Воронцов с минуту молчал.

— Ладно, — бросил он. — Оставайтесь. Но с условием: всем венчаться. Дети ваши, так и быть, получат вольную. А за жён устанавливаю цену по пятидесяти рублей, со следующего оброка отдадите.

Народец зашевелился. Предложение было приемлемое, хотя лучше бы, конечно, барин к ним и вовсе не заезжал. Зато теперь не надо прятаться. И ясно, что будет завтра. Поговорили ещё немного, и Михаил уехал. Сидел в санях, долго молчал, глядел на снег, потом обернулся к Лизе, которой произошедшее казалось забавным.

— Странно всё-таки, — сказал он. — Их мужья погибли, а они, вместо ненависти, жили с французами, лечили их, рожали детей... Это как?

— Не суди, — мигом перестав улыбаться, отозвалась графиня. — Разве тебе чужое счастье глаза колет? Довольно им горя. Хлебнули уже.

— Ты бы могла?

Она покачала головой.

— Никто из нас не знает, что мы можем, чего нет. Год назад я не думала, что выйду замуж. А сейчас не представляю дня без тебя. Ты их помиловал, и Господь с ними.

Воронцов обнял жену за плечи.

— Лиза, ты и вообразить не можешь, сколько в этих снегах я видел голых замерзших людей. И не было жалко. А теперь пожалел.

— Сердце устаёт от ненависти, — она вздохнула и положила голову ему на плечо. — Эти бабы поняли раньше, ты — сейчас. Надо жить.

Граф остался при своём мнении насчёт непатриотичных крестьянок, но наказывать их у него не было желания. Деревня не вымерла, приносит доход, и слава Богу. Мало ли какие ещё несообразности он встретит в своих безразмерных владениях, полтора десятка лет живших без хозяйского глаза. Хорошо, если слонов не развели вместо кур! Не ударились в бега. И не впали в ересь.

Александра Васильевна плавно прохаживалась по зелёной гостиной петербургского дворца зятя, небрежно скользя глазами мимо портретов ненавистных ей когда-то людей. Канцлер Михаил Илларионович. Его жена Анна Карловна, урождённая Скавронская, двоюродная сестра императрицы Елизаветы. Их рано умершая дочь баронесса Строганова — первая любовь графа Семёна. Роман Большой Карман, дед нынешнего владельца. Княгиня Дашкова — первая и последняя женщина-президент Академии наук. Канцлер Александр Романович — злейший враг Потёмкина. Его братец Семён Романович в младые годы. Несчастная Катя Синявина, мать Михаила... Все они когда-то населяли этот дом. А теперь здесь живёт её девочка. И собирается подарить миру нового Воронцова. От этого можно было сойти с ума!

Молодые прибыли в Петербург за месяц до родин Лизы. Задержались дольше намеченного, объезжая имения Михаила, и везти жену на юг граф не решился. Мало ли что? Трясанёт дорогой. Нет, лучше поберечься. Александра Васильевна сама спешила к ним, предупредив письмом, чтобы не рвали душу и оставались на месте, она скоро будет. Лизу очень ободрило присутствие матери. Она ничего не рассказала ей о произошедшем в Венеции, щадя мужа, и старая графиня была уверена, что вояж удался на славу. Одобрила все покупки, надавала кучу советов, наводнила комнаты шелестом раскраиваемого на распашонки батиста, сама вязала крючком кружева и расшивала чепчики.

Лизу не тревожили, давали много спать, говорили тихо, поили тысячелистником против отёков, водили на пешие прогулки в Летний сад и вывозили за город дышать воздухом. Привычный дом наполнился изнутри какой-то новой, непонятной жизнью — вернее, её предвкушением. Он существовал в светлом ожидании завтрашнего дня, когда некто важный, ради кого всё и делалось, закричит и заплачет здесь во всё горло, заставляя остальных то бегать, то ходить на цыпочках.

По настоянию матери молодая графиня ложилась рано, и вечером в гостиной оставались только Александра Васильевна с зятем. Старуха не мешала Воронцову. Не донимала его разговорами о прошлом. Вязала себе или, водрузив на нос очки, читала Святцы. Но сегодня она побывала при дворе у вдовствующей императрицы и вернулась в сдержанном волнении. Чуть только дочь легла, Браницкая сделала Михаилу знак следовать за ней.

