Они однажды говорили о ребёнке. Мягко обмолвились оба: что, если бы решили родить? Кто бы это был — задумчивый мальчик, серьезный и немного грустный, как папа, или милая девочка с мягкими ямочками на щеках, один в один как у матери? Решили вернуться к этому разговору, но позже — когда им будет чуть-чуть за тридцать. Когда они покорят вдвоём, вместе, целый мир. Хорошее желание для тех, кто жить начал, только когда окончил школу. Сейчас они усыновили рыжего котёнка из приюта, которого оставляют на попечение его родителям, если куда-то едут, и любят гладить по пушистым лапкам.

Сегодня выходной, а, значит, они вечером идут в кино и будут там хрустеть поп-корном, сидя на заднем ряду и держась за руки. Ему, правда, ничего почти не достаётся под цепкими пальцами Ханны, но Клэй не обижается. Он любит смотреть, как она хрустит вкусняшкой, улыбаясь во весь рот.

Но это вечером, когда полная луна станет баловаться на небе, а оно будет поцеловано мириадами звёзд. А теперь же — как всегда — она читает, лёжа в траве, и, заметив направленный на неё фотоаппарат, улыбается и машет рукой. Он фотографирует — это, кажется, уже сотое подобное фото в траве. Юбилей.

А ещё улыбается и думает, какая она сейчас (и всегда) прекрасная.

–—

Клэй Дженсен сидит на тесной кровати, смотря в окно психиатрической клиники, и не узнает голоса матери, уже не прячущей слёз. Сегодня — его день рождения, но вряд ли он знает. Он не отмечал его с тех пор, как Ханна Бэйкер покончила с собой.

Он выпилен из мира, и не реагирует ни на что вот уже двадцать один год.

========== 165. Азирафаэль и Кроули ==========

\human student au \

— Ай-ай-ай, — скатившись с возлюбленного, запричитал Азирафаэль, — что же скажут люди? Что люди подумают! Не приведи Господи, узнают!

— То есть, — небрежно бросил Кроули, выбрасывая презерватив, — что подумают люди, когда узнают, что ты курил стафчик, баловался марихуаной и периодически напиваешься до потери пульса, тебя не волнует, а вот что они скажут, если узнают, что мы с тобой пара — да?

Кроули сел, смачно выругался, потому что понятия не имел, куда он, чёрт побери, дел трусы, и стал искать их под кроватью. Видимо, и там не мог найти, потому что из-под кровати периодически раздавались ругательства: «Чёрт!», «Да где же они, мать твою?», «На люстре их, твою мать, искать, что ли?»

— Не ругайся, — Азирафаэль уже встал и почти закончил одеваться, как раз натягивал футболку, — и я не о наших отношениях. Я о том, что мы перестали учиться. Совсем скатимся скоро. Ты посмотри, какой теперь у нас обоих средний бал — обалдеешь!

— Да и ладно, — Кроули сдался, надел джинсы на голое тело, и тут же нацепил на нос солнцезащитные очки. Вообще-то в тёмной комнате, когда на улице вот-вот должен был пойти дождь, в этом не было абсолютно никакой необходимости, но Кроули без очков, кажется, жить не мог. — Что-нибудь придумаем. Не впервой выкручиваться.

— Угу, как же, — надул щёки Азирафаэль, подходя к книжной полке и рассматривая учебники, некоторые из которых даже просмотреть подробно после выдачи не удосужился, — у меня завтра экзамен по философии. Там уже точно не выкрутишься. Лучше бы я в кулинарное училище пошёл!

— Азирафаэль, — Кроули пристально взглянул на возлюбленного, и глаза его засияли — такой блеск в них появлялся только когда он задумывал какую-нибудь милую пакость, — перестань паниковать. Придумаем что-нибудь, говорю же. Кто преподаватель?

Азирафаэль, рассматривающий по очереди каждый учебник (они все были не новыми и уже довольно-таки потрёпанными), с удивлением уставился на него — не сразу вспомнил, что философию Кроули прогуливал, то в ресторане перчённую курицу ел, то устрицами наслаждался, то в парке уток кормил, ожидая, когда же его сердечный друг тоже принесёт туда свою задницу, в общем, делал всё, что угодно, кроме посещения пар и выполнения, тем самым, своих непосредственных студенческих обязанностей.

