========== 109. Барбара Кин и Графиня (“Американская история ужасов”) ==========

Графиня — спокойная, величественная, скрытная. Ведущая размеренный образ жизни, несмотря на частую необходимую для выживания охоту и бесчисленное множество любовников.

Барбара Кин — взбалмошная, сумасшедшая, одинокая. Нерешительная и легко поддающаяся чужому влиянию. Быстро увлекающаяся и тяжело остывающая. Делающая одну ошибку за другой, но редко когда их признающая.

Вероятность того, что две эти женщины когда-нибудь встретятся, была равна почти что нулю. Вероятность того, что подружатся — еще меньшей. Но сейчас они сидели на веранде дома Барбары за бутылкой отличного вина и вели беседу-размышление — такую незначительную, но такую одновременно важную. Все совпадения не случайны, все случайности преднамеренны.

Барбара не может сидеть в своем кресле спокойно ни минуты. Крутится. Меняет позы. То и дело забрасывает ногу за ногу, стучит длинными пальцами по коленям. Улыбается так, точно еще чуть-чуть и разразится заразительным смехом, взорвется истеричным хохотом.

Графиня сидит прямо, величественно выпрямив спину, одну руку вытянув на подлокотнике кресла, второй держа бокал вина в руке. Рассматривает собеседницу с интересом, ловя себя на мысли, что та была бы идеальным порождением ночи и, чем черт не шутит, возможно, однажды они даже окажутся в одной постели. Слушает внимательно и слышит каждое слово.

— Джим… — вздыхает Барбара, мечтательно закрыв глаза, — его нужно наказать.

— Зачем?

— Потому что этот прекрасный мужчина разбил мое хрупкое сердце — пожав плечами, отвечает Барбара, как будто совершенно не понимает, как Графиня вообще может спрашивать о подобном. — Не оценил, как я чертовски хороша. А я не люблю, когда меня недооценивают.

— А мне то что с того, что мы накажем твоего бывшего возлюбленного? — апатично произносит Элизабет, посмотрев куда-то вдаль отсутствующим взглядом.

— Ну, — Барбара облизнула губы краешком языка, пропитанного вином, — устранив главного полицейского этого города, ты сможешь творить беспредел столько, сколько пожелаешь. Без наказания или каких-либо последствий. И, кажется мне, мы чудно повеселимся, превращая здешних узколобых и глупых жителей во тьму.

Графиня снисходительно улыбается. Ее (и они с Барбарой обе это знают) не остановит даже целый город, напичканный полицейскими, какими бы профессионалами они не были. Целая рота военных, служак, политиков ей не помеха. Королева Ночи не знает преград на своем пути. Так случилось однажды и будет вечно.

Зато (и Барбаре это прекрасно известно тоже) у нее есть другой, куда более тонкий и изящный интерес, ради которого стоит начать любое предложенное веселье — хрупкая блондинка сидящая в соседнем кресле напротив и жеманно улыбающаяся перспективе похоронить горе-любовника.

Графиня знает: мисс Кин мстит. Разбитое полицейским-красавчиком сердце все еще любит. И все еще болит. Но так будет не всегда. Возможно, однажды Графине удастся открыть Барбаре совершенно иной мир. Может быть, когда-нибудь это станет явью.

— Так что скажешь? — Барбара кокетливо стреляет глазами, отпив еще вина. — Повеселимся с красавчиком Джимом? Станем партнерами?

Графиня улыбается, ударив бокалом о бокал собеседницы:

— Думаю, дорогая, — глаза ее сужаются до размера кошачьих щелок, застыв в пристальном внимательном взгляде, — мы станем подругами.

========== 110. Сестра Мэри-Юнис Макки аkа Смерть и Мисси ==========

Сколько раз она умирала? Бесчисленное множество. Всегда — не в последний раз. Вечно не окончательно. Никогда не поверила бы, что однажды мгновение финального, самого последнего вздоха, наступит. Даже когда Доктор сжимал в объятьях, приказывая регенерировать, истерично плача, страдая, думала о том, что, возможно, и здесь обманет Смерть.

