И пока Летчик справлялся с дыханием – беспокойными волнами бродило оно без оглядки, – Костя вспоминал брата. Тот стоял перед ним, и черты его проглядывали в беглом зэке. А что, думал Костя, если брат побежит и нарвется вот так вот на двух раздолбайных солдат. Вдруг уже побежал и кроется где-нибудь в подземных трущобах, в подвальных оскоминах сырой гнили. А может, может, этот зэк и вовсе знаком с братом, вдруг вместе те сгущали черную масть в номерной ИК, борясь за свободный труд и право на режим. Он подумал даже, что ничем не отличается от них: уставная форма, ограниченное передвижение, кормежка почти наверняка такая же, эти командиры взводов, ощущение срока, время…

И так захотелось ему сейчас же прекратить застывшую паузу, что повторил:

– Ладно тебе, Леха. Отпусти.

Летчик не слышал. Он готов был выстрелить. Он мог бы, наверное, убить и не задуматься, что случится после. Зато Костя откуда-то знал, что такое смерть, будто видел ее – живую, словно сам был виновником чьей-то смерти.

Потянулся ладонью к стволу, и Летчик, сдавшись, сиганул россыпью мата.

Костя махнул зэку:

– Иди давай. Быстрее! Уходи!

Зэк опустил правую, за правой опустилась левая. И все внутри опустилось сперва у Кости, потом у Лехи. Опустилось, защемило и зажгло где-то в животе, дернулось в коленных чашечках, мякотью застыло в ступнях, а после хлынуло жаром. Захрипел зэк, кивнул и, не разворачиваясь, потопал спиной вперед, да так уверенно, будто раскрылись глаза на затылке или старый лес раздвинул ручищами стройные деревца, освобождая зэку незримый спасительный путь.

Летов долго еще смотрел на мельчающего зэка сквозь дрожащий кругляшок прицела. Он обязательно решился бы на выстрел, не будь рядом Кости. И сам, если честно, не понял, почему не стрелял.

Залил дождь. Так лес ревел от счастья. Пуля не пронзила лесную тишину, не ударил огнем отблеск свежей крови, жив остался человек, человек остался человеком.

– Извини, братан.

– Да пошел ты, – психанул Летчик.

В награду ли, от радости победы, лес размочил невидимые тропы, пустив к пацанам Татаренко. Он плакал, бедный-бедный лейтенант, и, втирая слезы в опухшее лицо, заметив издали родных сержантов, бежал к ним, не веря своему счастью, не веря вообще, что счастье может быть настолько внезапным.

Его сначала не пустили. Разрешили постоять возле турникета. Неприкаянно таращился на стенд с фотографиями руководящего состава. Седой полковник, поджав губы, глазел на него. Что же ты, Костя, наделал. Стой вот теперь и жди.

Закряхтела визгливо решетка двери. Повели мелких хулиганов, пьяных бородачей, живым шлейфом драконящих без того несвежий воздух.

– Вы к кому там? – в который раз крикнул сквозь защитный пластик дежурный.

– Да я это, – растерянно ответил Костя, – я не знаю, если честно. Мне вот тут вот, в общем… – Он протянул повестку.

Дежурный бегло заерзал по строчкам, что-то пришептывая, дергая губами. Разрывался без конца телефон. Дежурный бросался к трубке, с кем-то ругался, кому-то что-то доказывал, записывал в журнал адреса, оповещал по громкой связи о сборе следственной группы, отправлял наряд ППС на разборки с дворовой гопотой. В такой суматохе дежурный опять забыл про Костю.

Тот уже попятился к двери, оглядываясь, не палит ли его контора, как дежурный наконец успел вникнуть в содержание и, чуть ли не размахивая руками, принялся объяснять:

– Это не повестка вовсе. Повестка, – хмыкнул тот, – какая же это повестка.

– Так что, мне куда?

Испуганный Костя готов был прямо сейчас составить компанию задержанным. Догадывался, что не станут здесь церемониться, и придется рассказать правду.

– Да иди на здоровье, – заулыбался дежурный, – туда вон, в сто седьмой, – и даже паспорт не потребовал.

«Такие дела», – удивленный внезапным полицейским добродушием, Костя отыскал кабинет и, постучавшись тремя четкими ударами, приоткрыл дверь, заглядывая в невозможное будущее.

