— Больше похоже, что сходишь с ума.
У нее был недоверчивый голос и недоверчивый тон. Она как будто не понимала, через что ему приходится проходить каждое проклятое полнолуние. А должна была бы понимать, как никто другой, мать ее.
Волк разозлился и оскалился.
— Вот сейчас укушу тебя, будешь знать.
— Или я тебя.
Началась его любимая часть в их общении — сверлить друг друга глазами. В принципе, именно так они и познакомились — ловелас волк увидел красивую девушку в лесу и, естественно, решил к ней подкатить. А потом выяснилось, что девушка эта — и сама волчица. Идеальная пара. Впрочем, они так и остановились на дружбе. Руби считала, что мужчин, пусть и соплеменников, ей в жизни хватит. Ну и вообще, что мужчины ни к чему хорошему не приводят. На счет последнего он был готов спорить до хрипоты, во всяком случае, волки помогают появиться на свет маленьким волчатам. Впрочем, Руби Лукас в волчатах не была заинтересована. И во взрослых волках — тоже. Так и живут.
Руби вздохнула. Дружески потрепала его по плечу и приобняла за плечи:
— Ладно, идем, накормлю тебя барашком.
— Молоденьким? — самозабвенно облизался Волк и глаза его засияли, точно два летних солнца.
— И жареным.
— Ладно, — кивнул Волк, — жаренное мясо тоже ничего. А еще я хочу ягненка. Маленького и пушистого. Хочу прижать мою прелесть к своей груди и…
— И никогда этого не получишь, — строго ответила Руби, — ты волк-вегетарианец, запомни. Жаренное и варенное мясо — да, сырое — нет. Копченное можешь еще есть, так и быть, ладно.
— А как же ягнята?
— Ну можешь любоваться ими издалека, — пожала плечами Руби, — не стану тебе запрещать.
Она ускорилась и ему пришлось тоже. Волк торопливо шел за своей подругой-оборотнем, рисуя в голове картины поедания молодых ягнят и жалея, что этого (во всяком случае, пока рядом Руби) никогда не будет.
========== 38. Леди Джейн Уэзерби и Аид ==========
Леди Джейн Уэзерби — самая прекрасная блудница из всех, что оказались здесь, в заточении его мрачного царства. У нее бледная кожа, холодные голубые глаза, губы, точно два коралла, светлые волосы и тонкие руки. Взгляд ее пронзает до самого сердца, которое у Аида давно уже мертво, голос завораживает и манит.
Она холодна как воды адской реки зимой. В это мрачное место тоже приходит зима — всегда без спроса и вечно не вовремя. Она пьет много вина и никогда не пьянеет, только губы-кораллы кровью наполняются. Она сидит на троне подле него, но всегда далеко, и взгляд ее, провожающий очередного вечного странника, что прибыл сюда коротать бесконечные ночи, опустошен и безжалостен.
Все они такие после смерти — холодные, расчетливые, забывшие, что когда-то у них была душа, и в их бренных телах билось живое сердце. Но эта дама, главная фигура на шахматной доске, другая. Кажется, эмоций у нее отродясь не было. Она неизменно вежлива и всегда лживо-доброжелательна. Каждого несчастного, заблудшего в столь мрачное место, королева Тартара приветствует словно доброго друга. Она прячется под маской дружбы, с кем бы не говорила. Играет в карты каждый день с Казановой, но к чарам ловеласа остается абсолютно холодна — она сама способна кого-угодно соблазнить и в адовом пламени гореть заставить. В пол-уха слушает причитания дурочки Кетрин Говард, что вечно сетует, будто бы красивых мужчин здесь нет. Иронично усмехается, рассматривая яд, что ежедневно готовит Лукреция Борджиа по привычке. Равнодушно выслушивает, сколько бы еще вероотступников сожгла Мария Кровавая, будь у нее хоть немного больше времени.
Ей на все наплевать. Аид наблюдает, удивляется, ждет хоть каких-нибудь эмоций. Но их нет. Леди Джейн спокойна и равнодушна, царицей ходит по мрачным этим местам, не пропускает ни единого закоулка, ни одного темного уголка.
