– Тут трудно сказать, ошибаешься ты или нет. В этом самом Управлении была создана Инспекция ядерной безопасности, потом стала формироваться аварийно-спасательная служба, потом Инспекция превратилась в Управление госнадзора… И это все совпало со временем, когда пошел возврат тактического ядерного оружия из стран Варшавского договора, из республик Закавказья и Средней Азии. Как «ядерный ранец» оказался в одной из обычных частей – в батальоне, дислоцированном в Дагестане, это отдельный разговор, касаемый несколько других служб.

– А наша задача? – спросил Молодцов. – Я так понимаю, найти пропажу?

– Правильно понимаешь, – кивнул генерал. – Найти и ни в коем случае не дать ей выполнить то, для чего она предназначена. Ну, не передумал Героем России стать?

– Если даете возможность немного подумать…

– Хрен тебе, Константин Иванович. Спускайся этажом ниже, там тебя уже ждут товарищи, которые посвятят в детали задания.

Бац – и третий этаж «конторы», вместо Окуджавы и девушки Насти, с которой даже поцеловаться ни разу не успел. Похоже, прощай, Настя…

До отлета на Кавказ встретиться и поговорить с «головастым ученым» Вячеславом Калининым подполковнику Молодцову не удалось, и потому в самолете они сидели рядом. Физик был хлипок в кости, макушкой едва доставал Константину до плеча, но взгляд имел уверенный, а голос на удивление твердый и жесткий. А какая глубина в глазах! Такие люди знают себе цену.

– Даже не представляю, что я вам могу сказать нового, – начал он, едва представившись и опустившись в кресло. – Вы, насколько я понимаю, имеете прямое отношение к спецназу ГРУ, «ядерные ранцы» мы в большей степени придумывали для вас, и информация о них должна быть вам известна.

– Лично мне известно мало, – признался Костя. – Эти изделия были и у нас, и у американцев. С середины девяностых США и Россия по обоюдному согласию стали их утилизировать. Я тогда был курсантом, и изучению ядерных мин у нас особого значения уже не придавали. – Молодцов, снисходительно улыбнувшись, решил «забить гол» собеседнику. – Как понимаю, и вы, Вячеслав, только начинали тогда свою карьеру и потому ничего лично придумать для нас не могли.

– «Ранцы» были мощностью до килотонны в тротиловом эквиваленте, – словно бы не обратив внимания на реплику подполковника, продолжил тихим голосом Калинин. – Этот, в общем-то, заряд что надо. Бомба, сброшенная на Хиросиму, была всего в двадцать раз мощнее. Там погибли примерно сто пятьдесят тысяч человек. Разделите на двадцать – мало не покажется. И потом, никаких особых носителей не надо, «ядерный ранец» выглядел действительно заплечным ранцем, весил всего двадцать пять килограммов, а к нему необходим был лишь хороший спецназовец. Что же касается вашего замечания… Когда вы, Константин Иванович, были курсантом, я тоже учился, да, на четвертом курсе, уже корпел над дипломной работой. Я как раз тогда придумал, как на тридцать процентов увеличить мощность «ранца» и одновременно снизить его вес. Тогда уже действительно шла речь о запрещении легких ядерных боеприпасов, но, насколько я знаю, два-три изделия по моим работам были созданы. Начинка та же, калифорний и тритий, но я предложил… – Физик коротко взглянул на Костю. – Впрочем, детали работы уже не актуальны, но даже после закрытия темы вам я их сообщить не имею права. Вероятно, вы необходимой степени допуска к секретности, несмотря на свое высокое звание, не имеете. Могу сейчас сказать только одно: всю открытую информацию, которую я вам сообщил, вы могли бы получить по запросу в письменном виде. А закрытую – сами понимаете… Но знаете, почему я напросился на эту командировку и лечу с вами?

– Нет, – признался Молодцов.

– Мой «ранец» был снабжен тремя системами неизвлекаемости – необезвреживаемости. Слова корявые, но отражают суть. То есть вряд ли кто из даже опытных саперов предотвратит взрыв, если мина уже активирована и пошел отсчет времени. У меня есть шанс это сделать. Мину, так понимаю, вы найдете? Или хотя бы знаете, где ее примерно искать?

