— Здравия желаю, товарищ старший майор. Военный комиссар города Орёл майор Одинцов. Разрешите ваши документы.

"Во как!" — уважительно подумал Годунов, мигом корректируя свое отношение к здешней осмотрительности. Не полагается военком на дежурного и русский авось, сам удостовериться желает. На фоне бегства командующего округом и бардака, который даже с большой натяжкой нельзя было назвать эвакуацией, военкомат вдруг представился райским островком порядка и деловитости. Такие вещи Годунов за годы службы научился улавливать мгновенно. И это сразу расположило его к майору.

— Товарищ старший майор! На текущий момент силы гарнизона…

Это, конечно, очень важно. Без всякой натяжки — жизненно важно. Однако начальственный гнев изображать все ж таки придется. Во избежание последующих вопросов. Одинцов-то, по всему видать, не из раздолбаев.

— Вас ничего не удивляет, товарищ майор? — жестко прервал Годунов и военкома, и собственные несвоевременные мысли. — Например, то, что я прибыл без предупреждения? — выдержал коротенькую, в один вздох, но очень весомую паузу. — Или мой, с позволения сказать, внешний вид?

— Прошу прощения… — сухо начал Одинцов.

— Есть за что. Что вы там о силах гарнизона? Начштаба округа уверенно рапортует командующему Брянским фронтом, что у вас тут артиллерии — хоть генеральное сражение давай, а на деле? А дело, по всему видать, швах. Железнодорожный-то узел зенитки надежно прикрывают, нет? Про авиацию даже не спрашиваю. Тут без бодрых рапортов обошлось. А вот лично у меня не обошлось, как видите. В двух километрах от города под бомбежку угодил, — Годунов перевел дух. — Так что ничего, кроме удостоверения, предъявить в подтверждение своих полномочий не могу. Придется вам пока поверить мне на слово…

Угу, то-то и оно, что поверить. То-то и оно, что пока. Пока не найдется кто-нибудь, чьих полномочий хватит, чтобы связаться со Ставкой, но…

"Дуракам везет", — помнится, любила повторять бабушка.

Вот и появилась возможность проверить. А кто он, Саня Годунов, если не дурак? Самая логичная мысль: надо-де отсидеться, осмотреться и озадачиться собственной судьбой, у него, конечно, возникала… Точнее, не возникала. Пряталась серой мышкой в самом темном уголке сознания — и не возникала.

Нормальный человек, не преувеличивающий роль личности в истории и не преуменьшающий значимости собственной жизни, а главное, знающий, чем все кончится по большому счету, то есть осведомленный не только насчет мая и сентября сорок пятого, но и насчет августа девяносто первого, октября девяносто третьего и многих других, куда менее запоминающихся, месяцев медленного, но неуклонного скольжения вниз… что сделал бы такой нормальный? Сжёг бы удостоверение, благо, спички — вот они, в боковом кармане, вместе с ещё не початой, но уже основательно измятой пачкой папирос "Дюбек" составляют все его личное имущество, — и… а вот тут возможны, так сказать, варианты, как не быть принятым за дезертира или шпиона и сохранить на плечах голову. Возможно, даже повлиять на что-то попытаться, все ж таки послезнание — не совсем бесполезная штука. Наиболее запомнившиеся из альтисторических романов предлагали для достижения этих целей самые разнообразные модели поведения. Некоторые вероятности даже казались осуществимыми. Только вот незадача: жизнь у него была одна, что не давало никакого простора для эксперимента. Ну, допустим, удалось с первого раза выбрать нужное направление действий. Отлично. Но для осуществления задуманного нужно время. Опять же допустим, что незначительное. По меркам мирного времени, угу. У войны свои сроки. И в эти немногие месяцы уместится и падение Орла, и оборона Тулы, и, вполне вероятно, Московская битва. И с каждым днем будет обесцениваться твое, Годунов, послезнание.

И вообще, слишком много допущений! Слишком много, чтобы думать об этом всерьез…Вот только совсем не думать или думать не всерьез, наверное, не получится…А все ж таки присказка про белку в колесе известна давно. Вот и изволь, Александр Василич, пищать да бежать. И не просто так, а с толком, создавая не панику, но поступательное движение.

