У неё, кажется, всё получается. Она всё делает правильно. Во всяком случае, Уилл ни слова не говорит, только следит за ней, провожая взглядом. Она знает этот взгляд. Она видела его, когда Гарри смотрит на неё. Она замечала его на себе, когда Уилл смотрел на неё во время чтения.

В конце концов, Уилл — её муж. Нужно закрыть глаза, представить себя в объятьях Гарри, и считать минуты, пока он будет делать то, что ему нужно. Дольше пятнадцати минут всё равно не продержится, она точно знает.

— Молодец, — улыбается он, даже с какой-то гордостью, когда она подаёт к столу горячие пельмени, от которых ещё парит, — видишь, у тебя всё получилось. Всё прекрасно, милая. Твоя память отлично восстанавливается.

— Ага, — кивает Джуд, натянуто улыбнувшись, и ставит чайник, — я рада.

И лжёт. Она не рада, что память возвращается, и с каждым днём становится понятно, что она не любит Уилла, и, возможно, совсем не знает его. Зато любит Гарри, и, кажется, это взаимно, но он не позволяет им быть вместе, чёрт знает, почему. Что за игры он, в конце концов, ведёт?

Уилл буквально набрасывается на еду, ест с такой жадностью, как будто голодал целую вечность. Наверное, он так же набросится и на неё совсем скоро. Джуд вздыхает. Напомнив себе, что это необходимо, накалывает клёцку на вилку и начинает жевать. Кажется, вкусно, хотя она не уверена. Мыслями она сейчас так далеко отсюда, что не в силах почувствовать вкус. Есть, по крайней мере, можно. И то ладно.

Он решил помыть посуду, почему-то не стал пользоваться посудомойкой. Ну и ладно. Джуд глядит в окно, где накрапывает мелкий дождь и рисует каплями по окну, и думает о том, что должна всё Уиллу рассказать. Она должна во всём признаться. Хватит лжи.

«Ты постоянно лжешь. Великий лжец».

Снова этот Доктор. Джуд устало вздыхает, мысленно послав его к чёрту и приказав не возвращаться к ней как можно дольше. Ещё лучше — никогда, но на это она едва ли может надеяться. Пока Уилл возится с посудой и моет пол, Джуд пьет чай. Очень приятное тепло разливается по телу с каждым глотком, и помогает успокоить нервы. Она признается. Скажет. Хватит лгать.

Уилл оказывается рядом. Опускается на пол, обнимает её колени. Улыбается. Тянется к губам. Аккуратно целует. Сосредоточено дышит.

Началось.

«Где же ты, мой друг? Ты мне так нужен! Тета опять не справился. Тета снова всё запорол. Тета опять всё испортил!».

Уилл подхватывает её на руки и аккуратно несёт в спальню. Кладёт на постель, ещё хранящую запах тела с утра. Раздевается. Джуд не хочет его обидеть сильнее, чем сделает это чуть позже. Она глядит на него, как он снимает рубашку, потом брюки, и, когда он садится на постель, чтобы снять трусы, тоже начинает избавляться от одежды.

Уилл мягок, нежен, не напирает. Аккуратно целует её в волосы, в висок, покрывает поцелуями её лицо. А потом неспешно, неторопливо водит пальцами по её телу.

Джуд ни о чём не думает, пока он ласкает её, пока наносит смазку, потому что она, конечно, совсем не возбудилась, пока осторожно неглубоко входит в неё и замирает, давая привыкнуть. Джуд не привыкнет, ей плевать, она далеко. Она думает о Гарри, о том, как любит его, до одури, на грани помешательства, о том, что нужно сказать Уиллу правду, и что сделает это сегодня, потому что времени тянуть больше нет.

Как она и предполагала, Уилл продержался минут десять, может, чуть больше. С тихим стоном, он опадает в её руках, снимает презерватив и удобнее ложится рядом. Джуд в последнюю минуту перед тем, как он кончил, вспоминает, что не может обидеть его ещё сильнее, чем собирается, и тихонько стонет. Может быть, он поверит даже, что она тоже кончила.

Он смотрит на неё, разглядывает её, гладит по щекам, по лицу.

