Целер с улыбкой склонил голову, отвечая на довольно дружные аплодисменты, и вернулся на своё место на мраморной скамье.
Заняв его место на трибуне, Мефодий объявил:
— Если никто более не хочет высказаться, то я объявляю кандидатуру Целера в качестве выбора Сената, и её должны подтвердить солдаты и народ. Согласно...
Пётр, который, не будучи сенатором, вынужден был стоять в боковом проходе, поднял руку. Он сам не узнавал свой голос, откуда-то со стороны донеслись до него его собственные слова:
— Как племянник генерала Родерика, я прошу дать мне сказать от его имени.
Гул удивления, смешанного с раздражением, прокатился по залу. Мефодий сердито уставился на Петра и неодобрительно заметил:
— Посторонний не может говорить на этом собрании!
— Это смотря о чём! — вскочил и перебил его седовласый сенатор. — Если один из нас не имеет возможности присутствовать на заседании Сената, он может делегировать вместо себя того, кто будет говорить от его имени, таковы правила.
Громкий шёпот одобрения зашелестел над скамьями в ответ на эти слова.
— Что ж, молодой человек... — злобно буркнул Мефодий, поворачиваясь к Петру. — Значит, командир экскубиторов назначил тебя своим доверенным лицом?
— Не совсем, — Пётр даже слегка вспотел от смущения. — Но только потому, что у него не было никакой возможности связаться со мной. Как и всех нас, этот кризис застал его врасплох. Думаю, первостепенной задачей он счёл под держание порядка на Ипподроме, а не выступление в Сенате.
— Вполне возможно! — раздражённо огрызнулся Мефодий. — Но мы не можем допустить, чтобы правила каждый раз менялись с учётом новых обстоятельств. В выступлении вам отказано.
Давешний сенатор опять подал голос:
— Да бросьте вы! Вам не кажется, что это немного несправедливо? Генерал Родерик бескорыстно ставит общественное благо выше собственных интересов, хотя и пропускает при этом незапланированное, чрезвычайное заседание Сената. Неужели он будет наказан за это ради рабского соблюдения всех процедурных тонкостей?
По залу пронёсся одобрительный гул: «Верно!.. Пусть племянник скажет слово за дядю!.. Какая разница?..»
Мефодий вновь ударил жезлом об пол, призывая к тишине, и сердито обратился к Петру:
— Хорошо. Тебе слово, молодой человек.
Словно приговорённый к казни, как в тумане, Пётр поднялся на трибуну. Чувствуя себя неловко в своей дурацкой форме, он одновременно с трепетом понял, что в этом зале он самый молодой; он смотрел на сенаторов в их белых тогах, видел их мудрые лица, оценивающие, суровые взгляды... Внезапная волна паники захлестнула его; он почувствовал, как пересохло во рту и ладони стали мокрыми от пота. На мгновение в голове стало совсем пусто, и Пётр испугался, что не сможет произнести ни слова. Он заставил себя вспомнить все слова Целера — полные насмешки и презрения к его дяде, к человеку, которого он уважал и любил больше всех на свете, — и оцепенение спало, уступая место негодованию.
— То, что Целер рассказал вам о Виталиуме и Ипатии, вполне может быть правдой, — медленно начал Пётр, собираясь с мыслями. — Я не настолько хорошо информирован, чтобы судить об этих людях. Однако в своём стремлении бросить тень на имя моего дяди, генерала Родерика, Целер не только позорит честь своей службы, всегда стоявшей на стороне справедливости, но и клевещет на доброго и верного слугу Империи.
В душе Петра нарастал гнев по поводу несправедливого нападения Целера на Родерика. Однако навыки, полученные на занятиях по риторике, предупреждали: будь осторожнее! Гнев нужно использовать правильно, тогда он становится оружием, придавая речи убедительность; безудержный гнев может всё уничтожить, спутать мысли и обесценить аргументы.
