Сообщение о проверках в гостиницах завершилось, и Джон отошел от телевизора. Он бесцельно прошелся между рядами стульев, опустив голову и уперев невидящий взгляд себе под ноги. Больше от него ничего не зависело — он сделал всё, что мог, и надеялся, что сделал это наилучшим образом. Теперь ему оставалось лишь приткнуться где-нибудь и ждать вестей от нейрохирургов. Большинство близких его пациентов, попадавшихся ему по долгу службы, испытывали необъяснимое успокоение после того, как в дело вступал Ватсон и его операционная команда, будто те были всесильными. Но Джону было слишком хорошо известно, насколько много вещей могли пойти не так, насколько мало на самом деле зависело от докторов, а потому не находил себе места.

Он подходил к кофейному автомату, бесцельно вынимал из кармана джинсов мелочь, возвращался и садился в случайное кресло, смотрел в экран телевизора, запрокидывал голову и рассматривал низкий потолок с холодным свечением ярких ламп. Так он провел несколько часов, и таким — растерянным, ссутулившимся на стуле — его нашел Грегори Лестрейд.

Инспектор подошел с мотоциклетным шлемом Ватсона в руке, сел рядом с Джоном и сказал прямо:

— Он умер.

— Кто? — хрипло, едва различимо отозвался Ватсон.

— Стивен Деннехи, нападавший. Убит при аресте, потому что оказывал сильное сопротивление полицейским.

Джон повернул голову к Лестрейду, тот ответил прямым твердым взглядом. Он выглядел уставшим, осунувшимся, заметно постаревшим. В висках будто прибавилось седины. С минуту они смотрели друг на друга, не произнося ни слова, но продолжая молчаливый диалог. Ватсон почти наверняка знал, — ещё до прихода инспектора, ещё на Гаварден-Гров — что это именно он убил душителя. Задушил его. Иронично. Лестрейд тоже это знал, но настаивал на другом.

— Рапорт сдан, — добавил он, будто отрезая Джону пути к принятию вины на себя. Он собрался вылепить дело так, чтобы Ватсона не задело, и по-честному стоило бы за это поблагодарить, но Джону было слишком тошно произносить подобное вслух. Он убил человека. Пусть убийцу, пусть защищаясь, но какого черта?!

— Ребята из дорожной полиции могут отбуксировать твой мотоцикл, — продолжил, так и не дождавшись ответа, Лестрейд. — Куда: сюда или на Бейкер-Стрит?

— Всё равно.

Инспектор протяжно вздохнул, поднял руку и растер ладонью лицо.

— Какие новости о Мэл?

— Никаких.

— Ладно, — Лестрейд поднялся со стула, оставив на нём шлем. — Ты… держи меня в курсе, Джон, ладно?

— Да, Грегори.

С полминуты тот в нерешительности маячил над Ватсоном, а затем развернулся и ушёл. Ещё через час к нему спустилась операционная сестра и сообщила, что с Холмс закончили — она в реанимационном крыле на втором этаже в искусственно углубленной коме. Остаток дня Джон провел неподвижно на том же месте, а когда на сестринском посту заступила на дежурство ночная смена, поднялся и побрел обратно в ординаторскую. В служебном душе он смыл с себя стекающую алыми подтеками кровь, выбросил свою одежду, переоделся в хирургический костюм и к собственному удивлению крепко заснул. Наутро его разбудила Мэри.

— Джон, я принесла тебе завтрак и кофе. Тут… — она приподняла поднос из больничного кафетерия, когда Ватсон перевернулся на койке и открыл глаза. — Немного, но хоть что-то.

Поблагодарив, он втолкнул в себя треть стакана темной, невыносимо сладкой жидкости и заел это половиной куриного сэндвича. Морстен настояла на том, чтобы перебинтовать его руки, и всё пыталась завести с ним разговор, а он крепко сжимал зубы при каждом прикосновении к воспалившимся порезам и каждом вопросе о случившемся. Ему нечего было ей сказать, и в конечном итоге он снова предпочел сбежать. Теперь у него появился определенный пункт назначения — интенсивная терапия этажом выше.

Когда он поднялся и отыскал палату Холмс, обнаружил внутри Далси на видавшем виды инвалидном кресле. Поперек её брови и щеки виднелся плотный шов с тесными стежками хирургической нити, вокруг глаза растекся черный синяк, сам глаз был непроглядно залитым кровью. Она сидела в застиранном махровом халате, надетом поверх больничной пижамы, сложив на коленях ободранные руки, и, опустив голову, грустно рассматривала Мелинду. А когда заметила остановившегося на пороге Джона, пугливо вздрогнула и охнула.

