«Да как же так?» — не верил он, продолжая входить в ежедневную медитацию — «Ведь если бы она была мертва, то на её месте в Силе я ощутил бы холодную чёрную пустоту, какую вижу на месте своего отца, а я ощущаю живое тепло. Оно желто-оранжевого цвета. Она жива и я это докажу».
И правда взялся за это, при каждом удобном случае сбегая на Дантуин и как это ни странно, помогать в этом ему взялся канцлер, который уже успел забыть былую неприязнь к нему этого мальчишки, единственный поверил его словам и охотно покрывал его. Под видом особых заданий они вдвоём летали на Дантуин, при этом много и подолгу беседуя. Говорили в основном об Асоке, о том, почему она так поступила и в конце-концов Энакин не выдержал и высказал ему свои чувства к этой девушке, надеясь, что тот не выдаст их Совету. Но Палпатин был далёк от этого намерения, казалось, был даже рад, что юноша именно с ним решил поделиться таким откровением.
— Я думаю, что ты не совсем прав, считая, что она тебя не любит, я думаю, наоборот, просто пока ещё не поняла этого так явно, как ты — сказал канцлер во время одной из таких вылазок — Думаю, когда Асока осознает это в полной мере, то ей станет досадно от того, как долго она не видела твоего чувства. Она очень глубоко переживает чужие эмоции, особенно тех, кто ей близок. Покойный отец. Магистр Пло. Ты — никого нет важнее в её жизни. Осталось только дождаться этого. А я тебе помогу, ты только верь мне.
И Энакин верил, хотя бы потому, что Палпатин говорил об Асоке как о живой, уверенно и спокойно, словно не сомневался в том, что они её найдут. Только вот время шло, а успехов поиски не приносили, почти весь Дантуин перерыли они почти до основания, но следы Тано затерялись. Не нашлось даже намёка на то, что она тут была. Скоро, как это было не печально, придётся окончательно поверить в то, что предположение о смерти —правда, ведь на всём Дантуине Асоки не оказалось. Лишь только в одном месте они не побывали, почему-то упорно обходя его стороной — маленьком домике на окраине, стоявшем вдали от посёлков, в который никогда не заходили случайные визитёры и который не сразу даже увидишь среди отвесных скал. В нем жил одинокий рыбак и совсем недавно его сеть принесла ему необычный улов.
====== Глава 75. Сети недоумения ======
День сегодня был совершенно особенный, причём, трижды, хотя и не все его особенности могли порадовать. Начать следовало, конечно же, с хорошего. Именно в этот день Энакину исполнялось восемнадцать, и в качестве подарка Совет готовил ему нечто совершенно особенное, то, о чем мечтает любой падаван — звание Рыцаря. Какое же это было счастье, лютой бы на месте юного Скайуокера плясал бы от радости, получив сразу два таких удивительных дара — самостоятельность и совершеннолетие. Впрочем и он бы тоже плясал, причём, так лихо, что узорчатая плитка Зала Совета стерлась бы до белесого оттенка, а люстра свалилась бы с крючка, когда он задел её длинными руками, подскакивая под потолок. Бы. Если не одно обстоятельство, то самое третье, которое делало этот день из самого счастливого в жизни Энакина в самый тяжёлый безрадостный — именно сегодня исполнялось три года со дня официального признания смерти Асоки, а так же он ознаменовал прекращение их с канцлером неофициальных поисков. Дантуин был исследован до молекулы, однако, никаких следов пропавшей там не нашли, хотя, возможность имели и очень хорошую, но как назло, каждый раз оправлялись совсем не в том направлении, где ждала их истина. И потому посвящение Энакина в Рыцари прошло почти так же, как это было и у Асоки — скромно и сдержано, без особого ликования. Мысли его вообще были настолько далеки от всего этого, что порой он искренне не понимал, где находится и чего от него хотят эти двенадцать странных личностей. Зачем спрашивают у него что-то такое, что приходится переспрашивать? Для чего просят склониться и для чего просят повторить слова какой-то клятвы? И совсем уж неуместными выглядели их улыбки в конце всего этого. Так и хотелось стереть их, сказав, что ему тяжело и даже неприятно смотреть на них в день, когда умерли его надежды. В день, когда ему придётся окончательно поверить в то, что Асоки больше не будет. Что никогда она больше не войдёт в храм и не заговорит с ним. Не будет больше тёплого взгляда её родных красивых глаз. Останется же с ним лишь его боль и память о том, что было у них за все годы, проведённые вместе. Как же непросто принять это всё и поверить, что большего не будет. Продолжение этой истории никто не напишет и так она и останется навеки замершей на полуслове. И всё, что останется тем, кто выжил, это вспоминать её и думать о том, как могло бы быть, если бы Асока осталась жива.