— Мисс Уэлзевуллс, — сказал он, — она очень строгая. С ней шутки не прокатят. И придумать ничего не придумаешь. Эх, надо было читать этого Аристотеля и Ницше, а не как мы…

Кроули прищуривается, это Азирафаэль знает, несмотря на его тёмные очки — он так всегда делает, когда уже появившаяся идея начинает давить на мозги. Облизывает верхнюю губу, и у Азирафаэля вновь всё внутри сжимается от того, как это восхитительно.

— Опиши-ка мне её.

— Ну, — растерявшись, говорит Азирафаэль, — она строгая, носит чёрное, со странной причёской на голове.

— Так, ясно, — резюмирует Кроули, — одинокая женщина в летах. Я всё понял.

— Да нет, — пожимает плечами Азирафаэль, — она с нашим физкультурником, вроде, мутит. Но что-то всё никак до свадьбы дело не дойдёт. Слышал, она жаловалась кому-то, мол, он не хочет изучать порнографию.

Азирафаэль залился краской, а Кроули самодовольно кивнул.

— Ну правильно. Одинокая дамочка в летах. Что я неправильно сказал?

Азирафаэль только лишь плечами пожал, спорить совсем не хотелось.

— Значит так, — Кроули деловито прокашлялся, положив руку возлюбленному на плечо, — тут нужно чисто обаянием брать. На экзамен нанесёшь несколько каплей моих духов. Они, кажись, на женщин соблазнительно действуют. Наденешь лучший костюм, желательно тот, белый, который ты типа по поводу только надеваешь. И бодро шагай в аудиторию свободной походкой от бедра. Вот так.

Тут Кроули прошелся от окна до двери, демонстрируя. Если бы у них было время, Кроули уже бы очутился в кровати, оседланным. Но времени не было, так что, приходилось бедняге Азирафаэлю обуздать свои порывы. Так что, он просто удручающе покачал головой:

— Нет. Я так не смогу, ты же знаешь.

— Да, правда, — внимательно рассмотрев Азирафаэля с головы до пят, кивнул Кроули, — а ты тогда просто мило улыбайся и смотри на неё жалобным взглядом, мол, «Тётенька, сами мы не местные, отстали от поезда, голодные-холодные, поставьте оценочку, желательно, хорошую!» У тебя это точно получится.

— Нет, — удручённо помотал головой Азирафаэль, — с этой не прокатит точно. Она жалости не знает, я узнавал у старшекурсников. Говорят, у неё на зачётах настоящий ад творится.

— О, да я тебя умоляю! — отмахнулся Кроули. — От твоего взгляда любой растает и лужицей под ногами растечется. В крайнем случае, угости её блинчиками. Одинокие дамочки, знаешь, любят сладкое. Килограммами его поедают.

— Даже знать не хочу, откуда тебе это известно, — проворчал Азирафаэль, закрывая учебник по физике, — ладно, блинчики, так блинчики.

— Угу — кивнул Кроули. — Ты, главное, сам эти блинчики не съешь по дороге в аудиторию. И всё тогда будет в порядке.

— Ладно-ладно, — Азирафаэль уселся на кровать и поёрзал, устраиваясь удобнее, — а что у тебя с сессией?

— Завтра зачёт по информатике у мистера Пульцифера, или как его там. Понятия не имею, что с ним делать. Он и сам в компьютерах ничего не соображает, только ломает их. И как ему сдавать?

— А, ерунда, — радостный от того, что решил такую простую задачку, Азирафаэль сияюще улыбнулся, — он телефоны не отнимает. Так что, я тебе ответы на вопросы билета пришлю. Напишешь вопросы.

— Окей.

Кроули внезапно аккуратно обнял возлюбленного и легонько потискал его за бока. Им обоим предстояло самое суровое испытание — экзамен у миссис Гаджет, на котором хитростью не обойдешься, помогут только знания и вера в Боженьку всемогущего, так что, надо было садиться и учить. Но оба считали это ерундой и, найдя отдых вдвоём куда более важным занятием, пошли в парк помощь голодающим оказывать — уточек кормить.

========== 166. Пётр Верховенский и Николай Ставрогин (“Бесы”) ==========

Бесы нынче пошли иные, на тех, что в прошлые эпохи умы человеческие захватывали не похожие. Они прячут свою злобность и сластолюбие за детскою улыбкой. И тебе не скрыться от них, господин хороший, не спрятаться. Прилипают они, точно банный лист к тебе, сливаются в единое целое, и слезами заливаются, в вечной любви поклявшись неоднократно: «Да не могу я от вас отказаться! Я вас сам выдумал, на вас же глядя, Ставрогин!»