Он пошел дальше, в лобовую часть, пригнув голову и стараясь не задеть руками острые металлические скобы, держащие мили бухт проводов, бегущих по стыкам между потолком и стенам по обе стороны узкого коридора. Банник просунул голову к посту второго наводчика, крошечную каморку Каллигена за «Разрушителем».

— Сэр, — произнес Каллиген с тарабакской палочкой во рту.

— Как дела?

— Да вот, легкие травлю, — честно ответил он и выдохнул облачко ароматного дыма. — Что тут сказать?

— А он? — сказал Банник, опустив голос и многозначительно посмотрев вниз.

— Хемо-Пес — он Хемо-Пес и есть. Знаю, не шибко полезные сведения, но он не пытался обокрасть меня уже три смены, поэтому я рад, что он торчит на своем нитрохиме и не лезет к моим вещам, — произнес Каллиген, достаточно громко, чтобы мехвод его услышал.

Банник перевел взгляд на бутылку с самогоном, припрятанную в сетку возле Каллигена. Он вернулся назад в коридор. Каллиген нырнул следом и выглянул наружу.

— Можете передать Колиосу, чтобы он сказал Брасслоку, что «Разрушитель» еще косит вправо? Я сказал ему после последней проверки, но он ничего не сделал. У него прицел сбит, клянусь вам.

— Передам. А ты пробовал попросить орудие?

— Ага. Весь этот бред о машинном духе. Молитвы, смазка, хорошее обращение и все такое прочее. Но я бы хотел, чтобы его попросил кто-то толковый, желательно с гаечным ключом.

— Можешь на секунду вылезти? Я хочу поговорить с Шоамом.

Каллиген отстегнулся и выбрался из кресла второго наводчика.

Банник полной грудью вдохнул прокуренный воздух. Нырнул внутрь и, перевалившись через кресло наводчика, просунул голову в пост механика-водителя. Там пахло еще хуже. Шоам практически жил в кресле. Аутленнер, механик-водитель «Марса победоносного», был точно таким же до своей гибели, и это было не единственное сходство между ними, подумал Банник, заметив нитрохимический ингалятор Шоама, который висел на стенных лямках. Он вспомнил пристрастие Аутленнера к глису.

— Неужели это сам маленький парагонский лорд? Привет, сэр. — Глаза Карлока Шоама блеснули в полутьме, озаряемой пикт-экранамам и приборными панелями.

Через стеклоблок проникал квадрат более яркого света. Шоам сидел, сгорбившись, прямо под ним.

— Шоам. Хотел всех проверить, — сказал Банник, но тут же упрекнул себя. Почему он всегда чувствовал себя так, словно должен оправдываться перед этим савларцем?

— Страшно? Это норма, — ответил Шоам. — Всех трясет перед боем. Боевая высадка. Большой риск. Не знаешь, переживешь ли ее. — Савларец взял маску респиратора, привычно болтавшуюся на ремешке у него на шее, и прижал к лицу. Раздался щелчок, а затем шипение газа из баллона на стене. Шоам сделал глубокий вдох.

— Ну, тогда… Если я могу чем-то помочь, дай знать.

— Выпустить меня отсюда? Найти уютное местечко и хорошую жену? Никаких больше битв, никаких убийств?

— Боюсь, что нет, — сказал Банник.

— Тогда у меня есть все, что вы могли дать, — ответил Шоам. — Лучше водить такого здоровяка, чем мою старую «Саламандру». Тут безопаснее.

— Верно. — Банник замолчал, и его взгляд упал на баллон. — Тебе стоит быть начеку, когда мы окажемся внизу.

Шоам погладил нитрохимическую маску.

— Она как раз помогает мне быть начеку. Если мы умрем, то не из-за меня и не из-за нитро, начальник.

— Тогда не перебарщивай.

Банник размышлял над тем, чтобы конфисковать маску и запасы химических веществ савларца, пока не прочел о побочных эффектах воздержания от их приема. Там говорилось, что савларцы сходили с ума, когда их лишали своего наркотика, и бросались на всех, кто оказывался поблизости. Заслуженный капитан Ханник очень сильно возражал против того, чтобы Шоама назначали мехводом «Чести Кортейна», но все его слова падали в глухую аугментику. Жрецы Машины сказали, что его выбрал сам машинный дух, и поэтому Шоам остался. Хотя Банник уважал водительские навыки савларца, он сомневался, что когда-либо сможет доверять ему. Но, с другой стороны, Аутленнер был зависим от глиса, и Каллиген туда же. Война сказывалась на каждом. Он знал, что вел себя предосудительно по отношению к савларцу, но ничего не мог с собой поделать. И решил как-то исправить это.

