Когда Руби Лукас посмела не явиться даже на премьеру нового фильма, Мэдисон стала беспокоиться. Твою мать, может, она становится кошелкой, которая никому не интересна, даже девочкам-фанаткам с мозгами объемом с перепелиное яйцо?
Руби молчала неделю, другую. Когда пошла третья, Мэдисон не выдержала — взяла бутылку дорогого коньяка и отправилась в гости к мисс Лукас (адрес она попросила разузнать своего всезнающего менеджера). И даже купила торт, которым, естественно, портить свою роскошную фигуру не собиралась, но кто сказал, что Руби не захочет испортить свою?
Мэдисон, как всегда пафосно, точно красную ковровую дорожку «Оскара» покоряет, прошествовала в дом, где жила фанатка (ей сказали, что собак нет, так что, бояться было нечего), рванув дверь на себя, открыла ее и, сложив на груди руки, приготовилась звать верную собачонку Руби:
— Эй, Руби, ну где ты? Мне прямо тоскливо без тебя стал…ТВОЮ Ж МАТЬ, ЧЕРТ ЕГО ДЕРИ!
От ужаса у Мэдисон, кажется, снова начались шумы в сердце, ну, или сердца не стало, остались только шумы. Потому что вместо привычной верной скулящей фанатки ее живот поцеловало дуло дробовика.
— Какого хрена, бабуля? — фыркнула Мэдисон, испуганно пялясь, и смотря на встретившую ее бабку-охотника.
— Я тебе сейчас покажу, вошь голливудская! — угрожающе заявила бабка, двигаясь вперед, как танк. — Довела мою внученьку до безумия, меня до сердечного приступа! Ты у меня живой отсюда не выйдешь!
— Так, прекратите истерику, дамочка, — попробовала взять ситуацию под контроль кино-звезда, хотя сама была близка к истерике, — давайте решим этот вопрос мирно. В противном случае, вас прикроют за покушение на жизнь, уж я постараюсь.
Бабка выглядела разгневанной, как мигера, но орудие все же убрала. В принципе Мэдисон была готова к тому, что в нее еще что-нибудь полетит, и точно — безумная старуха швырнула ей какую-то тетрадь, которую Мэдисон поймать не успела, зато поцеловалась с ее страницами.
Так, все. Этого было больше, чем достаточно.
— Слушай ты, старая карга, — фыркнула обиженная будущая обладательница «Оскара», — я пыталась быть дружелюбной, хотя твою ударенную головой внучку надо было засадить еще при первом ее приближении ко мне. Но раз вы обе такие долбанутые сучки, тогда я сваливаю отсюда.
— Давай-давай, — гудя, точно паровоз, вторила хозяйка дома, — и торт свой забирай, пока не испортила тебе твое вульгарное платье, куртизанка!
— Что ты понимаешь, дешевка, это Версаче! — пискнула Мэдисон уже из машины, куда бежала, позабыв даже о том, какие неудобства предполагает бег на двадцатисантиметровой шпильке.
**************
Вечером, когда заняться было нечем и было до чертиков скучно, Мэдисон решила посмотреть подарочек, которым ее наградила ополоумевшая старая вешалка.
Это была простая тетрадь, а точнее, две тетради, соединенные скотчем, от того имеющие внушительный объем. Бегло просмотрев их, Мэдисон обнаружила, что имя ее здесь упоминается так же часто, как католическим священником слово «аминь». И стала читать.
2 ноября, пятница
Мэдди вышла из спортзала. Черт, она такая сексуальная! Она даже в мокрой футболке просто секс! А ее ножки! Хочу себе такие к лету! Пора худеть!
10 ноября, суббота
Сегодня была на встрече с Мэдди после вечеринки в честь дня рождения ее продюсера. Ждала автографа. Старый — на животе, пришлось смыть. Она автограф не дала, зато обозвала меня шалашовкой. Она такая мягкая сегодня! Обычно я слышу от нее слова похуже!
14 ноября, среда
Мэдди гуляла сегодня в парке со своей собачкой Луной. Она такая офигенно красивая. Мэдисон, конечно, хотя собачка тоже ничего. А еще она обронила булавку, когда пыталась приколоть пуговицу пальто. По ходу выбросила и пуговицу. Я подобрала и то и другое. Вот же класс, теперь у меня есть целых две крутых вещи от самой Мэдисон Монтгомери! Скажу Мэри-Маргарет, пусть лопнет от зависти!
