— У меня не было особой возможности передумать, Фернанда, — взвешивая и отчеканивая каждое слово, ответил Виктор. — Потому что я мало что понял. Объясни мне, пожалуйста, без слез и хлопанья дверью, зачем тебе вторая пара джинсов?
Вчера он сказал ей «нет» на просьбу выделить деньги на покупку пары с порванными коленками. Экономия на элементарной одежде не была основополагающим элементом его методики воспитания или ведения семейного бюджета, но это была вторая пара штанов за последние три недели. И на первую Фернанда выбивала деньги с такими же истериками, обвиняя отца в том, что он «жмот, тупица, и она вообще больше никогда в жизни у него ничего не попросит, даже если останется голодной и холодной». Этой цитате, всплывшей в его голове, Виктор скривился.
— Ты издеваешься, да? — пискливо вскрикнула Фернанда за его спиной.
— Нет, — растягивая слова, парировал Виктор. — Я просто прошу объяснить мне внятно.
— Разве это изменит твоё мнение?
— Разве ты не на это рассчитываешь?
— Ну что такого сложного в том, — похныкивая, заныла Фернанда. — Чтобы просто выделить мне пару десятков евро?
— В том, что я не вижу смысла в трате пары десятков евро на вещь, аналогичную той, которая у тебя уже есть! — не сдержав прорвавшегося наружу раздражения, выпалил Виктор и тут же пожалел. Фернанда за его спиной всхлипнула.
— Тебе просто жалко, да?
— В чем принципиальное отличие рваных джинсов от целых, которые у тебя уже есть?
— В том, что они другие, — писклявым от едва сдерживаемых слез голосом сообщила Фернанда. — И модные. И красивые! Вот, как у неё!
Опять она собиралась подсунуть ему под нос какой-то из своих многочисленных глянцевых журналов, которыми она отгораживалась от отца и брата за обедом. Эти мало походящие на живых земных существ модели с плоских страниц, служащих его дочери непоколебимым авторитетом, доводили Виктора до острого желания сжечь к чертям на ритуальном огне и проклятые джинсы, и стопку опостылевших журналов. Он с грохотом захлопнул капот.
— У кого «у неё»?! — рявкнул он дочери, скомкавшей лицо в рыдании. Фернанда ткнула пальцем куда-то за машину. Проследив взглядом за этим жестом, он заметил замершую в распахнутых воротах женщину. Она стояла, в замешательстве и смятении округлив глаза и растянув губы, занеся руку к металлической створке, но так и не постучав. На ней и вправду были джинсы с горизонтальными неровными прорывами на коленях.
— Здравствуйте, — обратился он к гостье, а Фернанда, издав гортанное завывание, крутнулась на пятках и помчалась в дом, сотрясаясь в надрывном плаче.
— Здравствуйте, — с едва уловимым акцентом отозвалась женщина в желанных Фернандой рваных джинсах. — Простите, я, очевидно, исключительно не вовремя.
— Ничего подобного. Это наш обычный способ общения в последнее время.
Гостья с пониманием кивнула. Виктор вытер руки о края футболки и, торопливо спрятав под ткань повисшее на цепочке кольцо, двинулся вдоль машины к воротам.
— Тяжелый возраст, — согласилась она и улыбнулась. — Ещё каких-то два-три года и всё пройдет, как страшный сон.
— Два-три года? На столько меня не хватит, — хохотнул он, останавливаясь. — Я могу Вам помочь?
— Да, надеюсь, можете, — улыбаясь ещё шире, ответила гостья. Она была высокой, но хрупкой, с собранными в хвост угольными волосами и контрастно светлыми голубыми глазами. Она не была похожа ни на кого из тех, кто когда-либо жил в Порту-да-Круш. Виктор был уверен, что не видел её прежде. Словно читая его мысли, гостья протянула ему узкую ладонь: — Меня зовут Сара. Я сегодня переехала в тот дом через дорогу, — она через плечо кивнула на четырехэтажный многоквартирный памятник модернизма с черными панелями стен и стеклянными балконами, стоящий на зеленом склоне словно вырви глаз среди традиционных покрытых черепицей частных домов.
— О, добро пожаловать, — пожимая протянутую руку, ответил он. — Я — Виктор.
