Высвободив руки, я скользнула ими по горячей коже его спины, под которой проступали напряженные мышцы, и, добравшись до штанов, запустила внутрь, проникая сразу под два пояса.

Ладони легли на мягкую горячую кожу ягодиц, напряженных и твердых. Пальцы безотчетно сжали плоть. Эрик ответил на прикосновение надавливанием бедер, и твердость в его паху впилась в меня до боли.

Я снова поцеловала его в шею, затем дотянулась до немного колючего подбородка и прижалась к губам. Он пылко ответил. Его руки, упиравшиеся в матрас, пришли в действие и с силой сжали грудь. Его колено надавило мне на ноги, заставляя развести их. Твердое напряжение вдавливалось в меня невыносимо, я пошевелилась под Эриком, чтобы уменьшить давление, но он лишь сильнее уперся. Прервав поцелуй, он прошептал, касаясь губ:

— Сейчас будет немного больно, Рыжая.

И, не дожидаясь реакции, быстрым ловким движением он сдвинул в сторону мои трусики, стянул вниз свои — их резинка на долю секунды задержалась на моих костяшках пальцев — и резко толкнул.

Его член вошел в меня со знакомым тихим хлюпаньем, стремительно прорываясь вперед, а затем, затмевая ощущение непривычного давления, внизу собралась острая пекущая боль и покатилась, как снежный ком, в живот.

Я зажмурилась и сдавленно вскрикнула.

Эрик замер. Я почувствовала, как, вогнав член до конца, он остановился. Я открыла глаза.

Он внимательно смотрел на меня.

— Еще немного, — прошептал он. — Ты привыкнешь ко мне внутри себя, и перестанет болеть. Готова?

Ногам хотелось плотно сжаться вместе и согнуться, но вязкое возбуждение, не потревоженное острием боли, протестовало. Я кивнула.

Очень медленно Эрик вытянул член почти полностью, а затем так же медленно ввел обратно. Сжавшиеся мышцы протестовали против вторжения, но это было приятно. По мере того, как постепенно Эрик ускорял толчки, я начинала отчетливо его чувствовать. Набухшая головка, вздыбившаяся упругая жилка сверху по всей длине. Горячий и твердый, он скользил внутри, с каждым разом отдаляя притупившуюся боль и приближая нечто необычное.

Оно накатывало и отступало, не давая точно себя прочувствовать, щекочущее, ласкающее изнутри чувство. Я закрыла глаза и напряглась, силясь поймать его и удержать. Тело прогнулось, и я подавалась бедрами в такт движений Эрика.

Он дышал часто и хрипло, его глаза впились в мои взглядом, но, кажется, меня не видели. Он двигался всё быстрее, сильнее ударяя в бедра. И чем резче он это делал, тем ближе подступало изворотливое щекочущее чувство.

Я застонала, когда оно вдруг вспыхнуло и, вместо раствориться бесследно, покатилось вверх по животу. Еще не исчезнув, оно запылало ярче с новым толчком, и я вскрикнула, готовая расплакаться и рассмеяться одновременно. Необъяснимо густое и невесомое одновременно, это чувство словно щекотало меня изнутри тысячами крохотных воздушных пузырьков. Оно пульсировало, одновременно извергая теплые волны по всему телу, и сжимая, аккумулируя сильное чистое чувство наслаждения.

Я двигалась вместе с Эриком и стонала, почти не замолкая, и едва успевая вздохнуть, уцепившись всем телом и умом за этот вожделенный прекрасный шар кайфа внутри.

И когда он неожиданно взорвался, выметая из головы мысли, а из тела любые другие ощущения кроме этого, напрягая все мышцы, сотрясая ноги и заставляя влажные мышцы вокруг члена Эрика быстро пульсировать, я не смогла сдержать крик и слезы.

Это длилось всего мгновение — или целую вечность, —, но истощило меня настолько, что, когда я снова сильно вдохнула и открыла глаза, это показалось мне непосильным трудом.

Эрик замер надо мной и с удивлением уставился мне в лицо. В его глазах одновременно мерцали самодовольство и неверие. Даже непонимание. А затем он снова с силой толкнул. Нагнулся, упершись головой мне в плечо, и ударял так быстро и сильно, что у меня едва снова не потекли из глаз слезы. Приятное щекочущее чувство испарялось из тела, оставляя сладкое послевкусие, я упивалась им, уже не гонясь за ним, а лишь с бессильной тоской провожая в глубины тела. Увлеченная этим прислушиванием к себе, я не заметила, что Эрик вдруг резко вышел из меня. И вздрогнула, почувствовав, как на живот брызнуло что-то горячее.

