– Купили? – Елена довольно расхохоталась. – Вот все так и считают. А мы за нее ни копейки не платили!

– Досталась в наследство?

– Что вы, какое наследство. У него родители были колхозниками, у меня папа водитель, мама швея на фабрике. Стыдно признаться, откуда у нас мебель барская. – Она показала в окно: – Посмотрите, сейчас там уже березняк растет, а раньше частные дома стояли. Мы только заселились сюда, а их сносили. Тоже, видно, застраивать многоэтажками планировали, но такое время тогда наступало – только разрушать ума и хватало. Ну и вот: свалка там образовалась, а на свалке этой – разбитая, старая выброшенная мебель. Ника, ну, муж, ходил по темноте, чтоб не видели, – ну, стыдно же, – и таскал домой то ножки, то крышку, то стекло гнутое от витрины буфета. Я ему помогала, и Сережа помогал, сын наш, он тогда только в первый класс пошел, но все равно: по планочке, по реечке… У Ники, скажу вам, руки золотые. И когда у нас беда случилась, ну, та, со стрельбой, у него произошел паралич. И он все пытал врачей, оживут ли руки. А те ему: оживут, вы их только развивайте, нагружайте… И он тогда эту мебель ошкуривал, подгонял, что-то заново вырезал, днем и ночью, днем и ночью…

Молодцов тоже внимательно осмотрел кресло, тут же ругнул себя: мол, не из того места у него руки растут, плинтус на кухне укладывал, и то криво…

– На реставрации мебели можно хорошо зарабатывать, – заметил Чесноков. – Особенно сейчас, когда возвращается мода на старину.

– Ну, что вы! – Елена даже рукой махнула. – Соседи все время его озадачивают: то стул починить, то столешницу заменить… Он ни с кого ни рубля не возьмет, такой человек. На хлеб с кефиром нам хватает, а больше и не нужно. Сережа уже самостоятельный, в Ростове живет, все у него есть, и мы никогда за длинным рублем не тянулись. Я работаю, да его пенсия, да дача… Вот, варенье оттуда, и из крыжовника, и из смородины, и вишневое. И пастилу я сама делала. Садитесь, чаек попьем.

Как раз к чаю вернулся из магазина и Федотов.

Варенье оказалось сказочным!

Когда речь зашла о делах, Елена спросила:

– Мне выйти? Или можно остаться?

– Да как хотите, – ответил Чесноков и выложил перед Федотовым веером сразу все снимки.

Тот дернулся, как бы отпрянул от них, щеку опять повела судорога. Елена быстро положила мужу руки на плечи, и Федотов тотчас успокоился.

– Этот, – произнес он хрипло и показал на фото брюнета. – Точно – он!

– Рядовой Забайраев, – пояснил Чесноков. – Вам эта фамилия, Никифор Яковлевич, ничего не говорит?

– Нет. Могу лишь повторить: я не знал ни одного из солдат.

Генерал-майор Всеволод Кириллович Громов выслушал Молодцова и Чистякова, пожевал дужку очков, потом надел их, еще раз подвинул к себе фотографию, на которую указал Федотов:

– Значит, с миной уходил скорее всего Муса Забайраев. Его, говорите, опознал Федотов, и еще до этого его же как потенциального преступника определили вы сами. Чем основан ваш выбор, Константин Иванович?

– Интуиция, – коротко ответил Молодцов.

Громов перевел взгляд на следователя. Виктор Иванович развел руками:

– Увы, у меня такого дара нет. Однако мне было намного легче, чем Константину Ивановичу. Я опирался на факты и делал предположения, так как имел возможность познакомиться с личными делами всех пятерых солдат, которые охраняли «ружпарк». Двое были сибиряками, третий из Мурманской области, четвертый – саратовец, а пятый, Забайраев, почти местный, из Чечни. Ему проще всего было уйти с ранцем. Бежать же, к примеру, в Сибирь с такой нелегкой заметной ношей…

– Логично, – согласился генерал.

– И еще, Всеволод Кириллович. Поскольку обнаруженных на месте пожара трупов было больше, чем надо, нетрудно предположить, что у преступника появились сообщники, проникшие на территорию военного городка. Сколько их было, сейчас не установить, но в результате перестрелки солдаты двоих убили. Сообщники скорее всего из этих мест, во всяком случае, из этого региона. Потому я склонялся к версии, что преступник – Забайраев.

