— Ты не против, если я заберу Фернанду? — словно его интересовало мнение этого заезжего экстремала, осведомился Виктор. Инструктор дернул головой и нахмурился:

— Нет, конечно. А что-то случилось?

— Пока ничего, — Виктор грозно поманил дочь рукой. Она нехотя встала из-за стола, недовольно поджимая губы. — Но ты видел, что снаружи творится? Через час-другой вы отсюда только на моторной лодке выберетесь.

Инструктор хмыкнул и отмахнулся с коротким, не впечатленным:

— Та!

Виктор не разделял его легкости и беззаботности, но не стал ни на чем настаивать. Возможно, думал он, это в нем говорит моряк, тревожащийся из-за шторма даже на суше. Но океан и в самом деле был крайне неспокойным. Темная вода бурлила и извивалась, волны набегали на берег, вздымаясь на несколько метров вверх и опадая со свирепым грохотом на камни и набережную. Таким буйным Атлантический океан у этого побережья Виктор видел нечасто. На какой-то очень короткий момент ему даже показалось, что земля шатается у него под ногами, словно палуба заваливающегося на гребне устрашающей волны траулера.

Он мотнул головой, прогоняя это неспокойное видение, и сел за руль. В салоне машины, сухом и теплом, в компании детей, сидящих на заднем сидении и рассматривающих разыгравшуюся непогоду сквозь стекло, Виктор расслабился. Теперь всё было в порядке, теперь ему не о чем было беспокоиться. Но когда в конце набережной он переезжал ров, его сердце снова тревожно пропустило удар. Там, где в обычные дни тек едва различимый в зарослях травы и кустарников ручеек дождевых вод с гор, неслась коричневая масса. Между берегами бетонных плит она словно кипела, выплевывалась наружу и заливала грязными брызгами белоснежные стены рядом стоящих зданий и стекла припаркованных у парапета машин. Такого полноводного потока Виктор здесь ещё не видел.

Он вжал газ, взбираясь на подъем, и включил радио. Среди грозовых помех и пустого шипения он наткнулся на различимый женский голос.

— … начинается эвакуация. Власти и экстренные службы просят всех жителей Фуншала не выходить на улицу и не пытаться выехать из города на личных автомобилях. Оставайтесь в домах, поднимайтесь на верхние этажи или крыши и ожидайте помощи.

Машина резко вильнула задом, и Виктор дернул руль, пытаясь снова поставить её параллельно дороге. Асфальт под потоками воды сталь скользким из-за намытого ила, резина едва сцеплялась с поверхностью.

— Также очевидцы сообщают о нескольких погибших. Полиция пока не подтверждает эту информа…

— Пап? — бледное лицо Фернанды оказалось рядом с ним, и Виктор торопливо крутанул громкость, снижая её до едва различимого бормотания.

— Да, малыш? — он попытался изобразить бодрую улыбку, но машину снова повело, и он лишь оскалился.

Фернанда перегнулась через спинку его сидения к радио.

— …оползень. Асфальт провалился в нескольких участках шоссе ЕР203…

Машина с ревом, заглушая диктора и напуганный вопрос Фернанды, взобралась на холм, отчаянно гребясь колесами и пыхтя. Когда угол подъема уменьшился и Виктор перестал остервенело вжимать педаль газа в пол, заставляя двигатель кашлять на максимуме оборотов, за шумом дождя и капелью по крыше пикапа вдруг стало слышно хрипнущую от усталости сигнализацию.

— Я сейчас отвезу вас домой, — выключив радио, заговорил Виктор. — Подниметесь к себе в комнаты и будете там тихо сидеть. Не спускайтесь на первый этаж и не выходите во двор, а если вдруг в дом просочится вода, позвоните мне, поняли?

Он коротко покосился в зеркало заднего вида и увидел кивающее отражение Рафаэла. Фернанды видно не было, она выдохнула отцу прямо в ухо, взволнованно и тонко:

— А ты?

— А я очень скоро вернусь.

За поворотом в плотной и серой, как ткань, пелене дождя показалась красная задница «Пежо», моргающая поворотниками. Где, черт бы её побрал, носило эту Сару?

