скажем.

Десять минут спустя Максентий — с двумя сломанными рёбрами и свежими ссадинами на лице — безропотно подписывал бумаги, в которых указывалась сумма недоплаченных им налогов.

— Всё, что нужно, вы получите у моего управляющего! — бормотал Максентий разбитыми и опухшими губами.

— Благодарю вас, добрый господин! Вы действительно нам очень помогли, — вежливо откликнулся Иоанн Каппадокийский.

На второй год своего совместного правления Юстиниан и Феодора получили известие, что Антиохия опустошена ужасным землетрясением. Щедрые и отзывчивые по натуре, император и императрица выплатили из казны — личной и имперской — огромные суммы, чтобы восстановить город и поддержать его граждан. Отдельную помощь получила Македония.

— Мы должны сделать всё, чтобы помочь нашей подруге! — сказал Юстиниан своей супруге. — Пока её дом восстанавливается и дела не приведены в порядок, она будет жить в императорском дворце.

Феодора предвкушала приезд своей любовницы со странной смесью трепета и восторга. Её любовь к Юстиниану была глубока и сильна — но это был ровный и мягкий свет агапэ... Ревущую страсть эроса она познала лишь с Македонией. Разгорится ли это пламя вновь, когда они встретятся? Она никогда не изменяла Юстиниану, да и не была искушена в тайных любовных связях. До сего момента не была.

Будет ли её связь с Македонией считаться прелюбодеянием? Наверное, нет — в строгом юридическом смысле...

В римском праве вопрос о прелюбодеянии возникал лишь тогда, когда были сомнения в законности происхождения наследников. Пока ничего не грозило наследству, внебрачные связи особенно не преследовались — хотя и не поощрялись церковью. Вряд ли кто-то заговорит о прелюбодеянии, но всё же... лучше им с Македонией остаться добрыми подругами. Ничего больше. Феодора не станет совершать ничего, что могло бы ранить Юстиниана или причинить ему вред. Однако соблазну предстояло находиться на расстоянии вытянутой руки; июль Феодора обычно проводила в своём летнем дворце в Гиероне, небольшом городке на берегу Босфора, и была ошеломлена, когда Юстиниан, вместо того чтобы поселить Македонию в императорском дворце, предложил ей погостить у Феодоры в Гиероне.

— Вам двоим надо вволю посплетничать! — ласково улыбался Юстиниан. — Во дворце бедная Македония заскучает, хотя вы виделись бы и в этом случае.

Итак, после официального приёма и обеда в честь Македонии во дворце обе подруги переправились через Босфор на пароме. Рабы отнесли вещи в покои гостьи и удалились; Феодора и Македония остались наедине.

Теперь, когда они были одни, Феодора чувствовала странную неловкость. Она не знала, что ей делать дальше...

— Тебе... всё нравится? — тихо спросила она.

Македония ответила не сразу. Она медленно протянула к императрице руки и прошептала:

— Иди ко мне...

Вся решимость Феодоры растаяла. Она кинулась в объятия Македонии, и уста их слились в жарком поцелуе. Потом они торопливо раздевались, в восхищении разглядывая наготу друг друга.