Вернувшись на главную палубу, Банник на мгновение замер, прислушиваясь к болтовне экипажа. В посадочные корабли и из них поступали приказы о подготовке к заключительным проверкам. Пока признаков близящегося вылета не было, поэтому Банник поднялся по трапу в башню.

Башня хоть и была широкая, но большую ее часть занимал затвор массивного боевого орудия. Первый наводчик Мегген сидел справа от него. Трап поднимался таким образом, что, когда Банник взобрался внутрь, его нос коснулся металла, скользкого от конденсата и густой смазки. Снарядный подъемник располагался за затвором, а на самой его вершине бугрились автопогрузочные механизмы. Кресло Меггена было затиснуто между двух полок: одной для новых снарядов, второй — для пустых гильз. Сзади находилась командирская башенка, в основании которой угнездилось еще одно кресло — запасной командный пункт Банника. Несмотря на массу техники вокруг, у Меггена было больше простора, чем у любого другого из них.

— Эй, Банник, — сказал Мегген. — Заскучал?

— Не люблю ждать, — отозвался Банник. — Ты как?

— Лучше не придумаешь, Коларон, — сказал Мегген. Они с Банником сблизились после Агриты, и заслуженный лейтенант не возражал, если тот обращался к нему по имени. — Мы в железной коробке, внутри другой железной коробки в третьей железной коробке, ожидаем, пока нас не выбросят прямо в битву. Чего еще я мог желать? — От него не укрылось выражение лица Банника. — Не волнуйся, осталось недолго, — добавил он.

— Прямо камень с души.

— Но, с другой стороны, дольше всего начала высадки я ожидал сорок восемь часов, — сказал Мегген. — Поэтому не обнадеживайся. Казалось, моя задница вот-вот разорвется, так сильно мне хотелось в туалет.

— Как твоя рана? — спросил Банник.

На плече Меггена красовался синюшно-багровый шрам, вены вокруг которого стали темно-красными — напоминание о стычке с эльдар на Агрите.

Мегген повел плечом:

— Все в порядке. Болит, только когда мне холодно или иногда пробую поспать. Первое не так заметно, ведь тут всегда жарко, а вот без второго я бы наверняка смог прожить.

— Что ж, я…

— Не говори, что сделаешь все, что сможешь. Понимаю, ты хочешь как лучше, но в нее тыкали все костоправы этого транспорта. Они ничего не смогли поделать, а учитывая то, что ты можешь только попросить их, значит, ты и сам ничего не сможешь поделать. Все, чем они меня пичкали, в подметки не годится выпивке. Я бы убил за бутылку хорошего глиса, но ведь нужно как-то жить дальше, верно?

В ухе Банника взорвался резкий звук. Приоритетный вокс-сигнал принес с собой голос корабельного палубного офицера:

— Всем войскам приготовиться к высадке. Всем войскам приготовиться к высадке.

Снаружи глухо завыли сирены. Тихие разговоры экипажа в танке окончательно стихли. Раздался металлический удар. Банник почувствовал, как машинный дух «Чести Кортейна» вздрогнул от нетерпения.

Мегген бросил взгляд на башенный люк:

— Похоже, мы вылетаем. Удачи, сэр. Будем надеяться, нас не собьют до посадки.

Банник слетел по трапу, обхватив рейки ногами. Он проворно обогнул Эппералианта, втиснувшегося в свое оборудование, и опустился обратно в кресло. Без вокс-устройства, что напоминало ему о существовании остального мира, у него вполне мог бы случиться приступ клаустрофобии. Даже в лучшие времена внутри «Чести Кортейна» было не повернуться, но все казалось вдесятеро хуже, когда танк находился в посадочном корабле. Коробка в коробке в коробке. Мегген прав.

— Готовы, бойцы? — спросил Банник.

Ему ответил хор: «Так точно, сэр». Эппералиант закончил молиться и теперь слушал вокс, временами переговариваясь с другими связистами из второго «Гибельного клинка», командирского «Адского молота» и «Теневого меча» 7-й Парагонской роты сверхтяжелых танков.