***

Настоящий ужас охватил её, когда на пороге в насквозь мокрой форме и в фуражке, с козырька которой скапывала вода, появился полицейский. Они с Матеушем, закончив свою волонтерскую деятельность по спасению амбулатории, как раз намеревались начать прокладывать нелегкий путь обратно домой, когда офицер возник в двери, распахнутой и закрепленной в таком положении водой. Сара крепко держала Мэта за руку — скорее держалась за него, как за надежду, обещание, причину не поддаваться страху — и чувствовала, что больше не может. Этот день, едва начавшись, уже выжал из неё все соки.

В её уставшем мозгу вращался большой, мигающий как тревожный проблесковый маячок, клубок мыслей. Почему она здесь? С чего ей вдруг показалось, что сжечь последние немногочисленные мосты было отличной идеей? Как она оказалась так далеко от дома, замерзшая и напуганная, посреди тонущего под дождем чужого острова? Что за глупая импульсивность, необдуманность, несерьезность! Покинуть Лиссабон, уютный и сухой, пахнущий кофе и свежим песочным печеньем, наполненный знакомым трафиком, ради этого дикого места. Ради привычных здешним жителям наводнений, ради влюбляющих в себя без шанса на спасение и топчущих сердце в прах мужчин. Что за идиоткой надо быть, чтобы поверить постороннему человеку и так круто изменить собственную жизнь во имя призрачной надежды на улучшение? А ведь в результате они приплыли — как и всплывшие в затопленной амбулатории ватные тампоны и пустые бланки рецептов прибивались в угол — к тому же, с чего и начинали: подавленность и растерянность Сары, агрессивность и замкнутость Матеуша, неясность их будущего. Для достижения — вернее, сохранения — этого состояния вовсе не обязательно было менять работу, лететь на Мадейру и покупать машину.

Она проковыривала себя насквозь этими риторическими вопросами и несвоевременными сожалениями, когда наткнулась на полицейского. Оглядев её и Мэта цепким взглядом, офицер посмотрел на рыжебородого врача, топчущегося на крайней не погруженной в мутную воду ступеньке, и заговорил:

— Здрасте, док. Нужна Ваша помощь.

Когда он выложил всю суть дела, охватившая Сару паника обездвижила её конечности и лишила способности мыслить адекватно. В ближайшем к Порту-да-Круш тоннеле со стороны Машику произошло серьезное ДТП, а вызванная из города скорая оказалась отрезанной от места происшествия случившимся на другом конце тоннеля оползнем и последовавшим обвалом одной из бетонных плит. В столкнувшихся машинах несколько серьезно пострадавших, а рядом с ними только очевидцы, три наряда полицейского патруля и ни одного медика.

— Я тоже доктор, — выпалила Сара прежде, чем задумалась над тем, что вообще это значит. — Физиотерапевт-реабилитолог, но оказать первую помощь могу.

Она вызвалась рефлекторно, не успев даже до конца понять, на что именно подписывается. Это было чем-то врожденным, вложенным в её генетический код, или воспитанным родителями и закрепленным университетом — Сара наверняка не знала, но не могла отказать в содействии, когда это было настолько отчаянно необходимо.

— Отлично, два врача — это уже что-то, — заключил полицейский. — Поедете с нами.

И лишь в этот момент она очнулась в реальность. Поехать с ними? В обваленный — и, возможно, как и всё на этом проклятом клочке суши посреди враждебной воды, затопленный — тоннель, к неведомому количеству пострадавших с неизвестной степени тяжести травмами? А Матеуш? Она не может оставить его одного, но и с собой тянуть в уже навредившее стольким людям и потенциально опасное место было максимально безответственно.

— Поеду, если моего сына отвезут домой и убедятся, что он в безопасности, — ответила Сара хриплым от сухости горла голосом, и Матеуш судорожно сжал её пальцы.

— Ты не обязана это делать, мам, — шепнул он недовольно, но она мотнула головой. В конечном итоге, несмотря на трусость и околевшие от холодной воды ноги, именно в этом для неё состояло призвание медицины. Подобным вещам её с детства в прогулках от кладбища Празереш учил папа. Правда, сейчас на утратившей под грязными потоками своё зеленое очарование Мадейре это вовсе не ощущалось так героично и самоотверженно, величественно и вдохновляющее, как в историях о предыдущих поколениях докторов Каштанью. Страх и сомнения, готовые в любое мгновение одержать победу над слабо барахтающейся на поверхности ответственностью — вот, чем это на самом деле было.