– Убедительно. – Генерал еще раз взглянул на фото, потом перевернул его и положил на стол. – Во всем согласен, но… Но есть факты, которые говорят о другом. Правильно, майор Веретенников?

– Так точно, – ответил тот. Открыл лежавшую перед ним папку и продолжил говорить, заглядывая в лист: – Вот, официальные бумаги. Рядовой Забайраев Муса Бекханович погиб при исполнении в сентябре девяносто третьего, похоронен на кладбище в родном селе, в запаянном гробу… Ну, понимаете, почему.

– Это-то понимаем – сгорел боец, – кивнул Громов. – А вот все остальное – под огромным вопросом. Или память Федотова, факты Чистякова и интуиция Молодцова никуда не годятся, или вместо Забайраева похоронен другой человек. Но тогда, может быть, этот Муса появлялся все же в семье, кто-то его видел, что-то о нем слышал? Над этим надо сейчас поработать.

– Понял, товарищ генерал-майор. – Веретенников закрыл папку, словно демонстрируя свою готовность приступить к решению поставленной задачи тотчас же. – Я это село хорошо знаю, неоднократно там бывал.

– Потому, Всеволод Кириллович, ни Олега, ни других товарищей, которых могут знать в селе, лучше не использовать, – возразил Молодцов.

– Обоснуйте, Константин Иванович.

– Село это – тайп чеченского рода, большинство людей здесь, следовательно, соединены родственными узами. Братья, сестры, дядья, даже страшно подумать, какого колена. Главная власть тут – самый уважаемый тайпом человек, и никто за его спиной не скажет, не шепнет, особенно силовику, ничего о ком бы то ни было из своих. И мы добьемся обратного: если Муса Забайраев жив, он тотчас узнает, что им интересуются органы. Нам это надо?

На какое-то время в кабинете начальника УФСБ воцарилось молчание. Генерал понимал, что Молодцов прав. Сам он прибыл в этот регион считаные месяцы назад, врастать в сложную обстановку бегом невозможно, не зазорно учиться у более опытных, хоть и молодых.

– Ваши предложения? – Громов снял очки и опять прихватил губами дужку.

– Я готов их изложить сразу после того, как переговорю с генерал-майором Филимоновым. – Тут Константин понял, что собеседники могут истолковать эти его слова несколько иначе, мол, не хочет подполковник им доверять, держит от своих же закрытые карты, и потому счел нужным сразу же добавить: – Вопрос касается одного офицера, которого я хотел бы видеть здесь. Моего желания на это, естественно, мало, нужно согласие начальства.

Филимонов на просьбу Молодцова не раздумывая дал «добро».

Вечером Костя зашел в номер к Калинину. Вячеслав занимался наукой: перед ним были открыты сразу две книги на страницах, заполненных формулами, и он что-то записывал в толстую тетрадь.

– Если ты с предложением позаниматься, то перенесем на часок, а? Мысль интересная пришла, прерваться не могу.

– Макет мины завтра будет готов, – кивнул Молодцов. – Сегодня через час, как и просишь, я к тебе все же приду, с чертежами поработаем. А пока отниму у тебя две минуты, Слава. Поиск нашего «ранца» может затянуться, а у тебя, наверное, времени для ожидания не так много. Филимонов сказал, что ты можешь поступать так, как хочешь. Возвращайся дня через три, когда сделаешь из меня грамотея по минам, в Москву, спокойно занимайся там наукой, а когда понадобится…

– Понимаю, что найти мину – задача сложная, – перебил его физик. – Но поиск может затянуться, а может, и не затягиваться, так? И тогда в дело пойдут минуты. За них я из столицы сюда никак не успею долететь, поэтому – останусь.

– В таком случае, прошу гонять меня по всем пунктам с этим вашим изделием. И по теории, и по практике. По практике – особенно.

– С практикой как раз и будут сложности, – хмыкнул Вячеслав. – Мне надо видеть, что за мину мы найдем, какой конкретно модификации. Я ведь уже объяснял, что некоторые тонкости этого изделия знаю только я, и на словах чужому человеку это передать сложно. Потому вдвойне спасибо вашему Филимонову, что он оставил за мной право решать вопрос с отъездом.