Только ночью, стоит им остаться наедине, в ней просыпается то, что отличало при жизни — темная, густая, словно капли крови, страсть. Бурлящее чувство бродит по венам, точно доброе вино. Она израненной птицей бьется в приступах оргазма, кусает его бледную кожу в порывах наслаждения, ни на минуту не дает отдохнуть. Аиду в такие минуты кажется, будто в нем, холодном камне, проклятом на вечную ссылку, просыпаются давние, почти забытые, чувства. Аид хочет верить в этот миг, что сердце его забьется однажды, а кровь вновь забурлит по венам.
Сладкая иллюзия. Все мы (в разной степени) — ее пленники.
Но это ночи, короткие, яркие, яростные, как последняя битва. Они пролетают одним мигом, оставляя по себе горький пепел и огненные следы, а взамен приходят дни — серые, мрачные, однообразные, окутанные мглой. Каждый следующий похож на предыдущий. Здесь есть только прошлое, никакого будущего нет.
И в этих днях, в этом прошлом, прекрасная блудница леди Джейн Уэзерби холодна, как скала и расчетлива, точно Дьявол. Своему любовнику под стать.
Аид уже устал биться над разгадкой, какова же она на самом деле. Аид ждет, когда же замершее мертвое сердце подскажет ей, как она чувствовала и ощущала раньше, как сгорала в страсти дотла и, точно феникс, восставала из пепла с наступлением рассвета. Аид позволил себе неведанную роскошь надеяться.
Аид верит, что однажды, быть может, позже, через сотню веков, он сможет стать кем-то больше, нежели просто венценосный любовник.
Но знает, что это иллюзия, самообман, самый страшный в его жизни.
Она никогда его не полюбит.
Леди Джейн никогда не умела любить.
========== 39. Эдит Кроули (“Аббатство Даунтон”) и Тринадцатый Доктор ==========
Эдит сидела на подоконнике в своей спальне и бесцельно глядела в окно. Сэр Энтони оказался слишком благороден и под самым логичным доводом отказался связывать себя узами брака с нею. А, быть может, сэр Энтони оказался слишком подлым и использовал свой почтенный возраст как предлог для побега. Она уже ни в чем не могла быть уверенна.
Так всегда — едва только расправишь крылья за спиной, приготовишься взлететь, как кто-то тут же их подрежет, нагло и безжалостно. А у тебя не будет ни одной, даже самой крошечной возможности, защитить себя. Потому что ты маленький человек, а по сути — потому, что ты — слабая женщина.
Полы свадебного наряда измялись и превратились в некое подобие тряпки. Поделом. После того, что случилось сегодня днем, платье стоит сжечь, а все, что напоминает о несостоявшемся венчании отправить на утиль. Но это лишь на словах кажется простым. На деле же Эдит думала, что это — как сдать в утиль собственную жизнь.
Итак, она оказалась несчастна, одинока, сломлена, брошена, унижена и разбита. Почему джентльмен, наивно мнящий себя благородным, считает, черт возьми, что можно оставить влюбленную женщину под каким-либо предлогом? Даже самый благородный отказ остается отказом. После него боль не утихает, хоть сколько угодно повторяй себе, что это сделано во имя твоего же блага. Эдит знала теперь это по собственному опыту, на своем личном опыте в этом убедилась.
Она переоделась в свое привычное повседневное платье и, судорожно вздохнув, буквально рухнула в кресло. Нужно было прийти в себя, подниматься, делать что-то. Нельзя было бездействовать. Нужно было создать хотя бы иллюзию того, что жизнь продолжается и вскоре потечет привычной волной — все понятно, ясно, давно испытано, масса сплетен за спиной, каждый следующий день до чертиков похож на предыдущий. Нужно было взять себя в руки, только не выходило. Вряд ли это было возможным, когда сердце разбито и кровоточит, а душа стонет от боли и стон этот звоном раздается в ушах.
Эдит покачала головой. Она абсолютно не представляла, что теперь делать. Как продолжать шагать дальше по дороге жизни, если дорога эта больно исколола ноги, ранила пальцы?
Вздохнув, она надела пальто и вышла в сад. Благо, единственное, что оставалось хорошим сегодня — погода. Солнце, несмотря на медленно наползающий вечер, не собиралось сдавать позиции, вся земля была залита мягким светящимся золотом. Разливающийся в вышине закат переливами напоминал о медленно догорающем лете.