— Нам надо поговорить, — сказала она, оставшись с ним наедине под портретами. — Я толковала сегодня с её величеством. Новости любопытны для вас. Граф Ланжерон подал в отставку с поста генерал-губернатора Новороссии и Тавриды. Место вакантно. Мария Фёдоровна считает, что государь не против отдать его вам. Надо только написать прошение.

Михаил болезненно поморщился.

— Но ведь это статская должность. А я вовсе не уволен из армии. Просто в бессрочном отпуске.

— Вы собираетесь пребывать в нём без срока? — насмешливо осведомилась старуха. Всю жизнь проведя подле деловых мужчин, она тотчас угадывала в людях эту складку и была готова заключить пари, что её зять с трудом переносит вынужденное безделье. — Скоро, друг мой, вы взбеситесь и изведёте Лизу хандрой. Довольно. Вам пора служить.

— Но я вовсе не питаю пристрастия к администрации, — возразил Воронцов. — И зачем мне Таврида?

— Там тёплый климат, — нашлась Александра Васильевна. — Как раз го, что вам надо, если вы не хотите по полгода сидеть дома у печки и дышать дымом.

Михаил задумался.

— Но...

— Умоляю, соглашайтесь! — старая графиня сложила руки у груди. — Вы не можете вообразить, что там за беда от чужих рук! Я недавно была в Одессе. Всё запущено. Людям нет ни суда, ни расправы. Разбойники в горах. Контрабанда на побережье. Дороги ужасные. Корабли гниют. Всё, что сделал мой дядя — виноградарство, овцеводство, верфи, фабрики, — в полном упадке. А это цветущий край. Очень богатый. Можете мне поверить, я сколотила там состояние своих детей. Вы утроите богатства вашей семьи. И, в конце концов, — ведь это ваше наследство!

— С какого бока? — враждебно осведомился Воронцов. Ему неприятны были намёки тёщи.

— Послушайте меня, молодой человек, — с достоинством сказала она. — Вы родились в семьсот восемьдесят третьем. Вскоре после того, как ваша матушка рассталась с моим дядей. Он любил её очень, я не знала, как мне это и пережить. Но ей надобно было выходить замуж, а он не мог на ней жениться. Если бы судьба распорядилась иначе, вы носили бы другую фамилию и другое отчество.

Граф уже несколько свыкся с бреднями Александры Васильевны, считавшей своего дядю величайшим из смертных.

— Если вы говорите правду, — холодно сказал он, — то почему светлейший князь не женился на моей матери?

— Да потому что он уже был женат! — воскликнула Браницкая, поражаясь непонятливости зятя.

— На ком? — опешил Михаил.

— А вы не догадываетесь? — Александра Васильевна воздела глада к портрету императрицы Екатерины в рост кисти Левицкого, украшавшему противоположную от камина стену.

«Час от часу не легче! — подумал граф. — Всем старушка хороша. Только любит приврать».

— Вы сомневаетесь, — констатировала Браницкая. — Ничего другого я и не ожидала. Поэтому принесла сюда вот это, — она положила на стол большой плотный лист с золотым обрезом. — Выписка из церковной книги о венчании. Всего их три. Ещё по одной у графа Самойлова и графа Черткова. Они, как и я, присутствовали на церемонии в качестве свидетелей.

Михаил взял бумагу, и через секунду строчки поплыли у него перед глазами от волнения. Имена венчавшихся — Григорий Александров сын Потёмкин и Екатерина Алексеева вдова Романова — говорили сами за себя. Старая графиня забрала документ у него из рук.

— Это вам для того, чтобы верили наперёд моим словам. Я ещё из ума не выжила, — наставительно сказала она. — И для того, чтобы не пытались осудить ни моего дядю, ни свою матушку. Что было, то было.

Воронцов потрясённо молчал. Потом собрался с мыслями.

— Я всё-таки прошу вас, графиня, иметь уважение к моему отцу Семёну Романовичу, — с нажимом проговорил он. — Что бы там ни происходило между моей матерью и светлейшим князем до встречи с батюшкой, я считаю себя его сыном...

— Это как угодно, — вздохнула Александра Васильевна. — Но по прямой ли линии, через Лизу ли, внучатую племянницу князя Потёмкина, вы — наследник Тавриды и отказаться от неё не имеете права.