«Если он и сейчас водит нас всех за нос, – подумала доктор Айзик, – ему прямой путь в киноиндустрию. Со своими способностями и обаянием этот мальчик покорит мир».

Поспешных выводов делать было нельзя, нужно всё сотню раз проверить и только потом написать в истории болезни заветный термин – ремиссия.

Ровно в полночь во всех палатах автоматически погас свет, но Том этого не увидел. Успел заснуть раньше, свернувшись калачиком на просторной кровати и не подозревая, что это его первая ночь в клетке.

Том проснулся от ощущения переполненности внизу живота. Очень хотелось в туалет. Свет уже вновь горел, и за окнами тоже было светло.

Спустив босые ступни на пол, он, не до конца проснувшись, пошёл в привычном домашнем направлении, но натолкнулся на стену. Протёр кулаками глаза и, вспомнив, что находится не дома, отправился на поиски уборной, но ни намёка на неё не нашлось. Входная дверь по-прежнему была единственной.

Подойдя к двери, Том пошарил по ней ладонями, силясь отыскать ручку, которой не было. Толкнул её, полагая, что она может открываться в другую сторону. Ничего.

Ещё раз Том обыскал поверхность двери, затем несмело постучал в неё.

– У меня что-то с дверью, она не открывается, – проговорил он. – Откройте, пожалуйста.

Тишина в ответ: ни голосов, ни звуков шагов. Том снова позвал:

– Меня кто-нибудь слышит? Откройте, пожалуйста, дверь. Мне нужно выйти.

Он повторял свои прошения снова и снова, но никто не откликался. Перемялся с ноги на ногу, умоляюще смотря на безучастную дверь и чувствуя, как внутри поднимается паника от того, что давление плавно перерастает в резь и естественный позыв становится всё сильнее.

Том с силой постучал, металл низко загудел от ударов.

– Откройте! Мне необходимо выйти! Мне… очень нужно в туалет!

Теперь стало не только страшно не дотерпеть, но и стыдно. Но зато с той стороны ответил один из охранников, дежуривших на этаже.

– Почему кричишь?

– Мне нужно выйти. Очень!

– Зачем?

– В туалет. Пожалуйста, откройте!

– Отойди от двери, – произнёс охранник и отпер дверь.

Не догадываясь о местных законах, Том попытался юркнуть в коридор. Охранник отреагировал молниеносно: забыв о том, что и его предупреждали быть с пациентом из этой палаты осторожнее, заломил Тому руку и прижал его лицом к стене.

Том только и успел испуганно пискнуть, даже не сразу ощутив боль в выкрученной руке. А после забился, как пойманный мотылёк, но куда там – силы были не то, что не равны, их соотношение было просто смешно.

Охранник сомкнул вторую ладонь на загривке парня, удерживая надёжнее.

– Что вы делаете? – взвизгнул Том. – Отпустите! Мне больно!

Охранник отпустил, загородил собой дверной проём. Том смотрел на него исподлобья, держась за ноющую руку.

– Отойди к кровати и держи руки так, чтобы я их видел, – скомандовал мужчина.

– Зачем вы меня схватили? Мне просто нужно в туалет, выпустите меня.

Том говорил с чистейшим наивным непониманием, но это не подкупало. Когда он вновь двинулся к двери, охранник закрыл её и, вытянув перед собой руку, чётко произнёс:

– Не подходи. Стой на месте.

Том всё ещё не мог понять, к чему всё это, но остановился. Холодный, звучный тон не располагал к неповиновению.

– Отойди к кровати, – повторил охранник.

Том послушался и в этот раз, стал, куда было сказано, всё с тем же непониманием, перемешанным с долей обиды за незаслуженное жестокое обращение, смотрел на мужчину в тёмной униформе. Охранник ничего не объяснил и ушёл, а вскоре к Тому зашли двое санитаров и медсестра с ампулой мощного успокоительного в кармане белоснежного халата. И они тоже ничего не говорили, просто контролировали его состояние до приезда лечащего доктора и были готовы принять меры, если вдруг оно выйдет из-под контроля и перейдёт в буйство.

Доктор Айзик приехала через сорок минут к началу смены и сразу же поспешила в палату к Тому. Он сидел на кровати, скрючившись в три погибели, обнимая колени, зверьком смотрел на молчаливых, слишком серьёзных взрослых.