8 декабря, суббота
У Мэдисон новая шубка, кажется, из каракуля. И правильно делает, что носит натуральный мех, что за мода пошла каких-то там животных защищать? Они бы еще волков в лесу подкармливали, гуманисты дебильные! Вот Мэдисон живет и не парится, не то, что моя бабуля-активистка. Монтгомери — огонь!
11 декабря, вторник
Караулила Мэдисон у входа в ночной клуб, где она тусовалась с друзьями. Охранник меня к ней не подпустил, зато Мэдди плюнула на меня. Конечно, случайно, когда кричала, что меня нужно изолировать от общества. Блин, неделю не буду теперь мыться! Мэдди такая крутая и классная, просто вау!
15 декабря, суббота
Бабуля считает, что я рехнулась на Мэдисон и угрожает показать меня какому-то доктору Уэйлу, психиатру. Так что, возможно, мне придется исчезнуть. И если это — конец моего дневника, то пусть он заканчивается главными словами — Мэдисон Монтгомери — супер-класс, она меня очень вдохновляет.
******************
Мэдисон закрыла дневник, вытянула ноги в кресле, почесала подбежавшую к ней собаку за ухом, и, довольно улыбаясь, закурила.
О да, уж что-то, а вдохновлять людей она всегда умела.
========== 106. Victoria Smurfit aka Деметра и Аид ==========
У Деметры льдистые глаза, боль в которых такая яркая, сильная, живая, что способна уничтожить все вокруг. У Деметры застывший взгляд, оглядывающийся назад, в прошлое, не видящий будущего. У Деметры сердце заливается слезами так, как не льют дожди холодной осенью.
Она не знает, какой сегодня день, не отличает день от ночи. Давно уже потеряла им счет. С тех пор, как Аид утащил ее дорогую дочь в свое мрачное царство ночи и смерти, Деметра только и делает, что горюет. Слезы, если уж начинают литься из ее глаз, так не останавливаются совсем. Деметра плачет, плачет, плачет — почти уже ослепла от горя, лицо опухло, привкус слез въелся в рот, разлился по горлу, затмил даже вкус амброзии, которую она так любит.
У Деметры руки холодные, словно лед, холоднее, чем земля, от ее страданий покрывшаяся толстым слоем снега. Ее жалеют все, и все бегут от нее, боясь захлебнуться в ее, материнских, страданиях. Деметра совсем одна, даже старая подруга Нюкта, укутывая ее своей темнотой, мрачной красой, не радует, не спасает. Нет материнскому сердцу покоя и утешения. Осталась только боль, бесконечная и тягучая. И некому Деметре о ней рассказать, и выкричать ее некуда — не выдержат небеса, разверзнутся.
Она каждый день приходит к темным чертогам мрачного царства Аида. Здесь изучила уже каждый закуток и каждое существо знает ее. Все шарахаются, завидев ее. Бегут, точно от прокаженной. Боятся ее горя. Страшатся его не выдержать, разлететься на куски, расколоться напополам, утонуть в нем, точно в глубоком темном море.
Деметре все равно. Ей давно уже плевать на то, какой ее видят другие, что о ней подумают. У нее теперь лишь одна забота, только одна мечта — горькая, несбыточная. Отчаянная.
Сегодня Аид великодушно решил принять ее. Сжалился. Смиловался над несчастной страдалицей, а может быть, движет им какой-то другой план. Например, отправить несчастную в свои мрачные чертоги да и запереть там навечно. А, может быть, в реку Лету сбросить. И не будет тогда ни следа от Деметры, ни останется и памяти — лишь горе. Тяжелая и тягучая боль.
Аид подходит к решетке, сторонясь, пропуская ее, приглашая войти. Но нет, ей вовсе не нужно его мрачное царство. Да и что она может? Насильно вырвать дочь из лап мучителя? О, как бы она хотела! Но разве есть у нее столько сил? Разве может она сделать это?
Деметре осталось лишь безвольной пташкой стучаться в закрытые двери, взлетать в надежде хотя бы увидеть любимую дочь, и падать, услышав холодное, мрачное: «Нет!»
— Зачем ты пришла? — спрашивает Аид, жестко сжав губы, готовясь отказать.
— Верни мне мою дочь, — Деметра касается пальцами холодной скалы, около которой стоит, точно мечтает сдвинуть ее с места своими страданиями, пристально, больно смотрит в ледяные глаза, — молю.
— Зачем? Персефона — владычица этих мест. Королева. И она счастлива.