Сегодня такого не случится. Мисси знала это по холодным ладоням, становящимися с каждым мигом все более ледяными, по прерывистому дыханию, которое она бесполезно пыталась задержать в горле, по адской боли в спине, израненной от рук прошлой же версии самой себя. Сегодня наступит конец — окончательный и бесповоротный. Последний. Завершающий. Долгая жизнь, столетия борьбы и пожара внутри, в груди, в сердце, столетия ожидания дорогого друга в качестве узницы, завершены. Она умирает, как жила — одна, без свидетелей, без награды и без надежды. Чтобы знать, что рано или поздно такое должно было случиться, не нужно быть ясновидящей или сильным аналитиком. Такова участь всех одиночек, бросивших вызов обществу. Умирать в забвении, подальше от всех.

Дышать тяжело и больно. Каждая затяжка воздухом дается с трудом и остро болит. Грудь словно камнями придавили, почти не вздымается при вздохе. Дыхание тяжелое, свистящее, точно у больного чахоткой. Будь ты маленьким ребенком, пьяницей, учителем или Повелителем Времени, Смерть никого не щадит и всегда одинакова.

Мисси щурит глаза, почти потерявшие способность видеть, но делает это по привычке. На самом деле ей вовсе не нужно рассматривать приближающийся к ней силуэт, она узнала бы его по запаху, по звуку шагов. Она точно знает, кто это. Костлявая старуха с косой пришла забрать лучшую свою ученицу. Возможно, перед гибелью она ее даже коронует.

Но Мисси ошиблась. Точнее, была совершенно не готова увидеть ту, кого увидела — бледнолицую и прекрасную монахиню с глазами цвета теплого шоколада. Повелительница времени даже стала сомневаться, действительно ли перед нею Смерть, явившаяся убить ее?

Сегодня был день сюрпризов. Встретить свою прошлую версию, горячую, как девятый круг Ада, наслаждаться одним на двоих безумием, рвать себя на куски, метаться от Мастера к Доктору, от прошлого к настоящему, от себя к любимому существу, и с такими усилиями в конце концов сделать окончательный выбор, что стоил ей жизни. А теперь увидеть перед собой совсем иной облик своего лучшего учителя, что вот-вот станет ее палачом. Странный день, и это еще мягко сказано.

Когда Смерть в монашеской рясе склонилась к ее лицу, очевидно, жаждя поцелуя, Мисси поджала губы. Нет. Она не может позволить себе умереть. Не сейчас, когда свет, который она увидела, наконец, не ослеплял ее. Не теперь, когда ее космический идиот вновь подвергает себя опасности, борясь с врагами за своих любимых людей-игрушек. Она, черт возьми, не может вот так просто сдаться, когда Доктору больше всего нужна помощь. Когда Доктору нужен Друг.

Смерть склоняется ниже, дышит Мисси в губы. Проникновенные ее глаза сверлят глаза умирающей. Нет, нет, нет. Мисси слабо мычит, сопротивляется, кусает губу, ощутив на ней кровь.

— Не противься, — поет Смерть, проведя бледной рукою по монашеской рясе, — больно не будет. Ты же знаешь.

— Пошла к черту! — выдавливает из себя Мисси, брызнув слюной точно ядом. — Я тебе не дамся. Не сейчас. Я не могу сейчас умирать.

— Это не тебе решать, — раздался ответ, лезвием порезавший ухо, — только мне. Ты уже умираешь, моя прекрасное произведение. Отдайся мне.

— Нет! — собрав последние силы в кулак. — Ты не создана для того, чтобы забрать у меня жизнь. Отнимай жизни у других, простых смертных. Холопы будут тебе рады и встретят как друга, а я — нет.

— Ты правда думаешь, что можешь долго противиться мне, Мисси? — напевает черная монахиня, разливая вокруг сладостный удушающий запах.

Правда ли Мисси, умирающая и воскресающая бесчисленное множество раз, думает, что и в этот раз сможет обмануть свою упрямую учительницу? Да. Сможет. Должна. Обязана.

— Так было всегда — с откровенным вызовом в голосе бросает она в бледное обличье Костлявой. — Забыла?

— Помню, — склонив голову, кивнула Смерть, — но ты всегда предлагала мне что-то взамен. Я отпущу тебя, если дашь мне что-то лучше твоей жизни.

— Чего ты хочешь? — слегка подняв голову, насколько позволяют силы, спросила Мисси, заглянув в темные беззвездные глаза.

— Я дам тебе еще немного времени, — почти шепчет Смерть, — но взамен ты отдашь мне все свои регенерации. Это тело станет твоим последним, Мисси. И, когда ты будешь умирать в следующий раз, это станет твоим финалом.