Сын сконцентрировал на ней взгляд, что контрастно отличалось от ставшего уже привычным блуждания глазами в пространстве, и подсказал:
— Но?
— Но спрашивай у меня разрешение, будь добр. Заранее.
Мэт передернул плечами и бесцветно бросил:
— Ладно.
— И я также хочу, чтобы твои гости тоже заранее спрашивали у своих родителей разрешения прийти к нам. Идет?
— Резонно, — деловито поджав губы и вдумчиво кивнув, согласился Матеуш.
Это был один из самых продолжительных и многословных разговоров с сыном за последний период, чему Сара не могла нарадоваться. Он выслушал её, не натягивая демонстративно наушники и не уходя в другую комнату, и отвечал спокойным, ровным голосом. Заметный прогресс. Кроме того, все пять дней в новом классе прошли без единой драки — небывалый результат для этого учебного года. Возможно, детская психолог всё же кое-что смыслила.
Сара отставила парующую чашку кофе на подоконник и вернулась к плите. Ко всем прочим успехам минувшей недели можно было также приписать то, что больше её не атаковала мебель: ни на кухне, ни в остальной квартире. Сосед из дома напротив — традиционно белого, с рыжей черепицей и зелеными деревянными ставнями на окнах — сделал её кухню безопасным местом. Вместо одолжить молоток и гвозди, он сам вооружился дрелью, дюбелями и водяным уровнем и вернул восставший шкаф на стену. Попутно также сняв и надежнее закрепив соседние полки. На всё у него ушло около пятнадцати минут, после чего он вежливо отказался от благодарственного кофе и ушел. Эта безвозмездная помощь, — попросить о которой Сара долго не решалась, рассматривая соседа со своего балкона — кажется, была первым знаком того, что Мадейра её не подведет и оправдает оказанное ей доверие. Впрочем, от полки, упавшей на неё в первый день, Сара неизменно отскакивала, торопливо вытянув оттуда нужную посуду. На всякий случай.
В четверг звонил старый друг отца, спрашивал, как добрались и обжились. Сара помнила его с самого раннего детства, он был запечатлен на всех имевшихся у неё фотографиях с семейных празднований, и разговаривать с ним ей в последнее время было непросто. Рядом с ним постоянно колыхалась неясная тень отца, а Саре, как и Матеушу, было очень нужно свести напоминания к минимуму.
В среду звонила Рената.
— Я тебя умоляю, скажи, что ты пошутила. Что ты на самом деле просто уехала в отпуск и через неделю вернешься, — звонко и громко, хорошо поставленным голосом преподавателя, читающего шумным студентам лекции, заявила она. Сара отшутилась, и разговор медленно сместился к очередной ссоре Ренаты с новым кавалером, к последним университетским слухам, к обсуждению грядущих праздников и планам касательно их отмечания. Но затем снова вернулся к Мадейре.
Сара и сама не знала, что именно чувствует и думает о своем переезде. Казалось, она ещё не сумела полностью осознать это как свершившийся факт. Но Рената требовала ответов, так что Сара рассказала подруге о новой квартире и агрессивной мебели, о готовых выручить соседях и открывающемся из окна виде. О том, что из-за горного ландшафта острова здесь поздно — около восьми утра — рассветает и рано темнеет, а потому с графиком работы с девяти до шести Сара уходит из дома и возвращается затемно. И что пока к этому не привыкла. Этого объема текста показалось Ренате достаточным для закрытия вопроса. Тридцатиминутный телефонный разговор был окончен.
Накрыв на стол, Сара протиснулась в коридор, суженый до полной непроходимости неровными стопками спрессованных коробок. Постучалась в дверь спальни Матеуша и, так и не получив изнутри ответа, вернулась на кухню. Всю неделю это пространство было оккупировано полуфабрикатами и едой навынос из случайно попавшихся Саре на глаза ресторанов. Этот беспредел пора было прекращать. Позавтракав в одиночестве и вылив в себя остывший у распахнутого окна кофе, она черкнула Мэту короткую записку о том, что уехала на рынок в Машику, и вышла из квартиры.
