– Ну чего ты? – кричал майор, и слюна его брызгала во все стороны. Только уворачивайся.

– Да нельзя мне в полицию. Понимаете, не могу я. Брат у меня судимый. На зоне он срок валит. В тюрьме. Вы понимаете?

Майор хмыкнул, ноздри его набухли, и кровь опять бросилась в лицо. Красный-красный кадровик терпел поражение, а Костя мысленно благодарил брата за такой неумышленный корефанский подгон.

Старшой приехал утром. Мать ответила, что Кости нет дома.

– Как это нет?

– А так вот и нет. Не ночевал. Иди.

Костя, оправдываясь «Мама, ну ты чего?», открыл дверь и вышел на площадку.

– Тише говори, – предупредил, указав на дверь.

Мать и впрямь держала ухо по ту сторону. Распознавала тихую, но понятную речь. Вот-вот, и вышла бы сама, и прогнала бы этого негодяя, который подставил ее сына, который и младшего мог подставить. Но в младшего она верила. Младшему доверяла.

– Надо подождать, – просил Старшой и нервно ширялся в карманах. Спортачи ему шли больше, чем брюки со стрелками. – Ты подожди еще неделю. Должен приехать один человек, он все решает. Ты пойми.

Терпеливо слушал, как нагоняет суету Старшой.

– Да я понял, чего ты. Я подожду, конечно.

Он стоял и стоял. Можно было идти – Костя же услышал, через неделю, но Старшой мялся, как девчонка.

– Слушай, я тут договорился. Короче, хочешь брата увидеть?

Не заходя домой, Костя помчался по ступенькам. Мать открыла дверь. Тишина смело шагнула в квартиру.

Дембель спросил, как он хочет умереть. Костя ответил, что не собирается умирать.

– И все-таки. Рано или поздно придется.

– Думаешь, мне предоставят выбор?

– А если бы предоставили? – настаивал дембель.

И тогда Костя на отвяжись сказал, что не против расстрела.

– В упор из пистолета?

– В упор, – подтвердил Костя, – да хоть из пистолета. Какая разница.

Дембель произнес растянутое «ага», представил, как сражает затылок стальной сердечник пули.

– А вот я… – не дождавшись ответного вопроса, заговорил дембель.

Косте все равно было, как собирается уйти из жизни его странный попутчик, но ради спасения из этих приглушенных трущоб решил выслушать. Он закивал, изображая, как увлекательно рассказывает о смерти не убитый, к сожалению, солдат.

– Я бы вот знаешь, как хотел. Представь, что бежишь от людей. Толпа за тобой гонится. Хрен знает, что ты сделал такого. Но они бегут и бегут и хотят тебя разорвать на части.

– А потом? – спросил Костя.

– А потом пропасть. Представляешь, такой внезапный обрыв. И у тебя секунда всего, чтобы решить – прыгнуть или нет.

– И ты, конечно, прыгаешь.

– А как иначе. Прыгаешь, так и не поняв, правильно ли сделал.

Казалось, ни Костя, ни дембель не могли принять факт естественной смерти: старческого ухода, болезненного удушья, внезапной остановки сердца.

– Если прыгнешь, значит, герой. Не побоялся.

– Не побоялся умереть?

– Конечно.

– У тебя не было выбора. Все равно бы умер.

– Выбор есть всегда. Другое дело, что умирать придется каждому. Но лучше уж максимально смело. Это настоящее наслаждение. Вот знаешь, в этом и есть смысл. Смысл жизни. Мне так вот кажется.

– Да ну тебя, – хохотнул Костя, – бред какой-то.

– Да, бред, конечно, – с огласился дембель.

Они шли, и подвесной мосток раскачивался под ними, подыгрывая легкому речному ветру. Костя держался за стальные поручни, изношенные временем, похожие больше на тряпичные вытянутые тросы, и старался не смотреть вниз. Дембель задорно вышагивал и специально, что ли, раскачивал деревянную основу, треснувшую местами до глубоких прозрачных дыр.

– Ты сказал, понадобится моя помощь.

– Да… – растянул Костя. – Ты мне вот скажи. Ты бы мог убить человека?

– Еще чего? Зачем? – остановился дембель.

– Да ладно, не гони. Я просто так спросил.

– Нет, подожди. Ты что затеял?

Костя не ответил.