Пузатый майор с каким-то пластилиновым подбородком упорно бил по клавиатуре. Парень топтался у порога и вроде бы шагнул уже внутрь. Майор поднял голову, пытаясь распознать в гражданском пацане кого-то из сотрудников. Не опознал. Так напуган был Костя, что майору через силу пришлось улыбнуться, не спугнуть бы только случайного кандидата.

Жила еще в Косте былая армейская брешь. Вовремя вспомнил, как вертел на пальце завидные офицерские звезды, и, представив, что сидит перед ним тот же Татарин или ненавистный комроты, почти важно зашел в кабинет, закрыл до щелчка дверь.

– Я Неверов Константин. Мне тут в почтовый ящик пришло. – Он протянул листок майору. Но даже в руки не взял майор помятый типографский бланк, который самолично рассылал каждому демобилизованному солдатику.

– Лет сколько?

– Двадцать, – отчеканил Костя.

– Куришь?

– Курю.

– Пьешь?

– Нет, – соврал и отвел глаза.

– Плохо, – определил майор.

– Так точно, – согласился Костя.

Он ждал, когда майор дождется, пока заварится кофе. Это когда, и это пока, вялотекущая часовая стрелка сражали бедного Костю. Поскорее бы признаться, легче же будет. Так он думал, но понятия не имел, откуда в нем, бывшем противнике порядка, появилось желание сдаться и закончить враз преступную случайность.

– Чем на жизнь зарабатываешь? – спросил майор.

И Костя подумал, может, ненужность его и постармейская неустроенность выбили из колеи. Да была бы работа нормальная, разве слонялся бы тогда без дела, разукрасил бы танк.

– Да чем придется, – сглупил Костя, – матери помогаю пока что.

– Пока что. Почему пока что? Матери всегда нужно помогать, – заметил майор, и Костя в принципе согласился. Он кивнул, а майор застучал ложкой, размешивая сахар.

– Кофе бушь? – с просил майор и сразу перешел к делу, приняв недолгое молчаливое раздумье за ожидаемый отказ. Он указал на место, и Костя присел. Аккуратно сложил руки на коленях, отодвинул стул, освободив на всякий случай пространство между собой и столом.

– Служить в полиции хошь?

Костя, ждущий иных вопросов, согласный на все, лишь бы отпустили домой, не раздумывая, кивнул. Не понял, зачем. А когда понял, на что подписался, пусть кивком, пусть необдуманной улыбкой, пошел в отказ, ляпнув многозначительное «то есть», но майор уже доставал лист бумаги.

– Ну а что. Молодой, здоровый. В ППС бушь работать? Костя решил молчать.

– Вот и славно. ППС – это мощь. Основа основ, – радовался кадровик. – Нехватка, конечно. Кадровый голод. Но ничего, работа хорошая. Где ты такую работу найдешь? Вот именно. Нигде.

Костя верил, что не найдет такой работы. Да, может, вообще никакой не найдет. Но лучше уж остаться засаленным бездельником, думал он, чем снова надеть форму, да еще с нашивкой «полиция». Он осмелел, когда понял, что угрозы нет, и решил думать, что выходка с разноцветным танком не имеет к нему никакого отношения.

Когда надо было писать под майорскую диктовку «прошу принять меня на службу в органы внутренних дел», Костя аккуратно встал и вежливо кивнул майору.

– Извините, нет у меня желания.

– Да ты что, пацан? – раскраснелся майор. – Да разве можно? Я тебе тут письма шлю, время трачу. А ты мне что?

Костя замялся. И сам покраснел.

– Я тебе говорю, пацан, ты чего? Пенсия – рано, зарплата – раз в месяц. Стабильно. Без задержек. Форму – дают. Премия под Новый год. Да ты представляешь?

– Представляю. Можно, я подумаю?

– А что думать? Соглашайся, я тебе говорю. Подумает он.

– До завтра подумаю и завтра же позвоню.

– У нас некомплект. А ты вон какой, да у тебя на роже написано – мент. Что ты мне впариваешь? Уж я-то знаю.

Костю не обидела схожесть с ментом. Он сейчас прямо решил, если удастся работать в команде Старшого, возьмет себе ментовское погоняло. Назло, всем на зависть.