«Вы так прекрасны, что любой мужчина счел бы за честь быть рядом с вами и касаться вашей белоснежной кожи» — шепчет Рошфор, едва дыша, и с напускным восторгом, наигранным до чёртиков, смотрит в её глаза.
«Разве может быть женщина, которая столь прекрасна, врагом для кого-то? Миледи, дорогая моя, ваши злопыхатели попросту пали жертвой вашей красоты, и, без сомнения, ума» — склонившись в галантном поклоне, Ришелье, старый развратник, целует ей руку и холодные ладони.
Ей вовсе не нужно прикладывать никаких усилий, чтобы любой юнец, старше пятнадцати, и любой мужчина, не старше восьмидесяти, восхищенно дышал ей вслед, в полустоне выдыхая: «Богиня!».
Она сводит мужчин с ума лишь только взмахом прекрасных ресниц. За свою жизнь она не раз и не два слышала от мужчин самого разного статуса, характера и возраста, что её красота — их проклятье. Правда, ни одному из них не открыла правды — её красота всегда была проклятьем, в первую очередь, для неё самой.
Глупо было бы говорить, будто ей не нравилось быть блудницей по меркам этого лицемерного, закрытого, удушливого времени. Нравилось. Быть свободной, бросать всем снобам вызов, смеяться им в лицо — это ли не счастье для любой женщины, живущей в атмосфере удушья мужского мира, и страдающей от завистниц-глупышек и серых мышек, что прикрываются добродетелью? Это ли не высшее благо — иметь частицу свободы, когда никто не знает о том, что такое свобода. Вот только кому, как не ей, знать цену лжи? И, что, если солгал один раз, то уже больше не можешь остановиться?
И она знает, что ей лгут. И Рошфор, и Ришелье. Любой мужчина, который лишь раз заговорил с ней, лгал. Это их любимое развлечение. Их смысл жизни.
Впервые она узнала обо лжи и том, что она не имеет цены, в шестнадцать. Он говорил, что любит. Клялся, что не представляет без неё своей жизни. Называл её светом своих очей, радостью своей жизни. Столько нежных, сладостных слов, столько комплиментов, что лились ей в уши, пожалуй, не делал больше никто и никогда. Он смотрел на неё с восторгом. Он трепетал от одного взгляда в её глаза, тоже сияющие счастьем (разве можно не ответить на любовь любовью, когда тебе всего шестнадцать лет?).
И она забыла. О том, какую тайну скрывает. О том, какую ложь напела ему в уши, ложь, на которую он купился в итоге. Но она и сама позабыла об этой лжи. На миг, всего на миг, у неё проснулась надежда — на то, что ему будет совсем не важно, через что ей пришлось пройти в прошлом. Что он поверит ей, раз уж клянется в любви.
Любовь развеялась, словно дым, едва сползло с плеча платье, так не вовремя, так негаданно-нежданно. Он был яростен. Взбешён. Зол. Он кричал и проклинал — её, лгунью, и себя, обманутого, доверчивого, доверившегося.
А она, шестнадцатилетняя девушка, заклейменная блудницей, смотрела на него с разочарованием и горьким сожалением — точно грустный старик, наблюдающий за крахом эпохи, гибелью цивилизации, старик, что знал о том, что так будет. Она, конечно, не пыталась оправдаться — нельзя оправдываться за то, кто ты есть, неправильно и глупо. Она даже не пыталась объяснить. И, конечно, она не верила, что он захочет слушать.
Но до того рокового мига, когда непокорная лошадь решила её судьбу, когда платье так неудачно обнажило её сокровенную тайну, женщина, так и не успевшая стать графиней Де Ля Фер по-настоящему, ещё слабо, едва-едва, надеялась: любовь, настоящая, восхитительная, о которой он ей поведал, в которой признавался, в вечности которой клялся неустанно каждый день, возьмёт верх. Но нет. С той самой минуты и до сих пор она знает — любовь всегда иллюзия. Мы придумываем себе идеальный образ, вынашиваем в своей голове, и любим до беспамятства, Иллюзия эта продолжается до тех пор, пока какое-нибудь обстоятельство, иногда мелкая, незначительная деталь, не развеет её. И любовь проходит тут же, точно горький дым.
