По счастливому совпадению оказалась вакантной должность королевского виночерпия. Сэр Томас Лейк, переметнувшийся в стан врага член клана Говардов, изъявил готовность купить ее и уступить Джорджу Вильерсу. Функция виночерпия была почетной и ответственной, ибо влекла за собой ответственность за здоровье короля – не дай Бог злоумышленник подбросит в кубок монарха яд, ибо примеров тому было несть числа. С другой стороны, эта должность обеспечивала непосредственное общение с королем и потому очень ценилась. Традиционно виночерпий должен был иметь приятную внешность, отличаться веселым нравом, общительностью, прилежностью, но оставаться скромным и знать свое место.

Роскошь королевского двора, особенно ярко выставлявшаяся напоказ во время так называемых маскарадов-представлений, которые обожала королева Анна, как бы прикрывала специфический облик этого странного общества, где интерес к искусству, литературе, прежде всего поэзии, театру, музыке и живописи соседствовал с грубыми и похабными шуточками, задевавшими также и гомосексуальные отношения. Учтивость зачастую переходила в самые низменные столкновения и драки, дремучие средневековые суеверия процветали среди самых утонченных людей. При этом в столице средний класс истово прославлял пуританские ценности, проповедники в церквях выступали против безнравственности и роскоши в одежде и вовсю бичевали вавилонскую распущенность двора.

Но король Иаков как будто не замечал этого. Ему нравилось окружать себя радостью, пылкостью, азартом молодости. После внезапной смерти в 1612 году его старшего сына, обаятельного принца Генри, ему все больше хотелось забыть свои заботы. Целый день в его покоях резвились королевские шуты, устраивая уморительные представления с драками, фехтованиями, пением и плясками. Граф Сомерсет, не отличавшийся особым умом, считал ниже своего достоинства обладателя высоких должностей и титулов участвовать в развлечениях такого низменного пошиба. Он высокомерно наблюдал за ними, не скрывая своего легкого презрения к бывшим сотрапезникам. Когда появился новый виночерпий с ликом ангела, он с неодобрением отнесся к нему, но не счел нужным уделять особое внимание этому персонажу.

Однако юный Ганимед прекрасно чувствовал себя в этой обители богов. Он не проявлял ни чрезмерной робости, ни скоропалительной заносчивости, этот внезапный поворот судьбы не ослепил его и не вселил в него скороспелых неумеренных надежд. Джордж наливал вино или мед в кубок короля и благонравно внимал его речам. Король Иаков любил поговорить, либо читая мораль своим сотрапезникам, либо развивая свои философские воззрения, – благодарная аудитория подобострастно внимала любому слову из уст монарха. Вид молодого красавца с приятной улыбкой на лице ангела услаждал его взор, вдохновлял мысль и очень быстро стал столь привычным, что он уже не представлял себе трапез без этого юного красавца. Налитый им в кубок напиток приобретал вкус нектара, вкушаемого богами на Олимпе.

Вскоре произошло событие, которое, казалось, должно было положить конец карьере юного виночерпия. Лакеи разносили суп, и сделавший неловкое движение служитель пролил жирную жидкость из массивной серебряной лохани на камзол виночерпия, непоправимо испортив его. Еще не привыкший к правилам поведения во дворце, в присутствии суверена Джордж Вильерс инстинктивно мгновенно повернулся и ударил виновника.

Здесь надо сделать отступление для объяснения, что в Англии существовал весьма специфический закон, запрещавший любое агрессивное поведение в присутствии короля, даже не направленное на его особу. Обнажить клинок, размахивать оружием, затеять драку, вызвать на дуэль – все это расценивалось как нанесение оскорбления его величеству и каралось смертной казнью. Граф Сомерсет, выполняя свой долг лорда-канцлера, поспешил отдать приказ незамедлительно схватить преступника. Все замерли, скованные смертельным страхом.

Но король, умнейший и милосерднейший из смертных, сам сочинявший законы и обладавший неоспоримым правом толковать их, нашел аргументы для того, чтобы вызволить это прекрасное создание из неумолимых лап закона. И Джордж Вильерс со своей обворожительной улыбкой вновь приступил к исполнению обязанностей виночерпия за королевским столом.

Двор был потрясен до самых основ. Все осознали, что орел вознес Ганимеда на Олимп. Лорд Кларендон[2]писал: «Вильерс возвысился столь быстро, что он не вырос, а взлетел, и фортуна настолько благоволила ему, что он достиг вершины, не будучи замечен у первой ступеньки лестницы. Если он сразу же не получил всего того, чего добился впоследствии, то лишь по недостатку напористости, а не фавора».

Так началась история этого героя, сумевшая перевернуть жизнь двух королей и одной королевы, озлобить целый народ, спутать карты в европейской политике, развязать две войны и бросить в скудную почву британских островов семена будущей революции.

Но прежде чем новый любимчик утвердится на своем месте, надлежало отделаться от фаворита действующего. Не будучи человеком большого ума, граф Сомерсет выбрал ошибочный путь поведения. Как писал один из современников, «он грубо отметал ласки короля, пытаясь таким образом продемонстрировать всем, что он добился милости монарха другими средствами, более основательными и более достойными уважения, нежели те, которые выдвинули его на самом деле».

Это чрезвычайно огорчало короля Иакова, который пока не находил в себе сил лишить своей привязанности столь неблагодарное создание, сердечная склонность к которому у него все еще не была утрачена полностью. Сохранилось письмо короля к Сомерсету:

Король не мог найти в себе сил расстаться с графом и все еще считал его своим другом. Но тот уже утратил и свежесть, и порывы молодости, а Иаков нуждался в том, чтобы иметь подле себя юношу, который бы льстил его чувствительности, удовлетворял его призванию играть роль наставника и питал его нерастраченные отеческие чувства.

Джордж Вильерс представлял собой идеальную фигуру. Что за наслаждение формировать столь идеальное создание, его ум, его личность, его судьбу! Иаков представлял себе, какое чудо будет являть собою соединение силы, смелости, неукротимости молодого Вильерса с его собственными умственными способностями, проницательностью и знанием человеческой натуры. Ему это в высшей степени созидательное занятие доставляло бы истинное удовольствие.

В один прекрасный день к Джорджу явился сэр Джон Грэхем, камергер, который заявил ему, что по приказу короля он должен наставлять его во всех тонкостях искусства быть придворным. Естественно, король лично будет давать ему уроки.

Сэр Джон напрямую заявил Джорджу, что его новое положение не допускает наличия невесты, даже богатой и дочери бывшего гардеробмейстера. Ему не пришлось повторять свой намек дважды: прилежный ученик вернул свое слово Энн Эстон, и бедная девушка бесследно исчезла из его жизни и из истории Англии.

Иаков немедленно назначил Вильерса камердинером, но разыграл перед взбешенным графом Сомерсетом странную комедию. Он поведал ему об ужасном возмущении лондонцев поведением фаворита, но он, король, якобы нашел средство направить это негодование на подставное лицо, марионетку, которая будет играть эту ненавистную для окружающих роль, а истинный фаворит останется в тени. Иаков сообщил Сомерсету, что он выбрал для этой роли Джорджа Вильерса, и постарался уверить графа, что эта хитроумная стратагема не нанесет ему ни малейшего ущерба. Трудно сказать, поверил граф ему или нет, но согласно всем правилам придворного этикета высказал глубочайшую благодарность своему повелителю. Французский посол отреагировал на это следующим образом: «Было достойно сожаления видеть великую королевскую особу в зрелом возрасте, большого ума и чрезвычайно сведущего в делах, наслаждавшегося обласканьем нового фаворита и погубительством старого».