Идиотская речь, максимально дебильная. Все медики раздражались до крика, когда их подозревали во влечении к пациентам противоположного пола. Дурость. Фантазии недотраханного организма, не бывает так. Мы для них – не люди. Неодушевленные предметы, вроде кувшина в натюрморте для художника. Они нас лечат, а не разглядывают. Но у меня от нервов крыша ехала. Я улыбалась, не выпуская из кулака ворот сорочки. Гомерического хохота на всю избу не вышло только потому, что живот болел. Кашель и смех мне тоже противопоказаны.

Изга промолчал. Я уже мысленно готовилась, что просто плюнет на меня и уйдёт. Мужчины так делают. Машут рукой: «Да и чёрт с тобой», а потом исчезают. Перестают бороться. Надоедает им. Я иногда пользовалась этим по работе и сейчас заметила, что съехала на любимые рельсы. Нет, зря. Нельзя так. Вот зачем я его довожу? Что со мной происходит? Только что всё осознала, прокрутила в голове, и снова бесы дёргали за язык.

– Извини…

– Это лён, – не стал слушать Изга. – Плотный материал, много воды впитал. Он не высохнет на твоём теле. Ты себя-то согреть не сможешь. Худая, слабая. Я понимаю, что ты стесняешься. Первый раз меня видишь, не знаешь, где находишься, что происходит. Подозреваешь меня чёрте в чём. Нет, я не маньяк и не псих, я действительно пытаюсь помочь. Мало объясняю, потому что не время ещё. Тебе после травмы и операции постельный режим нужен и полный покой. Давай договоримся. Всё, что касается твоего здоровья и бытовых моментов – моя забота. Окрепнешь, встанешь на ноги – будем думать, что дальше делать. Я сейчас даже снегоход не могу починить, потому что тебя боюсь одну оставить. Помоги мне, Ирина, пожалуйста. Довольно упрямства.

– Хорошо, – тихо ответила я и потянула сорочку вверх.

Сама раздеться не смогла, мокрая ткань застряла на плечах. Пока возилась с ней, так устала, что было уже поровну, в каком виде предстала перед шаманом. Он расправил на мне сухую сорочку и ушел к печке за тарелкой с кашей.

***

Ирина ела молча. Послушно и сосредоточенно вычерпывала кашу из тарелки и аккуратно снимала её с ложки губами, чтобы не испачкаться. Даже полулежа в кровати, прижимала локти к бокам и выглядела, как примерная папина дочка. Ошибся Изга, когда пенял ей на воспитание. Его-то как раз было через край. Оно проскальзывало в каждой мелочи и не давало больной Ирине наплевать на себя. Она стыдилась сходить в туалет, раздеться. Постоянно поправляла пряди волос, будто без расчески они могли лежать ровнее, и терла пальцами лицо. Вдруг грязь? Нельзя. Должна быть безупречной во всём. Как папа говорил.

Изга, разговаривая с духами, видел её отца, удушливым красным облаком нависшего над головой. Жёсткий мужчина, властный. У многих детей тесная связь с родителями, но редко вот такая. Строгий хозяин дворовой собаки или купленной в магазине куклы, а не отец.

– Чай, – напомнил шаман, подавая кружку и забирая тарелку. – Осторожно, горячий.

– Что за марка? Пахнет странно.

Изга улыбнулся в ответ. Правы были столпы восточной медицины, когда делили людей по конституции на ветер, желчь и слизь. «Воздушная девочка». Постоянно о запахах говорила. Лёгкая, тощая, нервная. Дефицит веса с рождения, аппетита нет. И папа всё время пытался накормить. Насильно. Кашей, чем же ещё? Вот и шарахалась Ирина от овсянки.

– Обычный чай, дешёвый. Я туда мяту добавил и замороженную бруснику.

– А сахар? Кислятина же. Или ты из тех, кто сахар в чай принципиально не кладёт, чтобы букет не испортить?

Очень строгий и злой папа. Вечно всем недовольный. Ирина не понимала, что копирует его. Это сложно осознать.

– Лучше мёд, чем сахар, но я не рискнул. Вдруг у тебя на него аллергия? Нам сейчас анафилактический шок совсем не в строчку.

– Я нормально ем мёд. Без проблем.

– Хорошо, – согласился шаман и забрал пустую кружку.

