Миссис Шарп нехотя признаёт правоту супруга, но заснуть ей так и не удаётся. Незнакомая обстановка, постоянное покачивание корабля и неотступные думы о прошлом и будущем не дают ей покоя. Когда Шарпы достигают конечной точки своего пути, Эдит чувствует, как крайняя степень утомления смешивается в ней с нарастающим возбуждением от предстоящего знакомства с новой жизнью. Выходя из экипажа, Эдит пытается унять дрожь в пальцах, которая не имеет никакого отношения к промозглому осеннему ветру, от которого не спасает уютная тёплая муфта. И тут под ноги новоприбывшим бросается невесть откуда взявшаяся маленькая собачонка.

— Кто это? С ошейником… Кажется, он потерялся! Возьмём его? — умиляется Эдит, присаживаясь на корточки и протягивая ладонь к пёсику. — Как тебя зовут, малыш?

«Фарфалла*», — едва не срывается с губ у Томаса, но в последний момент он прикусывает язык. Когда Энола привезла собаку в Аллердейл Холл, та была ещё крошечным щеночком. После смерти итальянки Шарп пообещал сестре избавиться от Фарфаллы, но не смог побороть жалость к этому жизнерадостному существу и отдал собаку в ближайшее поселение, в семью одного из рабочих, со строгим условием, чтобы животное не покидало территорию их небольшого хозяйства. Тот факт, что Фарфалла всё-таки сумела удрать, да ещё и нашла дорогу к дому, не вызывает у Томаса ни капли радости, но он не может отказать жене в просьбе, не желая зародить подозрения.

Появление собаки даёт Люсиль повод выразить брату своё неудовольствие, но на самом деле её куда больше задевают поведение очередной миссис Шарп и повышенное внимание к ней со стороны Томаса. Люсиль прекрасно знает, каким обходительным и обаятельным он бывает с жёнами, но она также знает, что ни одна из них прежде не удостаивалась таких искренних влюблённых взглядов от него. Люсиль бежит от собственных страхов и не задаёт брату прямых вопросов, но, поддавшись внезапному озарению, находит другой способ выпытать истину.

— Завари жене чай, — словно бы между делом приказывает она.

Томас в замешательстве замирает, а затем, слегка склонив голову на бок, озадаченно всматривается в лицо сестры.

— Завари. Жене. Чай, — повторяет она, чеканя каждое слово. Её глаза суживаются, Люсиль превращается в один напряжённый сгусток нервов, ожидая реакции Шарпа.

— Я… Я не думаю… Его ведь всегда завариваешь ты, — неубедительно мямлит баронет. — Ещё напутаю что-нибудь…

— Ты прекрасно знаешь, где та самая коробка, — Люсиль непреклонна. — Положи одну-две ложки.

Томас продолжает недоумевать, но послушно тянется за красной жестяной коробкой, безошибочно выбирая её из ряда таких же, но синих. Он машинально зачёрпывает ложкой сморщенные чаинки, слушая ироничные замечания сестры о вернувшейся собаке, и ни одна черта на его лице не выдаёт его истинных чувств. Брат проходит проверку — Люсиль не к чему придраться. И всё же закравшаяся в сердце ревность не отступает без боя.

— Ты выбрал её, — не выдержав, спрашивает Люсиль. — Почему?

***

Что бы Томас ни сказал тогда сестре, усыпляя её бдительность, сам себе он давно ответил на этот вопрос. Эдит отличается — от всех. Она не следует безмолвной тенью за мужем, как это делала Памела, не утомляет своим обществом, не смотрит Томасу в рот, ловя каждое его слово. При этом она, безусловно, восхищается им. Она не норовит установить в поместье свои порядки, как это делала Маргарет, не диктует Люсиль, как вести хозяйство, не сетует на обстановку в доме и лишь старается терпеливо помогать во всём. Она любит Томаса не так страстно, как это делала Энола, но меньший градус страсти позволяет ему дышать свободнее. Во всех действиях Эдит — понимание, уважение, желание разделить его интересы. Общение с женой подобно свежей струе чистого, прохладного воздуха, оживляющего и ободряющего, дающего силы жить. Баронет не знает, способен ли он дать ей что-то взамен, особенно учитывая, что Люсиль претендует на всё его свободное время, не позволяя супругам оставаться наедине. Но, по крайней мере, он уже придумал кое-что, что наверняка порадует Эдит.

