друг за другом шли молчали,
а когда уже начали
из ущелья выбираться,
не смогла Оля сдержаться
заканючив: «Свет, а Свет,
объяснишь ты или нет?
Что? Чего? И где учитель?
Ты нарочно, как мучитель,
издеваешься над мной?»
Но сказав в ответ: «Не ной»,
– Света шла, шаг не сбавляла,
а подумавши, сказала:
«Здесь не буду объяснять.
Не так просто то понять,
а осмыслить всё, уж точно.
В город нужно идти срочно,
сразу прямо в Горсовет,
там и дам на всё ответ».
Вдруг земля вся содрогнулась.
Света сразу обернулась.
Шёл с ущелья жуткий гул.
Шквальный ветер лес рванул.
Пыли чёрная лавина
языком, по небу, длинным,
на них грозно поплыла.
И всё Света поняла.
И хоть был в ущелье ад,
Света кинулась назад.
Что бежит напрасно, знала,
и со входа увидала,
что та грозная стена,
там осела вся до дна,
в щебень, в глыбы развалилась,
в хаос скальный превратилась,
уничтожив лес и склон.
Там учитель, погиб он.
Света села, зарыдала.
Почему всё так? Не знала.
Может прав был тот монах:
терпит дело снова крах,
потому, что как не странно,
видно людям ещё рано
давать в руки то, что там.
Видно против бог тут сам.
Может даже то опасно,
и старанья все напрасны.
Не готово в нас сознанье,
чтоб освоить эти знанья,
не пустив другим во вред,
натворив ужасных бед.
А пройдёт не один век,
и постигнет человек,
суть господня мирозданья,
подняв уровень сознанья,
и тогда науки храм
путь откроет нам к мирам.
5
Света долго прорыдала,
машинально затем встала,
назад в лагерь побрела,
Олю там уже нашла.
И хоть горько, больно было,
всем ребятам сообщила,
что учителя уж нет,
и, отведавши обед,
в город будут возвращаться,
и там будет объясняться
обо всём, что здесь случилось.
Почему так получилось,
что погиб учитель их,
и улик нет, ни каких?
Про себя ж, она решила:
что и так дел натворила,
с неё хватит трёх смертей,
и сокровища все те
тайной будут пусть от всех,
даже если это грех,
надо ей о них молчать,
нечего о них кричать.
И потом, при всех расспросах,
и на следственном допросе
говорила, с тайной целью,
что там, в жутком подземелье,
до конца с ним не ходила,
и не знает, что там было.
Был преградой, в ходе том,
вулканический разлом.
В свете лавовых огней,
когда он вернулся к ней,
был весь взмокший, и устал,
ей же только наказал,
чтоб охрану привела,
и ещё чтоб позвала
того, кто б представил власть.
Но потом случилась страсть:
всё обвал там завалил
и искать, где вход там был,
хоть всё это и ужасно,
бесполезно и напрасно.
Он, скорей, разрушен тоже,
и ни кто пройти не сможет.
6
Лето скоро догорело.
Время быстро пролетело.
Началась учёба в школе.
Класс последний Свете с Олей.
Только с ней она дружила,
только с ней гулять ходила,
осторожной, скрытной стала.
Мать её не узнавала:
взгляд направлен чаще к полу,
и потом, окончив школу,
стала, чуть ли не немтырь,
и ушла вдруг в монастырь.
Для родителей был шок.
Но ни кто её не смог
убедить вернуться в дом.
Здесь закончу я на том.
Пролог.
Как-то позднею порой,
в год две тысячи второй,
в древнем, древнем городишке
беспризорных два мальчишки,
не сумев договориться,
меж собою стали биться,
разбивая носы в кровь.
А вокруг их всюду новь:
мчат шикарные машины,
им сигналя гудком длинным,
тут и там особняки,
и уж как-то не с руки,
рядом ветхие домишки.
Грубо бьются там парнишки.
Мимо их проходят люди.
Кто лишь цыкнет, кто осудит,
но ни кто не разведёт:
безразличен стал народ,
и не только здесь, везде,
глух народ к чужой беде.
Не для русских та черта,
страшна эта глухота,
не пробьёт её и пушка.
Но подходит к ним старушка,
очень древняя монашка,
и, схватив их за рубашки,
между ними боком встала,
и спокойно так сказала:
«Вы ж друзья, побойтесь бога»,
– и добавила тут строго:
«Мать с отцом о вас забыли.
Что вы здесь не поделили?
Приходите, я вам дам,
монастырь найдете там»,
– и рукою указала.
Потом ласково вдруг стала
говорить такую речь:
«Ссоры все не стоят свеч,
дружба золота дороже,
и ребятки вам не гоже,
как-то это забывать.
Не учила, что ли, мать,
вас терпеть, жалеть, любить,
щедрым, добрым к другим быть.
Не учила, что ли, слушать?
Или лишь давая кушать,
вас кормила, как зверят,
чтоб не умненьких ребят,
а волчат отправить в мир?
Чтоб в вас дьявол правил пир,
а не разум, богом данный,
был бы в жизни, вашей, главным?
Что ценней? Судите сами,
вы же все же христиане.
Нет, чтоб лучше разобраться,
вы скорей сцепились драться.
Совесть, что ли в вас спала?»
И тихонько вновь пошла,
взвалив скорби новый воз,
бормоча себе под нос:
«Пускай бог меня осудит,
но не скоро видно люди
прейдут к образу Христа,
Бога сбудется мечта.
Как осилить в себе зверя?
Так не знаю и теперь я,
хоть пытаюсь с давних пор».
Повернувшись к цепи гор,
тихо, что-то прошептала,
ну а что, одна лишь знала.
– «» «» «» –
КНИГА 2
ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВСЕЛЕННУЮ
Счастье миру дать мечтая,
терпит муки Русь святая,
мысль неся высоким слогом.
Русский Дух дан Миру Богом,
станет русским человек,
Золотой наступит век.
Гл – 1
1
В южном городе, у гор,
с очень давних – давних пор,
мрачноватый, как немтырь,
средь домов есть монастырь.
Видно жизнь решив сама,
в современные дома,
будто в каменный карман,
в суеты людской дурман,
погрузила древний храм,
и стоит теперь он там,
в гуще жизни одиноко,
глядя в небо лишь высоко,
оградив себя стеной,
не желая знать иной
жизни, в этот новый век,
где безбожный человек
правит всеми, всем и всюду,
а простому только люду
жизнь, так легче и не стала,
хоть наука уж не мало
быт продвинула вперёд,
трудно всё ж живёт народ.
Здесь когда-то был пустырь,
и стоял тот монастырь
за чертою городка,
но промчались вот века,
город вырос вширь и ввысь,
лишь надежды не сбылись,
что пройдёт двадцатый век,
станет лучше человек.
Гам людской, и шум машин,
разрушители тиши,
не смолкают допоздна;
и обитель лишь одна
островком покоя дремлет,
суете всей той не внемля:
не досуг людское ей,
жизнь живёт судьбой своей.
Шумный день окончил бег,
приближалось время нег,
тишины и упоенья;
и примчатся сновиденья,
стаей птиц, в людские души,
попытаться чтоб нарушить,
монотонный, судьбы, шаг;
как, покоя, хитрый враг,
чтобы души всколыхнуть,
дать стремленье познать суть.