— Перенеситесь памятью назад, в годы правления консула Павла[18], когда Восточная Римская Империя стояла, возможно, перед самой большой опасностью в своей истории, опасностью даже большей, чем нашествие Аттилы: попыткой завоевания персами Диоцезов «Восток» и «Египет» — половины всей территории Империи. Императорская армия завязла в Исаврии, и единственные, кто встал на пути громадной армии персов, были пограничники под командованием моего дяди.
Столкнувшись с подобной мощью, многие командиры — без всякого бесчестия для них — избрали бы тактическое отступление. Но только не Родерик. Зная, что поставлено на карту, он вышел против персов и — сочетая хладнокровие, мужество и талант полководца — нанёс им сокрушительное поражение.
Внезапно в голове Петра промелькнула мысль: что, если теперь, когда он реабилитировал своего дядю в глазах аудитории, попытаться нанести удар Целеру — такой, который действительно повредит его репутации?
Это означало бы принять на себя громадный риск, и Целер станет его врагом на всю жизнь — опасным, беспощадным и могущественным врагом. Пётр колебался, чувствуя, что стоит на берегу своего личного Рубикона...
Одной из сильных сторон имперской бюрократии всегда были её открытость и сравнительная доступность. Вооружённый соответствующим пропуском, Пётр не раз выполнял поручения своего дяди (когда он уже стал сенатором) и просматривал разные учётные записи и архивные документы. Год правления консула Павла был памятен не только победой Родерика над Тамшапуром и не только скудным урожаем, из-за которого даже в столице начались перебои с хлебом.
Примечателен этот год был и тем, что именно тогда в официальных документах начинает всё чаще появляться имя Целера — по самым разным ведомствам, особенно в департаментах финансов и резервов. За последующие годы продвижение Целера по карьерной лестнице было довольно устойчивым и необъяснимо стремительным: от простого клерка до секретаря комитета, затем до комеса-таможенника, а следом — до инспектора. Переход в другое дворцовое ведомство сопровождался столь же быстрым взлётом: от agens in rebus[19] до главного распорядителя — наиболее могущественной должности в Империи, носитель которой подчинялся лично императору.
В ходе своих исследований Пётр не обращал особого внимания именно на Целера — тот был лишь одним из многих. Но многолетняя практика исследовательской работы с документами развила его память — и Пётр мог в любой момент вспомнить нужные разделы документов, которые он когда-либо изучал, а с ними — и имена. В предшествующий консульству Павла год имя Целера в документах не упоминалось вовсе; после — упоминалось постоянно. «Что-то там случилось, — лихорадочно размышлял Пётр. — Что-то произошло в тот год, изменившее судьбу Целера навсегда...»
Чтобы занять высокие посты, требовались деньги, протекция или талант. Семья Целера не была ни богатой, ни знатной, а сам Целер, будучи исполнительным и добросовестным, звёзд с неба не хватал. Разумеется, не обошлось без взятки — это было незаконно, но прибегали к этому способу все. Вслух об этом не говорилось, и формальная экспертиза утверждала, что все кандидаты на государственные должности обладают исключительными способностями...
Целер в тот год обзавёлся деньгами. Достаточно большими, чтобы купить себе пост в администрации.
Инстинкт, который часто подсказывал Петру, виновен или невиновен обвиняемый — каков бы ни был официальный вердикт, — сработал и на этот раз. Пётр знал, откуда Целер взял деньги. Он заработал их на спекуляциях зерном!
Пётр с лёгкостью представил себе эту сцену: молодой честолюбивый Целер (без гроша за душой, но зато с уймой знакомых и приятелей) заключает сделку с капитаном одной из александрийских барок — сделку, которая принесла прибыль им обоим. Партия «испорченного» зерна будет передана на один из государственных складов, и его начальник получит щедрое вознаграждение, а затем зерно будет продано голодающим людям по завышенной цене...
Все эти картины пронеслись в мозгу Петра за несколько секунд. Сердце колотилось в груди, губы пересохли.