— Открой сама, — лукаво советует Томас, водружая массивную деревянную коробку на стол перед женой. Она немного растеряно, но с любопытством тянется к крышке.

— Это «Ремингтон»! — ахает Эдит, увидев внутри изящную печатную машинку с корпусом, украшенным замысловатыми завитушками. — Боже, Томас, когда ты успел…

От восторга миссис Шарп не находит больше слов и лишь крепко обнимает мужа, вкладывая в этот жест всю свою благодарность.

— Мне не терпится узнать, куда заведёт твоих персонажей твоя неуёмная фантазия, дорогая, — ласково говорит он ей на ухо, вместе с тем аккуратно поправляя выбившуюся из причёски пшеничную прядь.

Эдит легонько проводит пальцем по клавишам и мечтательно прикрывает глаза.

— Я ещё не думала о продолжении романа, — произносит она, уже уносясь в своём воображении в выдуманные миры. — Столько новых впечатлений, что мои писательские потуги отошли на задний план. Однако теперь я просто не имею права откладывать работу.

— Снова возьмёшься писать о Кавендише? Куда он отправится после Ирландии? — интересуется Шарп, и в глазах Эдит загораются счастливые огоньки. Ей беспредельно приятен тот факт, что Томас запомнил её героя.

— Я ещё не решила, — признаётся она и весело улыбается. — Наверное, мне нелегко будет удержаться и не отправить его в какое-нибудь загадочное старинное поместье на севере Англии…

— Аллердейл Холл вдохновляет тебя? — спрашивает баронет, и Эдит, не уловив нотки смутной тревоги в его вопросе, кивает.

— Дом наверняка хранит множество секретов, — с энтузиазмом рассуждает она. — Ты ведь покажешь мне все его потайные уголки?

Томас отводит взгляд. Он сам предпочёл бы оказаться вне стен Аллердейл Холла и навсегда забыть страшные вещи, творившиеся под его крышей, но как объяснить это жене, не открывая при этом неприглядную правду? Ни одна из её предшественниц не проявляла живого интереса к поместью, и Шарп прекрасно понимает, что любопытство Эдит не сослужит ей хорошую службу.

— Разумеется, любимая, — выдавливает из себя он, привычно маскируя подлинные эмоции неотразимой улыбкой.

— Начнём прямо сейчас? — воодушевление супруги смущает баронета, и он спешит сочинить отговорку.

— Зачем так торопиться? — посмеивается Томас. — У нас ещё столько времени впереди!

Эти слова чуть режут слух Эдит — ей мнится, что они уже звучали в недавнем прошлом. Но девушка не расположена прислушиваться к своему внутреннему голосу, она отмахивается от уколовшего её неприятного ощущения.

— Тогда давай прогуляемся по окрестностям? — новое предложение миссис Шарп ставит Томаса в тупик. На его лице появляется неприкрытое недоумение, и Эдит не может удержаться от смеха. — Слышал ли ты когда-нибудь о таком времяпрепровождении?

— Мы… конечно же, можем прогуляться, — справившись с удивлением, отвечает он. — Но видишь ли, милая, здешние окрестности далеко не столь приветливы, как родные тебе парки Буффало.

— Я не собираюсь погрязнуть в ностальгии по Буффало, — решительно произносит Эдит. — Мои глаза всегда широко открыты, помнишь?

Вновь объявившуюся питомицу Энолы Эдит берёт с собой. Люсиль делает несколько безуспешных попыток отговорить пару от прогулки и смотрит им вслед с плохо скрываемой горечью и досадой. Томас меряет шагами тропинку, по бокам которой виднеется примятая пожелтевшая трава. Он давно позабыл, когда в последний раз вот так бесцельно бродил около поместья, да и случалось ли такое вообще. Безрадостный пейзаж не вызывал никакого желания созерцать его, а пронизывающий до костей ветер безапелляционно намекал на то, что скорейшее возвращение домой будет самым разумным решением. Но сейчас, рядом с Эдит, Томас переживает совсем иные впечатления. Она фантазирует вслух, воображая, как выглядят эти места летом, расспрашивая мужа о здешних жителях, подбирает с земли высохшие листья и складывает из них причудливый букет. Позже, заботясь о том, чтобы их мохнатая спутница не заскучала, находит небольшую палочку и бросает её собаке. Та с радостью вступает в игру, разыскав прутик и беззаботно прыгая вокруг Шарпов прямо с ним в пасти.