«И как быть, если любовь к ней не думала умирать» — размышлял Энакин, приклонив колени перед Йодой, чтоб тот мог срезать ему косичку ученика. Он знал, что теперь всегда обречен думать об этом, мучаясь, как бы сказали психологи, эффектом прерванного действия. Ведь Энакин давно уже знал, что он сделать как только станет совершеннолетним и получит звание Рыцаря. Всерьёз признается Асоке в своих чувствах и предложить выйти за него замуж. Знал даже, что девушка ему ответит. И не сомневался, чем. Конечно же словом Да. Только согласием. Ведь если раньше она не замечала его из-за возраста и свойственной ему подростковой внешней неказистости, то теперь она могла об этом не переживать. Потому, что за последний год Энакин здорово изменился и похорошел, повзрослев даже внешне. И глядя каждое утро в зеркало, Скайуокер с удовольствием наблюдал там высокую, уже превышавшую отметку сто восемьдесят сантиметров, фигуру. Подростковая угловатость сменилась на красивый рельеф крепких мышц, подчеркнутых чёрной рубашкой и жилетом из кожи того же цвета. Овал лица приобрёл четкие очертания, утратив детскую округлость щёк, тонкие брови шли вразлет, как крылья истребителя, огромные голубые глаза, окружённые густыми ресницами, напоминали два озера, с их гладкой поверхностью, незамутненной порывами ветров. Даже небольшая ямочка на подбородке не портила впечатления, казалось наоборот, придавала его внешнему виду необходимую завершённость. Волосы потемнели, больше не выгорая на солнце, правда несколько последних лет, по стандартам, принятым в Храме, ему пришлось остригать их коротко, оставив на голове лишь небольшой ёжик в пару сантиметров, только косичка спускалась вдоль правого плеча. Его это раздражало, так как подобная стрижка совсем Энакину не шла, нещадно уродуя его, в общем-то, неплохую и даже местами приятную внешность. Но, к счастью, теперь с этим будет покончено, косичку срезали и можно будет опять, как в детстве, отрастить волосы до подбородка. Так ему будет гораздо лучше, Асока тоже так говорит. Именно так, говорит, а вовсе не говорила, так он упорно твердил, вопреки тому, что внушал ему Совет. Энакин засыпал и каждый раз видел перед глазами эту встречу. Вот они с канцлером нашли Асоку, она видит его, выходит ему навстречу и не сказав не слова, падает в его раскрытые объятия и ничего не может сказать от охвативших её чувств. Ну это не страшно. Пусть не говорит, Энакин сам скажет всё нужное, она пускай слушает и слышит:
— Я люблю тебя, как и прежде, давно уже, с самого детства. Я один верил, что ты жива. Один не терял надежды. Я и сейчас здесь, я никуда больше не отпущу тебя, только не отталкивай, только позволь быть с тобой рядом.
Она и тогда ничего не скажет, просто уткнётся в его грудь, замерев, наморожено и выжидающе, лишь только когда он в третий раз произнесёт слова любви, Асока чуть приподнимет голову и посмотрев в его лицо смущённо и ласково, ответил, не повышая голос:
— И я. Я тоже люблю тебя. Всегда любила. Очень сильно и очень глубоко. Как никогда и никого не любила.
Энакин просияет и тотчас же снова обнимет её, но прижав к себе только на одну секунду, чуть отстранится и дрожащей рукой вынув из кармана браслет, тот самый, что сделал специально для неё три года назад, притянул его ей на раскрытой ладони и опустившись на правое колено, тихо, но твёрдо, проговорит:
