— Ты не сердишься?
— За что? — с недоумением спрашивает Кристоф.
— Ну, что я ожила только от поцелуя сестры, а не от твоего. Так получилось. Феминизм здесь ни при чём, честное слово.
— Глупости, — Кристоф отмахивается, и он весел и, похоже, правда, доволен, — абсолютные глупости. Это же замечательно, что вы с сестрой любите друг друга настолько, что даже её чары бессильны. Жаль, что у меня нет такого замечательного брата.
Анна улыбается в ответ. Мысль, пришедшую в голову, она находит замечательной. Обняв его за плечи, тепло говорит:
— Зато ты сам замечательный.
И ведет за руку в столовую замка — чай пить. Хотя, сегодня, наверное, не грех и шампусика выпить — за прекрасные исключения из правил.
========== 163. Юджин (“Рапунцель”) и Жасмин ==========
Так-так, а золото, оказывается, очень манит к себе. Притягивает, зовёт. Теперь он, обычный уличный парнишка, отлично знает, что такое власть денег. Она застилает глаза, пульсирует в висках, и заставляет грешить, переступая черту за чертой. Юджин смотрит на золотые слитки, возвышающиеся от земли до неба, и дышит через раз.
И он бы так и стоял, замерев, зачарованный, и не отводил бы от золота Агробы глаз. Да вот только не выйдет — звук рычания, сперва глухой, а потом нарастающий, заставляет его обернуться. И встретиться с хищными глазами.
— Т-Т-тии-гр, — заикаясь, проговорил он, — п-п-риве-ее-т. Я ничё не украл пока. Чес-слово. Я сваливаю. Сейчас вот прям ноги в руки — и вперёд.
Юджин стал аккуратно направляться к выходу, крадучись по стенке. Идея слямзить в Агробе пару золотых слитков (у них ведь много, можно подумать, они заметят пропажу!) была ужасной. Отвратительной. А жаль. Он уже губу раскатал — купит себе кофе, дворец и обязательно новые штаны. Вот вечно так — совсем чуть-чуть остается до цели, и вот, облом.
— Оу, а может, и никакой не облом, — присвистнул Юджин, и только потом понял, что он сказал это вслух.
— И что вы здесь, молодой человек, делаете? — роскошная красавица с лицом, обрамляющим тёмные волосы, вышла к нему и сверлила чёрными очами. Она была юна, красива, сексапильна, и…
— Оу, ты что, только что погладила тигра?
— Да. Это мой друг.
Вот говорили ему ребята, что от девчонок нужно держаться подальше и лучше сразу уносить ноги, а он, дурачьё, не верил! И вот тебе, пожалуйста, блин! Что ему может сделать девчонка, гуляющая с тигром, если он признается, что хотел её королевство ограбить? Пулю в лоб пустит, или для начала пожалеет и всадит нож в коленку?
— А я тут, — Юджин пытался проглотить нервный комок в глотке, но не выходило, — знаешь, плюшками балуюсь. Вот.
— Какими плюшками, разбойник? — красотка продолжала покорять его дерзким взглядом. — Если ты немедленно не положишь на место слиток и не уйдёшь отсюда, ты сам станешь плюшкой для моего тигра. Я считаю до трёх. Раз!
— П-понял, п-понял! — Юджин капитулирующе поднял руки, пока дерзкая принцесса приближалась к нему. — Я сваливаю. Уже валю. Уже исчезаю. Почти.
И, развернувшись, он бросился прочь. Бежал, бежал, пока вспотел и совершенно выбился из сил. Промочил лицо в милом фонтане на улице, стащил рахат-лукум у торговца-простофили, а потом вдруг решил: была-не была. И развернулся обратно.
****
Жасмин сидела на ступеньках пещеры, где отец хранил золото государства, и ласково гладила друга-тигру по голове, жалуясь на свою горькую безрадостную жизнь. Никто её не любит, а из парней вокруг только симпатичные воришки в старых грязных штанах тусуются. Печаль-беда-обида.
— Привет, — сунувшись в пещеру и сияя белоснежной улыбкой, сказал паренёк, которого она только что вспомнила, — я Юджин и, знаешь что? Не хочешь сходить со мной в кино, твоё величество? Только, умоляю, без Тигра.
И озорно подмигнул, не оставляя шансов отказать.
========== 164. Ханна Бейкер и Клэй Дженсен ==========
Ханна читает в траве, болтая ногами. Вряд ли она понимает точно, что сейчас делает. И уж точно — не понимает, какая в этот миг она красивая. Счастливая улыбка ползёт медленно по лицу, от угла до угла, касается уголков рта, на щеках играют ямочки, а на лбу, у виска, солнечные зайчики танцуют. Клей знает — у неё в руках всего лишь комикс о Бэтмене, или об Аквамене, а, может быть, о Чудо-женщине. Она счастлива вовсе не от букв, которые пляшут перед глазами. Она счастлива просто потому, что счастлива. Просто так.
У Ханны Бейкер есть привычка, которую он, Клэй, находит невероятно милой — каждое утро она готовит две чашки кофе, и одну приносит ему, на веранду, занятому цифрами, подсчётами и финансовой аналитикой, и время от времени бурчащему, что всё вокруг его уже порядком подзадолбало. А, Господи Боже, он ведь хотел стать фотографом. Ханна ласково запускает пальцы в его волосы, ероша их, и быстро, как будто передумать боится, целует в висок. Она не мешает ему больше — не садится на колени, не читает нотаций, не достаёт моралью о том, какой мир чертовски сложный, а цифры в мире ещё, ещё сложнее. Она лишь молча с улыбкой отдаёт ему чашку кофе, целует в висок, ерошит непослушные жёсткие волосы, и идёт себе дальше — у неё всегда найдётся множество дел. Она обычно потом читает пару минут, прежде чем бежать на работу, или стоит у зеркала, крутя на пальце шоколадные локоны, переливающиеся в лучах солнца, с видом таким решительным, точно собралась штурмовать Бастилию. Он говорил ей, чтобы нашла другую работу, что ей нужно развиваться, показать миру свои стихи, чудесные и глубокие, от которых он (только — тс-с-с! — никому!) часто плачет тайком. Но Ханна лишь, смеясь, отмахивается. Работа бухгалтером в небольшой кафешке её вполне устраивает, а рваться ввысь, строя карьеру, она не хочет — ещё там, в школе, после пережитого, она поняла, что в жизни есть много вещей, куда поважнее нудной работы, и да, таки важнее денег всемогущих.
Часто Ханна приносит домой вкусняшки — торты, маленькие пирожные, вкусные эклеры или пушистые поджарые булочки с маком или корицей. Клей от такого угощения отказаться никогда не может и всякий раз устраивает знатный пир. Он уже поправился, набрал лишних килограмм, отрастил животик. Вот, теперь заставляет себя вставать утром почти на час раньше, натягивать старенький спортивный костюм с вытянутыми и потёртыми коленями, и бежать на пробежку. Когда однажды усталость взяла своё и пришлось утром остаться дома, он страшно разволновался. Метался на подушке, тяжело вздыхая, и взволнованно спрашивал (скорее, у себя самого, чем у Ханны).
— Вдруг я стану толстым и ты меня разлюбишь?
Ханна в ответ улыбалась так, что самое чёрствое сердце способно растаять, и, прижавшись губами к коже, целовала щёку:
— Не говори глупостей.
И он тоже улыбался, а ещё обычно (в шутку) каялся: «Ну какой же я дурак!»
У Ханны очень много привычек. Она вся — сплошная привычка, маленькая, милая и забавная. Перед тем, как лечь спать, например, она всегда целует его в позвоночник — прямо в ложбинку между лопатками — напоминает негласно, что помнит, как в день их помолвки он сначала её туда поцеловал быстро, а потом уже — в губы. Или готовит капучино, в котором много-много пенки. Почти всегда она снимает её с его губ, проведя по ним языком, а потом быстро целует в нос, или оглушающе — в ухо — и ускользает в ванную, прежде чем он успевает отреагировать. Она взяла себе в привычку читать каждое утро, проснувшись, хотя бы несколько минут, и — в выходные дни — не меньше часа по вечерам. Или, когда в час сиесты, солнце высоко в небе танцует твист, лежать в траве, листая комиксы — им уже почти тридцать, но, когда она читает их, выглядит точно как маленькая девочка, милая и тёплая. Как и в школе.
Ханна любит путешествовать и в дороге держать его за руку, так, чтобы их пальцы переплетались, не отнимая рук и не разжимая объятий. Они исколесили уже всю Америку, побывали и в Европе — в Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Чехии и Польше. В следующем году планируют в Тоскану, а ещё, если получится — а Испанию, к морю и солнцу. И хотя Клэй предпочёл бы подышать воздухом Шотландии и посмотреть на мир на вершине Эйфелевой башни ещё раз, он согласен на Испанию, о которой Ханна давно уже мечтает. Он вообще на что угодно согласен, лишь бы с Ханной вместе, и она была рядом.