Молодцов покачал головой:

– Пока мы знаем лишь то, что один из «ранцев» в девяносто третьем году пропал – есть такое стойкое предположение. Детали возможного похищения только еще предстоит выяснить.

Эти самые детали он по крохам узнавал тем же вечером, беседуя со старшим лейтенантом запаса Никифором Яковлевичем Федотовым.

В предоставленном им для этого кабинете они сидели втроем – присутствовал еще следователь ФСБ Чесноков. Разговор трудно клеился. Федотов, болезненно худой, с мелкими птичьими чертами лица, возрастом далеко за сорок, был до предела напряжен, вытягивал шею, вслушиваясь в вопросы, но, кажется, плохо понимал их, приходилось постоянно переспрашивать, почти по слогам. Такое поведение человека было вполне понятным: два ранения в голову, сильный удар в висок, от которого осталась заметная вмятина. Удивляться можно было лишь тому, как Федотов вообще выжил в тот сентябрьский вечер тысяча девятьсот девяносто третьего года.

Ему дали вроде бы пустяковое задание: на территории военного городка организовать охрану оружейной комнаты. Городок располагался на границе Дагестана и Чечни. Часть меняла дислокацию, поскольку это было уже то время, когда на Кавказе запахло войной. Новое место для военного городка обустроили километрах в трех от этого. Туда уже перебазировали технику, оружие, тыловые заведения. В опустевшем «ружпарке» остался лишь один контейнер, за которым должны были приехать, кажется, или особисты, или из инженерной службы полка. В ожидании этого и остался в казарме старший лейтенант с пятью бойцами. Солдаты были не его подчиненными, их вообще из разных подразделений набрали – не задействованных в переселении этого отдельного батальона.

– Я вообще-то был связистом, но раз комбат поручил охранять объект – что ж, приказы ведь не обсуждаются. Да и дело-то на первый взгляд пустяковое. Мне сказали, два-три часа тут побыть. Это было в двенадцать дня, а до семи вечера никто за контейнером не пришел.

– А в девятнадцать ноль-ноль пришли?

Бывший взводный опять напрягся, видно, не понял смысл сказанного, и Молодцову пришлось повторить свой вопрос, высказав его более четко:

– Так во сколько за этим контейнером кто-то пришел?

Теперь Федотов вопрос понял и ответил:

– Пришли… Сначала, примерно часов в восемнадцать, появился человек в гражданском костюме – представился ученым. Пока он стоял за пределами городка, за КПП, я комбату позвонил, объяснил ситуацию, он распорядился, чтобы я его пустил. Ученый тоже должен был дождаться тех, кто за контейнером приедет. Он оказался страшным болтуном, из-за него, думаю, все и случилось. Начал трепаться: вы, мол, даже не догадываетесь, сколько это изделие стоит и какая в нем сила. Бойцы рты пораскрывали. Я оставил их и отлучился на пять минут…

– Что значит – отлучились? – спросил Чесноков.

– Пошел в туалет, – смущенно пояснил Федотов. – В казарме, где была оружейка с контейнером, к тому времени и воду уже отключили, и раковины туалетные вывезли, но у нас туалет и в районе спортплощадки был оборудован, за плацем. Там я и услышал стрельбу. Выскочил – а на меня ствол. И… И все. Выстрел, потом второй. Это помню, как в тумане. Упал на асфальт как в пуховую перину, боли не чувствовал. Смотрю, пламя вырывается из окон. Я за пистолетом потянулся, и тут удар в висок. Очнулся, врачи мне сказали, через двое суток только – выжил чудом. Да и то – как очнулся? Разговаривать начал лишь через полгода, но и сейчас еще…

Фамилий и имен бойцов, охранявших с ним «ружпарк», Федотов не помнил. Не вспомнил ни особых их примет, ни особых привычек.

– А если бы мы показали вам фотографии…

– Сейчас две тысячи четырнадцатый год, двадцать лет с тех пор прошло, понимаете? – не дослушав, отрицательно покачал головой Федотов. – Я когда в себя пришел, жену долго не узнавал. Все стерлось в памяти, все. Только лоб и глаза нападавшего помню.