Вломиться со всего маху в прошлое, имея в кармане эдакое удостоверение, — и отсидеться? Преотличная во всех отношениях идея — отсидеться в подводной лодке, по которой хреначат глубинными бомбами!

…А ежели душой не кривить, ты ведь сразу определился: не настолько ты нормальный — правы, ох, правы оказались школьные коллеги! — чтобы стоять в стороне от того, что свершается здесь и сейчас, выгадывая какие-то будущие шансы. Завтрашний шанс — он то ли будет, то ли нет. Особенно с учетом военного времени и отсутствие каких бы то ни было документов, кроме пресловутого удостоверения.

Значит, в полном соответствии с традициями альтисторического жанра, будем считать сей документ прямым указанием на то, что нужно действовать. Действовать — и до времени загнать в тот самый чуланчик памяти да под крепкий замок мысль о созвучии твое раскроется не сегодня и, дай Бог, не завтра… У войны свои сроки. А потому — наглеть так наглеть. Причем быстро. Громов и молний довольно, пора переходить к конструктивному диалогу.

— Э-э-э… товарищ Одинцов… позвольте узнать имя-отчество?..

— Игорь Григорьевич.

— …Игорь Григорьевич, как вы наверняка уже поняли, я уполномочен проинспектировать готовность города к обороне. Однако ж тут впору вести речь не об инспектировании, а об организации обороны города с нуля. Итак, какие воинские подразделения доступны сейчас и какие мы можем подготовить в течение одного-двух дней?

К счастью, Одинцов не завис на вопросе о подтверждении полномочий, включился в работу сразу:

— Самое боеспособное подразделение — это сто сорок шестой отдельный конвойный батальон НКВД. Еще есть семьсот человек ополченцев, отряд сформирован при Управлении НКВД.

"Ага, что и требовалось доказать!" — невесело хмыкнул про себя Годунов.

А чему радоваться? Если бы в городе были пресловутые пять полков, начал бы военком с двух батальонов чекистов, а?

— Есть с полтысячи ополченцев, по госпиталям выздоравливающие… тут данные надо уточнять, — с виноватым видом заключил Одинцов.

И, поколебавшись, добавил:

— С утра ещё два комендантских взвода было и три БА-10, но сегодня они из города вместе с командующим округом и начштаба отбыли в неизвестном направлении.

"Ну ладно, пусть будет — в неизвестном. История рассудит… жаль, история — не военный трибунал", — подумал Годунов. И задал самый главный, но, по всему видать, уже бессмысленный вопрос: — Вернемся вот к чему. Полковник Пекарев докладывал генерал-полковнику Ерёменко о четырёх противотанковых и одном гаубичном артиллерийских полках. Они существуют в каком-либо виде?

— Да, если шестнадцать сорокапяток и четыре ЗИС-2 можно так назвать. Но я сильно сомневаюсь, что немцев удастся в этом убедить. Что же до гаубичного полка, то это скорее передвижной музей. Наличествует двадцать четыре 122-миллиметровых гаубицы образца десятого года: понятия не имею, где вообще их откопали. Противотанковые орудия с расчётами, а вот антиквариат почти бесхозный — от силы восемь расчётов укомплектовать можно.

— Ладно, хоть что-то, — сказал Годунов. А про себя добавил: "Ну уж очень "что-то"!"

— Кроме того, на аэродроме имеется десять машин: семь У-2, пять из которых в полной исправности да три УТ-2. Только вот летать на них некому. Подробнее можно осведомиться у замначштаба подполковника Беляева. Что же до вооружения и боеприпасов, наиболее полной информацией располагает бригвоенинтендант Оболенский, он вообще в округе про всё имущество до последней портянки знает.

Годунов чувствовал себя сказочно-анекдотической старухой у разбитого корыта. Только вот не приходилось рассчитывать на появление не то что золотой рыбки, но даже какой-нибудь вяленой воблы.

— Поедемте-ка, товарищ майор, в штаб округа. Время поджимает, так что на месте разберемся, кто во что горазд. И вот ещё что. Мне бы одеться подобающим образом. Это возможно?