— Очень приятно, — её пальцы выскользнули из его кулака и сомкнулись с другой рукой в нерешительно шевелящийся комок. — Виктор, у Вас случайно не найдутся молоток и гвозди?
— Случайно найдутся, — кивнул он. — Позвольте узнать, зачем?
— На меня обвалился настенный шкаф.
Виктор не сдержал короткого снисходительного смешка и сообщил весело:
— Сара, он на Вас снова обвалится, если вы его на гвозди повесите. Подождите тут.
И он повернулся и пошел к дому, а Сара осталась стоять в воротах и смотреть на его удаляющуюся широкую спину.
Неприятно ныло ушибленное плечо, в голове пульсировали мигрень и злость. Когда они вошли в квартиру, Матеуш, соизволивший уменьшить громкость своей музыки, но не снять наушники, прямиком из входной двери направился в туалет, а оттуда — в одну из спален. И захлопнул за собой дверь, проигнорировав приглашение осмотреться и вопрос о том, не голоден ли он. Саре стоило небывалого самообладания отпустить этот колкий инцидент.
Оттягивая себя от проваливания в обиду, она отправилась на пустую и пыльную кухню искать в коробках кофеварку и чашку. И пока на плите — с которой пришлось порядочно повозиться прежде, чем из неё вместо резко воняющего газа появился огонь — в медной турке готовился кофе, она принялась вытирать ближайшую к ней полку и водружать туда чашки. На середине процесса навесной шкаф резко накренился, сметая всю помещенную в него посуду в одну сторону, а затем — не успела Сара даже толком осознать происходящее — вовсе оторвался от креплений и со звонким дребезжанием разбивающейся керамики рухнул на неё.
Стерпеть то, что на этот грохот и её болезненный вскрик Матеуш даже не выглянул из комнаты поинтересоваться происходящим, Сара уже не смогла. На плите зашипел убегающий кофе, когда она влетела в комнату сына, пылая краской ярости. Она выпалила в его безразличное лицо, что ему, «бездушному куску неблагодарности даже из эгоистического самолюбия и инстинкта самосохранения не захотелось поинтересоваться, не убилась ли его мать», и что-то о том, что она сыта по горло его депрессией и подавленностью, и что она не намерена позволять ему так себя вести и впредь. А затем, сотрясаясь всем телом и лишь начиная смутно ощущать боль в травмированном плече, Сара выскочила на балкон. Здесь она судорожно, едва не давясь дымом, выкурила две сигареты к ряду и, лишь немого успокоившись, мысленно вернулась к самой насущной проблеме — разгромившему половину посуды и перегородившему кухню шкафу.
Комментарий к Глава 1.
Фаду — стиль традиционной португальской музыки, родившейся в Лиссабоне. Это очень меланхоличные мелодии, исполняющиеся одной или двумя гитарами, и грустные тексты, повествующие об одиночестве, ностальгии и море.
Одна из самых популярных за пределами Португалии исполнительниц фаду — и горячо любима автором — Mariza.
========== Глава 2. ==========
Из-за нависшей над океаном скалы показались первые лучи света. Неясная линия горизонта, почти неразличимая между спокойной гладью воды и темным предрассветным небом, вздернулась несмелыми алыми мазками. В Порту-да-Круш начиналась суббота, и Сара встречала свой первый выходной у распахнутого окна. Кухня была заполнена урчанием жарящейся на сковородке яичницы, терпким ароматом кофе и холодным утренним воздухом.
Итоги первой недели на Мадейре были — к удивлению самой Сары — обнадеживающими: на работе всё пошло гладко, количество разобранных коробок стремительно уменьшалось, вещи легко находили свои места в новой квартире, Матеуш исправно и беспрекословно посещал местную школу. Кажется, даже смог завести первого друга. Накануне вечером, вернувшись домой после работы, Сара Каштанью застала сына играющим в приставку в компании мальчишки, представившегося Рафаэлем. При госте она лишь предложила им двоим угоститься привезенной ею пиццей, но после его ухода вызвала Мэта на разговор.
— Матеуш, послушай. Я хочу, чтобы ты знал: во-первых, я рада, что ты заводишь друзей; во-вторых, я не против того, чтобы ты приводил их в дом.