***
Месяц приближался к концу, а это означало, что Виктор Фонеска был погребен под кипами бумаг: выставленными портом счетами, актами приема от поставщика, квитанциями из страховой, уведомлениями от банка, напоминаниями налоговой и прочей макулатурой. Он работал как частный подрядчик, вел свои дела сам и потому был вынужден в одиночку бороться с надвигающимся финансово-отчетным цунами. Виктор дружил с математикой ещё со школы, но от всех получаемых накладных — особенно от владельца рыбного порта — можно было лишиться рассудка даже при наличии ученой степени. В ворохе этих бумаг, в хитросплетении столбцов, формул, дат и тарифов непросто было найти окончательное, необходимое к оплате «итого». Очевидного обмана в портовых квитанциях не было, но составлялись они так запутано, что спешка и невнимательность приводили к значительным переплатам. О которых порт — в свою очередь — оповещать судовладельца не торопился.
Поэтому Виктор следовал принципу: по одной проблеме за раз. Сегодня требовала решения самая глобальная из них — расчет с портом за тоннаж, отходы и швартовку. В ноябре из-за двухдневного шторма к этим расходам также добавилась пеня за неоговоренный простой у причала, и на перерасчет и проверку указанной к оплате суммы Фонеска потратил почти два часа вечером накануне. И вот теперь, не выспавшись и с забитой цифрами головой, он зевал в очереди к кассе. В единственном работающем в субботу отделении банка собралось около десятка человек, сонных и неторопливых в это раннее утро. Наблюдая за тем, как медленно сменялись у окошка клиенты, он начинал всерьез опасаться, что не успеет до закрытия.
— Виктор?
Он как раз протирал слипающиеся глаза, когда кто-то приобнял его за пояс, потому он так и оглянулся: с занесенной к лицу рукой. За спиной оказалась Габриэла, бывшая одноклассница и головная боль последних двух лет. Приземистая, крепко сбитая, с широкими бедрами и смуглой кожей — словно портрет типичной молодой жительницы Мадейры — она была напористой и не желала принимать отказ, пусть вежливый и мягкий, но безапелляционный, за окончательный ответ.
— Привет, Габи, — улыбнулся Виктор и повернулся к ней лицом, избавляясь от её настойчивой руки на своей пояснице. Она ответила ему лучезарным оскалом и поправила на шее форменный шарфик. Это была встреча, сулящая значительное ускорение процесса оплаты и сопутствующую ей необратимую беседу. Виктор не был уверен, настолько ли он отчаялся в очереди, чтобы пойти на этот шаг, но пока он размышлял, Габриэла решительно ухватила его за локоть и потянула за собой.
— Проходи на вторую кассу, — подхватывая из связки нужный ключ, скомандовала она. — Сейчас всё мигом организуем.
И, не дав ему возможности предпринять попытку отказа, скрылась за тяжелой металлической дверью. Коротко извинительно улыбнувшись обернувшимся ожидающим, Виктор вышел из очереди и шагнул ко второму окошку, открывшемуся специально для него. Ему было крайне неловко. Исключительно неудобная ситуация.
Приняв у него платежки и выстукивая пальцами по компьютерной клавиатуре, Габриэла осведомилась:
— Как дети?
— Хорошо. Спасибо.
— Как сам?
— Тоже не жалуюсь.
Она подняла на него долгий испытующий взгляд, словно пыталась через стекло и его смущенную улыбку рассмотреть, правду ли он говорит. А затем снова забарабанила по клавишам.
— В этом месяце почти на пятьсот евро больше! — хмыкнула она, хмурясь монитору. Виктор едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Чем ей была полезна информация о том, сколько он ежемесячно платит порту, он не понимал. И зачем она констатировала очевидную разницу, не понимал тем более.
— Верно. Так вышло, — ответил он, пожимая плечами и продолжая улыбаться. Габриэла не была ни плохим человеком, ни непривлекательной женщиной, Виктор видел это и искренне сочувствовал её влюбленности, но не был готов — и не думал, что когда-либо будет — к новым отношениям.
— Так вышло, — эхом повторила Габи и просунула обратно чек и сдачу в несколько монет. — Вот, всё готово.