– Вы кололи ему что-нибудь? – даже не поздоровавшись, сходу спросила мадам Айзик у медсестры.

– Нет, он вёл себя достаточно спокойно.

– Это очень хорошо. Сейчас ему запрещены к применению любого рода угнетающие препараты.

– Доктор Айзик, оформите эти указания в качестве приказа, иначе кто-нибудь может их нарушить по незнанию.

– Обязательно оформлю, не сомневайтесь.

Том наблюдал за их разговором, и вдруг стало так обидно, что сдавило горло. За то, что они говорили о нём в его же присутствии так, словно его здесь не было; за то, что так обращались; за то, что не пускали в туалет, ведь это же нонсенс, издевательство!

Он шмыгнул носом и лёг на бок, подтянув колени к груди. Быстро стёр слезу, просочившуюся из края глаза.

Договорив, мадам Айзик подошла к нему, села в изножье кровати. Том демонстративно отвернул от неё лицо, спрятав его в подушке. Её не хотелось видеть, и это позволяло скрыть постыдно влажные глаза.

– Том, это доктор Айзик, – мягко, даже ласково проговорила женщина.

– Я знаю, – буркнул в ответ Том, подушка почти поглотила его слова.

– Расскажи, пожалуйста, что случилось.

Том не ответил, только шумно выдохнул и перевернулся на живот, но через секунду вновь повернул нижнюю часть тела вбок, потому что от давления на живот становилось совсем невыносимо.

– Том, пожалуйста, говори со мной, – снова обратилась к нему мадам Айзик.

Он сел, устремив на женщину полный незаслуженной злости взгляд.

– Я просто хотел в туалет, а мне чуть руку не сломали! И не выпустили! Так нельзя! Я не хочу здесь быть! Я домой хочу!

– Тише-тише, – успокаивающе произнесла доктор. – Ты хочешь в туалет? Пошли со мной.

Она встала и жестом пригласила Тома следовать за ней. За порогом палаты к ним тенью пристроился охранник; доктор взяла Тома под локоть. Почему-то ей хотелось водить его за руку, это казалось правильным и нужным ему. Может быть, потому, что он вёл себя как маленький ребёнок, и срабатывал инстинкт заботиться о нём.

В уборной Тома тоже не оставили в одиночестве, к нему присоединился санитар, скрестив крепкие руки на груди, махиной встал в стороне. Заметив его, Том вздрогнул, попросил:

– Выйдите, пожалуйста.

– Я должен за тобой приглядывать.

– Хотя бы отвернитесь.

– Я должен за тобой присматривать, – как робот повторил санитар.

Тому не осталось ничего, кроме как смириться с обществом постороннего человека в столь интимный момент. Он встал сбоку от унитаза, чтобы быть спиной к мужчине, но щёки всё равно полыхали от смущения.

Потом они вышли к доктору Айзик, ожидающей около двери.

– Всё нормально? – спросила она.

Том вконец растерялся, подумав, что должен отчитаться в своих действиях, чего делать совершенно не хотелось. Обернулся на дверь в уборную.

– Да, нормально, – неуверенно ответил он, надеясь, что большего от него не потребуют.

Доктор перевела взгляд на санитара, тот кивнул, подтверждая, что ничего вопиющего или заслуживающего внимания не произошло.

Тома вернули в палату, там же ему организовали завтрак, посчитав, что пока ему лучше не контактировать с другими пациентами. Это лишь подкрепило его уверенность в том, что это была какая-то супер-крутая клиника. Но некоторые радость и гордость от пребывания в ней поутихли, слишком уж сурово всё было в её стенах, хоть ему было и не с чем сравнить.

В душ Тома сегодня не повели. И после завтрака его проводили в один из кабинетов, где его уже ожидали трое докторов с крайне сосредоточенными лицами, мадам Айзик тоже осталась.

Эскулапы задавали те же самые вопросы, что и вчера: имя, возраст, место проживания и так далее. Что-то бесконечно записывали, помечали; на столе лежал включенный диктофон, и писала камера, документируя каждое слово и каждый жест.

Опрос казался бесконечным, утомлял. Вопросы повторялись, уточняли всё новые и новые детали, изворачивались. Доктора из кожи вон лезли, чтобы поймать Тома на лжи или опровергнуть подозрения в ней. Потому что либо они недооценили способности Джерри, либо перед ними на самом деле был не он.