Я открыла глаза. С члена Эрика, крепко зажатого в его руке, мне на живот упало еще две белые капли. Я удивленно посмотрела на них на моей коже — растекшиеся и полупрозрачные, — а потом подняла взгляд на Эрика. Он тоже быстро посмотрел на мой живот, потом на мое лицо. Глубокая морщина сошла с его переносицы. Глаза прояснились.

Он подмигнул мне и улыбнулся.

========== Глава 10. Трезвость. ==========

Горячая вода тяжелым потоком текла между лопаток. Я стояла, упершись руками в стену и уткнув в них голову. О том, чтобы побыть наедине с собой в душе, да еще и насладиться горячей —, а не едва теплой — водой, я забыла за время, проведенное в Бесстрашии. В общей спальне — общей душевой и общем туалете — легко забываешь о комфорте, который дарит уединение.

Мое тело вибрировало. Ноги слегка подрагивали, внутренние стороны бедер саднили от сильных ударов. Когда пена затекала между ног, там сильно щипало и пекло. Я устала, и меня клонило в сон. Окруженная клубами пара, я почти задремала стоя, но дверь ванной комнаты резко распахнулась, и вошел Эрик.

— Всё в порядке?

Его голос изменился. Я не подняла голову и не повернулась, но даже не глядя, я знала — слышала, — что Эрик стал самим собой. Холодный, далекий, резкий. Подлый и бессовестный. Вопрос задан для проформы. Вопрос задан, потому что он не хочет, чтобы возникли вопросы, если новичок — голая семнадцатилетняя девица — потеряет сознание у него в душе и травмируется.

Никакой заботы. Чистой воды эгоизм.

— Да, — ответила я, уставившись на собственные ноги, тонущие в пене. — Устала.

— Я принес полотенце и твою одежду, положу на раковину, — спокойный ровный голос, которым он унижает или сообщает о вылете. — Закончишь тут плескаться, можешь идти к себе и отдохнуть.

Острое тонкое лезвие слов быстро вошло между ребер.

Можешь идти к себе. Отдохнуть.

Видишь, проскрипел холодный голос в голове (может, это здравый смысл?), он выгоняет тебя. Он сорвал обертку с подарка, а в коробке оказалась неинтересная игрушка. Так что можешь идти. Отдыхать.

Резким движением я оттолкнулась от стены и закрутила краны.

На пути сюда — кажется, это было вечность назад — я готовилась к тому, что он выставит меня. Я знала наверняка, — я знала Эрика, — что он не обнимет меня, и я не усну у него на плече, а утром он не разбудит меня поцелуем. Но его слова больно кольнули куда-то в легкие, от досады вдруг стало тяжело дышать.

На какое-то мгновенье мне показалось, что я заплачу, но набирающаяся в груди волна, хлынув к голове, оказалась злостью. Яростью сорвало предохранители, и я едва не метнулась в комнату, чтобы криком и кулаками выколотить из Эрика его дрянную натуру, но сдержалась. Что это даст? Ничего. В лучшем случае. В худшем он или отдубасит меня своими кулачищами, или вышвырнет из Фракции. Либо и то, и другое вместе.

Пока он дает мне спокойно уйти, — отдохнуть — нужно уходить. И желательно никогда, ни под каким предлогом сюда не возвращаться.

Отложив промокшее насквозь полотенце, я взяла с края раковины одежду. Она была аккуратно сложена, включая топ и трусики, они лежали на самом верху. Быстро одевшись и обувшись — сначала пришлось расшнуровать берцы, а затем зашнуровать обратно — я выпрямилась. Провела по запотевшему зеркалу рукой и, наклонившись, всмотрелась в свое отражение.

Что-то изменилось? Что-то может выдать маленький – и, несомненно, грязный — секрет о том, что произошло этой ночью? Я покрутила головой, всматриваясь в лицо сначала с одной стороны, затем с другой. Раскрасневшаяся после горячего душа кожа, да волосы, мокрые и необычно темные. Больше ничего, отличающего меня сегодняшнюю от обычной Эд.

Затянув волосы в тугой узел, — мокрые, они сопротивлялись и прилипали к пальцам — я вышла из ванной. В комнате был всё тот же полумрак, горела все та же единственная лампа. Эрик сидел рядом с ней за столом, что-то сосредоточено читал и крутил в руке стакан виски.