— Подкрался, шалунишка! — сказала она и коротко улыбнулась.

— Привет, — ответил ей Ватсон и зашел в палату.

Мэл лежала на койке, до подбородка укрытая покрывалом, со связкой проводов и шлангов капельниц, паутиной расходящихся от её хрупкого тела к приборам и пузырям препаратов. За тугой марлевой повязкой вокруг головы и трубкой аппарата искусственной вентиляции легких, торчащей изо рта, почти не было видно лица. Плотно закрытые глаза были сильно опухшими, кожа выглядела желтой. Палата была наполнена громкими, механически точными вдохами и выдохами и размеренным писком датчиков. По монитору бежала ломанная линия кардиограммы, мигал показатель пульса. В воздухе висел густой, царапающий нос запах медикаментов и дезинфектора. Джон бывал в такой обстановке несчетное количество раз студентом, интерном, доктором, практикующим на гражданке и в военном Ираке, но впервые ощущал себя настолько потерянным.

В нерешительности, не понимая, что делать, и немного напрягшись из-за присутствия Далси, он замер посреди прохода. Далси с нескрываемым интересом осмотрела его с головы до ног, а затем сказала:

— Мы обе живы только благодаря тебе, Джон. Ты спас нас обеих и спас всех тех, кто мог последовать после нас.

Он качнул головой и хрипло ответил:

— Нет, — коротко кашлянул, прочищая горло, и добавил: — Ты спасла себя сама, Далси. Твоя воля к жизни была сильнее всех травм и боли. А Мэл… она спасла всех остальных, она нашла убийцу.

Ватсон предпочел промолчать о том, что по сути и саму Холмс спас тоже не он, а этот вездесущий Мориарти, таинственное сообщение на его мобильном телефоне от постороннего отправителя.

— Не умаляй того, что сделал, — возразила Далси. — И не преуменьшай того, что для неё значишь.

Он горько усмехнулся — девчонка нафантазировала то, чего нет; не понимала, о чём говорила.

— Ты её не знаешь. Она…

— Необычная, — перебила его Далси и, взявшись за колеса своего кресла с усилием подтолкнула себя вперед. — Да, очень необычная. Сумасшедшая, наверное. Я не знаю её, ты прав, Джон. Но дело в том, что ты считаешь, что и сам её не знаешь. Вот только ты едва ли не единственный, кто знает её настоящую.

========== Глава 15. ==========

Четыре дня прошли в мучительном ожидании. Джон провел их в Бартсе. Ему выпало две ночные смены кряду, а дни между ними и выходные ночи он проводил в тесной комнате отдыха, редко выходя за её пределы и лишь однажды вернувшись на Бейкер-Стрит — за одеждой.

Наутро пятого дня нейрохирург и невролог предприняли осторожную попытку разбудить Холмс от медикаментозной комы — им нужно было оценить нанесенный головному мозгу вред. Постепенно в течение суток Мелинда просыпалась, к некоторому удивлению хмурых врачей и осторожно сдерживаемой внутри — чтобы не сглазить — радости Ватсона, проявляя несмелые положительные признаки. Она следила растерянным сонным взглядом за фонариком, болезненно морщилась и двигала ногами и руками, когда её пощипывали и покалывали, проверяя проходимость нервных окончаний, и даже пыталась что-то невнятно промычать.

Вечером после этого Джон наконец приехал домой, где сообщил выбежавшей ему навстречу миссис Хадсон, что Мэл приходит в себя и всё выглядит так, что рано или поздно она частично сможет восстановиться. Прогнозы были умеренно оптимистичными, и услышав это, миссис Хадсон в сердцах бросилась обнимать Ватсона.

Поначалу в палате Холмс обитал кто-то совсем на неё непохожий: она едва совладала с собственным телом, с трудом произносила простейшие слова, не могла соединить их в связные предложения, а во время теста, традиционно проводимого с пациентами после хирургических вмешательств в мозг, призванного определить объем утраченных знаний и навыков, она провалила все задания. Не помнила значения слов, не узнавала картинок, не могла произвести элементарные подсчеты, почти не читала и совсем не могла писать. Мелинда злилась, скалилась, раздраженно отталкивала планшет с тестом. Позже она едва не ударила медсестру, принесшую ей обед и пытавшуюся помочь ей управиться с ложкой и стаканом желе — есть самостоятельно пока Холмс было не по силам.