Иллюзия, что она свободна, предана, исключительно на его, а не на своей собственной, стороне, есть у Ришелье. Даже умные мужчины запутываются в пучине лжи твоей красоты, миледи.
Иллюзия того, что однажды они окажутся вместе в постели, и, может быть, проведут вместе не одну жаркую ночь любви, есть у Рошфора, ведь — какое очаровательное заблуждение! — он горяч, страстен, привлекателен для любой женщины, и для неё, леди Винтер особенно, и совершенно неотразим.
Иллюзия того, что он, политик, властолюбец, интриган, на самом деле является благородным рыцарем и полюбил воплощение добродетельной невинности, была однажды у графа де Ля Фера, когда он держал на руках упавшую с лошади, бесчувственную, юную девушку, мужчинами заклейменную как блудницу.
Весь мир — это одна сплошная иллюзия. И она не станет мешать (уверенным в своей добродетели) господам думать, будто у неё есть к ним чувства.
Будто у неё вообще к кому-либо из живущих на свете людей чувства есть.
========== 158. Гримхильда и Джафар ==========
В будуаре королевы Гримхильды, которую все называют Злой, холодно и пустынно. Огромное зеркало уже не радует, хоть продолжает, после убийства Белоснежки, уверять, что Её Величество — самая красивая женщина в мире. Ни одно прикосновение, тёплое женское, жаркое мужское, больше не радует, а лишь раздражает, точно комариный укус. Любое общество навязчиво и нежеланно. Она заточила себя в стеклянный дом, спрятала под стеклянный купол, и медленно превращается в лёд, морщась всякий раз, когда из самых недр души рвётся наружу холод.
В сердце королевы Гримхильды, которую все называют Злой, ничего нет, кроме ненависти и ярости. Она уже и не помнит, была ли когда-то другой, и знает только то, что ей бесконечно нравится быть такою. Милая девочка, раздражающая до чёртиков смазливая Белоснежка, забыта навсегда, стёрта со страниц истории, канула в Лету, растворилась песчинкой в море. Но милая девочка, смазливая Белоснежка, увы, далеко не самый главный её враг. Есть и другие — опаснее, изворотливее, коварней. Они задумали мировое господство вершить. Вот только забыли, что без неё это невозможно.
Эта мысль не даёт покоя, точит голову, точно червь. Королева Гримхильда, которую все называют злой, пылает яростью и становится монстром. Время убегает как песок из-под пальцев, но ей всё равно. Это не её время, а время её врагов пить вино триумфа, быть на пике победы. Скоро она нанесёт сокрушительный удар. Что ей пигалица-Белоснежка, коль она будет править миром?
Он приходит к ней ночью, касаясь ледяной кожи горячим дыханием. Монстр внутри неё оживает и идёт гулять. Он вырывается из тела и до крови кусает его губы, что пахнут солью и сигарами. Он жаркий, точно солнце в пустыне, но разум его холоден и расчетлив. У него, как и у всякого, кто не имеет сердца, планы по захвату мира и изменению мирового порядка расписаны на долгие годы вперед.
Он роскошный любовник, что будит в ней, обледеневшей, жажду с первого прикосновения, и умнейший советник, лукавый, точно змей-искуситель. Она — давно уже не ребенок и знает, что от таких мужчин стоит держаться подальше. Потому кусает губы, когда он, проведя по впадинке на её шее, обведя каждую родинку на плечах языком, жарко выдыхает сладостно-страстное:
— Ваше Величество!..
Она унимает жаркий огонь в крови и старается не подать виду, что сердце её из груди выпрыгивает, когда, опустившись перед нею на колени в изящном поклоне, он клятвенно уверяет, глядя в её стальные глаза:
— Вы будете править миром.
В будуаре королевы Гримхильды, которую все называют Злой, холодно и мрачно. Она не верит своему любовнику. Она давно уже никому не верит. А, может, никогда этого не умела.
Она знает, что однажды, за малое непослушание, она отсечет ему голову, и та, окровавленная, покатится к её ногам. А пока что он шепчет, что завоюет мир для нее и они построят вместе новый мир, могучее королевство силы и страха, в будущем.
Она позволяет ему обманываться, будто не видит его собственных захватнических планов. Она говорит ему, что верит, но ждёт лишь возможности пронзить его сердце стальным ножом.
