— Выходи, Джуд — тихо, но твёрдым тоном, произносит он, не оставляя ей других вариантов, кроме как подчиниться, садится на клетчатый плед, поджав под себя ноги, делает вид, будто ему очень интересна этикетка на бутылке вина — всё, что угодно, только не она, Джуд.

Она покоряется, аккуратно закрывает машину, садится рядом с ним. Чувствует, как напряжена его спина, идеально ровная, идеально прямая. Пытается проследить за его взглядом, обращенном вдаль, но тот отсутствует. Он словно бы летает на далёкой планете, её маленький принц, вот только ей места с ним рядом нет.

Тяжёлый вздох, вырвавшийся у неё из груди, вышел судорожным и драматичным. Она юркает пальцами в его прохладную ладонь, ласково гладит мизинец, проводит подушечками по большому пальцу. Впервые он, наконец, обращает на это внимание, наблюдает за её рукой с нескрываемым интересом, и, пожалуй, абсолютно искренне, улыбается.

— Кощей, — вдруг тихо повторяет она пришедшее в виски имя, — Кощей. Кто такой этот Кощей, интересно…

— Персонаж русских сказок — отвечает он, пожав плечами, хотя, конечно, она не могла не заметить, как он отчего-то напрягся.

— Не знаю, почему я вдруг вспомнила это имя. Имена у этих русских странные, честное слово.

— Вероятно потому, — он медленно и спокойно поворачивает к ней лицо, так, что взгляды их встретились, — что ты сейчас вспоминаешь всё, что знала до аварии. Не приходят тебе в голову всякие рецепты, например?

— Нет, — она, впервые с начала дня, счастливо смеется, беззаботно и весело, точно ребёнок, — если я стану готовить, то и дом сожгу. И парочку соседних домов тоже. Но, знаешь, любви к сказкам, тем более, русским, я за собой тоже особо не замечала.

— Может, — он пожимает плечами, выходит дёргано, — это любовь исключительно к Кощею?

— Что? — с удивленной улыбкой спрашивает она.

— Так, всего лишь мысли вслух. Не обращай внимания.

Джуд проводит пальцем по его спине, чертит узор, с удивлением обнаружив, как он напряжен — вены под её пальцами сдулись.

— Ну что такое? — мягко спрашивает она. — Я тебя чем-то обидела?

— Нет, — мотает головой он, — не принимай на свой счёт. Я, кажется, просто устал с дороги.

Джуд улыбается, аккуратно кладёт его на плед, подложив под голову подушку. Он не сопротивляется. Тот странный и удивительный момент, когда Гарри уязвим. Проведя пальцем по его губам (он не упустил случая тут же её укусить), Джуд аккуратно целует его в краешек губ. А затем замирает, удобно устроившись в его объятьях, и улетает куда-то далеко-далеко, закрыв глаза. Сладкая иллюзия безопасности и обмана, что всё хорошо. Но она готова продать душу дьяволу, она уже сделала это, влюбившись в Гарри, лишь бы поддерживать такую иллюзию и дальше. Всегда. Всю жизнь, сколько ей прожить осталось.

========== Глава 8. ==========

У неё на запястьях — следы наручников, рельефный рисунок, что врезался в кожу. Она смотрит на красные поцелуи, только что оставленные удавкой на её шее, так элегантно и так тяжело давящей, и, если бы у неё был кадык, оставившей след там, и водит пальцами по коже.

Она никогда не могла понять, нравится ли себе, или нет — довольно высокая, как для женщины, худая, внешне из той породы, которую называют «милой», почти ребёнок, если смотреть в глаза и наблюдать за улыбкой, с белыми волосами, непослушными, становящимися волнистыми от дождя или от ветра. Она считает свою внешность слишком простой, о таких, как она, говорят часто «девушка по соседству». Она, если честно, совсем не уверена, что хотела бы быть роковой красоткой, да только остроты, перчинки во внешности, ей бы определенно не помешало.