Фонарные столбы, понатыканные не к месту, транзисторные вышки, растянутые, обвисшие старческие провода намекали, что люди здесь лишние. Иногда преграждали им дорогу то одинокий старик, сгорбленный и сжатый, то рыночная какая-то тетка с сумищами в руках. Могли бы разойтись – пространство позволяло, бок о бок хотя бы, но местные уверенно шли напролом, не замечая двух молодых, не нужных полумертвому городу пацанов.

Дембель зачем-то здоровался с каждым редким встречным, но ответного «здравствуйте» не получал.

– По ходу жизнь тут тяжелая, – объяснялся дембель. – Одним собакам хорошо.

Дворовые стаи носились, как гончие, за невидимой палочной добычей. На деревянных колышках бывших заборов беззаботно дремали коты, поджав лапы. Грязная шерсть добро вписывалась в здешний контраст, а довольное мурчание подыгрывало отдаленным звукам загородной пилорамы.

Дембель шел все медленнее. Костя сказал бы – осторожнее. Останавливался, оборачивался. Нам туда. Нет, все-таки в ту вон сторону. Похоже, мог бы вовсе развернуться и пойти обратно к железной дороге. В двух домах заблудился, в трех электрических вышках.

– Куда мы идем?

– Туда, – указал дембель, хотя сам не знал, куда идти.

Показались осевшие домики.

Над входом, с пришпоренными к порогу смелыми гипсовыми какими-то колоннами, бугрился от ветра матерчатый плакат.

«Берегите природу – мать вашу».

Белые буквы, выцветшие от правды, обреченно сливались с прежде красным фоном, один непокорный контур сохранял фактуру и смысл написанного.

Покоилась у входа ржавая «Волга» с пробитым багажником.

Дембель кивнул, и Костя ответил – вариант.

Открыли с тяжелым мучительным скрипом гаражную дверь. Дыхнула холодная темнота, крутанул белый мертвецкий пар. Бахнуло звенящим громом, отдалось в деревянном полу глуховатым шумом. Дембель потянулся в карман за огнем зажигалки, но Костя уверенно нащупал выключатель, и просветлело. Заныли неприятно глаза.

С тем же выстраданным прищуром смотрело на них вытянутое лицо с рыбьим треугольным подбородком и чешуйчатой пористой кожей. Мужик, согнувшись, ютился в углу на корточках и было заговорил, но, дернув головой, опустил ее, и глаза, привыкшие к редкому свету, тоже устремились вниз.

Худая шея вертикально, словно торчащий флагшток, покачивалась нервным пульсом, и прижатая к ней голова ненормально тряслась.

– Здравствуйте, – сказал Костя.

Мужик нехотя дернул корпусом, так он поздоровался, не в силах, наверное, поднять ладонь. Сжатые кулаки грелись где-то в подмышках, а сплетенные у груди руки намекали, что особого желания говорить у мужика нет.

– Нам помощь нужна. Подбросишь до станции? – спросил дембель.

Костя сразу не заметил, что на голом костлявом теле висит старый милицейский китель с капитанской россыпью звезд на правом плече и старлеевским трезубцем на левом. Вытянутые коленки советских спортивок сочетались с порванными петлями у ног.

Мужик заерзал, достал откуда-то заготовленную самокрутку и одним движением запихнул ту в рот, снова покойно застыв глиняным равнодушием. Костя вытащил-таки зажигалку и, чиркнув огнем, приблизил пламя к спящему табаку.

Затянулся. Прокашлял неприятной трескучей хрипотцой и выпорхнул вслед остаток дыма, не осевший в легких. Мужик мусолил сигарету, гоняя ее по губам, и все не поднимал рук. Когда докурил, толкнул с силой языком, и скрюченный бумажный корешок стремительно понесся к соседнему углу. Сверкнув оранжевым, убился об стену.

– Пасыба, – сказал мужик, почти не открывая рта. А если б открыл, то перекошенные, сломленные через один зубы, гнойное небо и кровяные десны все равно не позволили бы слову пробраться живым и невредимым.

Дембель напомнил о просьбе. Но безвольный мужик и глаз не поднял.

Вышел обратно в улицу. Костя устало присел на деревянный поддон.

Мужик закашлял. Костя потянулся к спине – постучи да пройдет, – н о тот отодвинулся, типа сиди ровно и не мешай мне тут дохнуть. Я дох тут всю жизнь, а ты кто такой, чтобы мне теперь помогать.