— Ты замечательная, Джуди, — он аккуратно накручивает на палец прядь её волос, — и ты так много вспомнила. А ещё стала гораздо спокойнее. Лекарства, наверное, действуют. Ты сейчас более умиротворённая. И улыбаешься чаще. Видишь? Всё получается. Скоро память окончательно к тебе вернётся, милая. Я в это верю. Я знаю, что так…

— Я тебе изменяю, Уилл, — холодно отрезает она, отодвигаясь, — с Гарри.

Она думала, что это будет сложно. Что ей станет грустно, плохо, неудобно. Что она будет чувствовать себя законченной дрянью. Что будет корить и винить себя.

Но нет. Она ничего не чувствует. Совсем ничего.

Она ничего не чувствует, когда он в отчаянье спрашивает, как же так, почему. Ничего не чувствует, когда признаётся ему, что изменяла до свадьбы, и даже во вторую ночь после, когда Гарри забрал её на пляж и они занимались там сексом как одержимые, пока сердца из груди выпрыгивать не начали от напряжения. Ничего не чувствует, когда он шарахается от неё, будто она прокаженная, мигом натягивает трусы, когда лупит кулаком в стену и в дверь и, кажется, больно бьет костяшки пальцев о дверной косяк, потому грязно ругается. Ничего не чувствует, когда он носится по дому, словно загнанный в клетку зверь, и рыдает как девчонка, и когда улетает в ванную, стуча там, кажется, по зеркалу кулаком.

И лишь когда он влетает в спальню снова, с телефоном в руках, в который отчаянно вопит: «Чёртов ублюдок!», Джуд ощущает страх. Он, конечно же, позвонил Гарри, а значит, ей придётся спасать себя.

Гарри примчался через двадцать минут. Он влетает в дом, едва не вырвав дверь с петель и хватает её в охапку, голую, натягивающую трусы. А потом цепкой рукой вонзается в горло:

— Как ты посмела? Как ты могла сказать ему, чёртова идиотка, если я приказал тебе этого не делать?

— Гарри, — испуганно пискнув и, не мигая, уставившись на него, шепчет Джуд, — я…

— Ты ослушалась меня, Джуд, — сжав зубы до хруста, отчеканивает он, — нарушила наш договор. И я должен буду тебя за это наказать.

Подскочивший сзади Уилл замахивается кулаком, но ударить не может — глаза его полны слёз, он буквально взвывает от боли, и руки дрожат.

— Но сперва, — продолжает зло чеканить каждое слово Гарри, — я разберусь с этим ничтожеством.

========== Глава 20. ==========

Это кошмар, и она не понимает, как в него попала. Это ужасный сон, он скоро закончится. Нужно только ущипнуть себя сильнее, а потом открывать глаза. Это альтернативная, искаженная реальность, а нужно вернуться в свою, привычную. Домой. Это не с ней происходит, сейчас она глаза откроет, а всё это к чёрту исчезнет.

Джуд страшно и больно, каждая клетка будто горит. Она сидит на постели, сжавшись, пытаясь начать соображать, не понимая, как застегнуть молнию на платье. Она дёргает молнию раз за разом, и, кажется, её уже вырвала. Она дрожит, будто осиновый лист, и хватается за голову, которая горит в пожаре, в пламени. Она хочет кричать и звать на помощь, но получается какой-то кошачий писк.

Перед глазами всё плывёт, отличное, сохранившееся даже после аварии, зрение изменило ей. Она знает, что в одной комнате с ней, в спальне, которая стала полем боя, Гарри и Уилл, и что этот бой закончится тем, что один из них убьет другого. Она слышит и голоса и слушает грязный мат. Но не видит. Может разглядеть лишь блёклые призрачные силуэты, цветные пятна. Они теперь перед её глазами предстают в виде огромных цветных пятен, которые умеют материться и лупить друг друга. Она пытается дышать глубже, но в нос бьет мерзкий запах крови. Кажется, боль тоже имеет свой запах.

Уилл большой, немного грузный, похожий на гору. Он может размазать Гарри по стене, уничтожить его одним ударом кулака под дых. Но он не может сейчас, нет. Сейчас он только рыдает, когда его бьют. Прищурившись, когда контуры стали чуточку чётче, Джуд видит, как он собирает пальцы в кулаки и, рыдая, трясет ими над Гарри, но выдаёт слабый удар, который толком Гарри не задевает.