У неё на животе отчётливый след его зубов, а это значит, что от Уилла придется тщательно прятать тело — уже были неудобные вопросы, тогда она едва выкрутилась, свалив всё на него, списав, что он был пьян и просто не помнит. Второй раз, если что, так не прокатит. Джуд жмурится, щурится, тяжело вздыхает, разглядывая эти следы запретной страсти. Она любит, когда они остаются на её коже, словно тату. Ей нравится поддерживать в себе мысль, что она принадлежит ему, беззастенчиво и без оговорок.

На вене правой руки — след от сигареты. Он чертовски сексуально курит, как оказалось. Её заводит один только вид того, как он выдыхает тонкую струю дыма изо рта. Сегодня, когда первая вспышка страсти закончилась, она тянулась к его губам, как к святому источнику, а всё потому, что тонкая кожа, подёрнутая дымкой, выглядела восхитительно-сексуально. Это не он, а она сама, прожгла своё запястье, и вена теперь странно, приглушённо-болезненно ныла. Её хотелось, чтобы он остался на её коже ещё и так — на дольше, запахом, рисунками.

— Что ты, чёрт побери, делаешь? — подложив ладонь под голову, он спросил, не скрывая удивления, смотря на неё с насмешливой добротой. Определенно, ему понравилась её выходка.

— Оставляю тебя себе — улыбнулась она, потянулась к его губам, и стала жарко, сладостно, его целовать. Как обычно с ней это бывало, она не могла остановиться, даже когда они оба начали задыхаться, и у них снова был бы секс, определённо да, если бы он мягко, но с достаточной уверенностью, не отстранил бы её от себя.

— Что такое? — она виновато взглянула на него, снова начиная беспокоиться, что он утомился от неё и скоро всё прекратит, пошлёт её к чёрту.

— Я голоден, Джуд, — к счастью, он улыбался, и было не похоже, что сердится.

«И между нами сегодня больше не будет секса. Хватит».

Она поклясться была готова, что слышала, что он подумал, слышала его голос в своей голове, и вздрогнула, стараясь отогнать от себя наваждение. Но избавиться от него оказалось задачей не такой уж лёгкой.

Джуд уставилась в стену, глубоко дыша. Он должен был заметить, что что-то не так, и, конечно, поинтересоваться, что происходит. Не то, чтобы это была его обязанность, но, когда человек, находящийся рядом, улетает из реальности внезапно, нужно спросить, куда. Джуд, во всяком случае, так и делала, когда задумчив и отстранен бывал он.

Но Гарри был другим. Он поднялся с постели, оставляя мятый след после себя, и проступившие следы спермы тоже, натянул футболку, идеально наглаженную (она ни разу не могла припомнить, чтобы видела его в мятых или небрежных вещах), и, не заботясь ни о трусах, ни о том, что надо бы надеть тапки, босыми ногами пошлёпал на кухню.

Джуд трусики надела, укутала плечи халатом, который слабо подпоясала, расчесала волосы, и, перестелив бельё, унесла грязное в ванную. Она думала, что однажды таки решится хотя бы раз на это хулиганство, решится, и сохранит себе бельё, хранящее его след — чёрт его знает, как она объяснит это Уиллу, и сможет ли объяснить, но, Боже, ей нужно, чтобы частичка его всегда была с ней. Что ещё, свидетельствующее о том, насколько они близки, кроме как не простынь со следами спермы, это может быть?

Этот мужчина сделал с ней нечто невероятное, изменил так кардинально, какой она, скромная, зажатая, краснеющая уже от одного слова «секс», даже если оно только пришло в её мысли, теперь она изнывала от постоянного желания, становящегося тем острее, чем дальше они были друг от друга, и её фантазиям можно было бы спокойно присваивать титул самых развратных в мире. Если бы порно-режиссер задумал бы снять на их основе кино, более грязной порнухи мир ещё не видывал бы. Но то, что раньше её бы смутило, сейчас вызывало лишь одно неистовое желание — улыбаться, заливаться счастливым смехом, радоваться. В конце концов, она была влюблённой женщиной, почему бы ей не наслаждаться этим состоянием? Это естественно, а что влюблена она была совсем не в своего мужа — в мире много счастливых семей, и каждая семья несчастлива по-своему. И потом, у неё тоже должны быть собственные тайны, разве нет?