Сейчас Ирине станет тепло, нервное напряжение отпустит, и глаза закроются. Изга добавил мяту в чай ради этого, а бруснику вместо антибиотика. Лекарство тоже было, лежало в саквояже на всякий случай вместе с хирургическими инструментами. Но раз метка бледнела в избе, то здесь лучше обходиться народными средствами. Слишком далеко современная фармакология ушла от природы, сбивала тонкие настройки организма и мешала шаманским амулетам работать. Операция – другое дело. Внутреннее кровотечение брусникой не остановить. Там без вариантов. Но поддержать вмиг ослабший иммунитет можно и без радикальных методов.

Жаль, не все деревенские понимали эти нюансы. У якутов лица вытягивались от удивления, когда шаман вместо трав выписывал сильнодействующие антибиотики или отправлял в город на лечение. «А как же духи?» Изга в тот момент представлял миллионы духов, сотни миров с их сложнейшими связями и мысленно хватался за голову. Жизнь потратит, не объяснит. Поэтому отвечал проще: «Они помогут. В дороге».

Наша жизнь в наших руках. Духам плевать. Смерть – естественный итог, зачем её отодвигать? Шаман Изга соглашался с ними. Хирург Извольский не мог. Его учили по-другому. Они часто спорили и редко договаривались друг с другом. В итоге получались неправильный шаман и неправильный хирург.

Ирина уснула. Хмурая складка на переносице ещё не разгладилась, боль не ушла, но щеки порозовели. Можно оставить хотя бы на полчаса. Пусть отдыхает. Изга забрал саквояж из-под кровати и пошёл в дом. Подумав, бубен решил туда-сюда не носить. Он быстро вернется, их связи это не повредит. Забавно, но он уже представлял, как недовольно фыркнет Ирина, услышав, о чем беспокоится взрослый и признанный психически здоровым мужчина. «Если я отойду далеко от бубна, связь ослабеет, духи решат, что их бросили и обидятся». Ага, так и есть.

Сложно им будет вдвоём. Очень сложно.

По меркам города дом от избы стоял на соседней улице. Изга намеренно разделял два жилища. В одном разговаривал с духами, в другом спал, ел и пользовался благами цивилизации. Так, с одной стороны, правильно, а с другой удобно. Амулеты не выносили современную технику. Буквально разряжались рядом с включённым сотовым телефоном. Можно было жить настоящим затворником без связи с внешним миром, как и положено шаману, но Изга, промучившись год, отказался от сомнительного удовольствия полного единения с природой. Частичное оставил. Носил одежду из натуральных материалов, тщательно выбирал продукты, а всё искусственное, химическое аккуратно сложил в одном месте. Подальше от избы.

Свежо на улице, морозно. Солнце едва поднималось над горизонтом, но ветер уже не перетаскивал с сугроба на сугроб пригоршни снега. Успокоился буран. Всю позавчерашнюю работу загубил. Изга только тропинку прочистил и снова утопал по колено. В деревню рваться бессмысленно. Замело дорогу. Это неплохо, учитывая, что и к нему никто не приедет. Даже если руководители столичной поисковой группы спросят у местного участкового: «Не живёт ли кто-нибудь поблизости от места крушения вертолёта? Точно не живёт? – Живёт, но до него не добраться. На всех снегоходов не хватит. Горючка опять же, деньги».

Последнее особенно беспокоило. Тело Ирины на месте крушения не найдут. Её вещи тоже. Сумка с телефоном и документами лежала у шамана в шкафу под замком. У тех, кто до сих пор мечтал убить девушку, появятся вопросы. Они предложат за ответы так много денег, что кто-нибудь из деревенских дрогнет. Желание обеспечить семью или жажда разбогатеть перевесят уважение к шаману и негласное правило, что его, как святыню, трогать нельзя. Когда ждать гостей? Три дня прошло, тишина пока.

Дом шамана стоял на крепком фундаменте. Земля в Якутии, в отличие от столицы, промерзала почти на метр. Вода в дом заходила глубоко в подвале и оттуда же уходила в сливную яму. Обычный некалиброванный брус. Не до красоты. Несколько слоёв утеплителя, защита от ветра, влаги и вентилируемый фасад. Жил шаман, как буржуй. А всё ради того, чтобы не мерзнуть зимой и не тратить бешеные деньги на отопление. Дом успел остыть, кстати, нужно подбросить угля в котел.